– Джаник, ну что ты. Ты сам не понимаешь, наверное, какие глупости говоришь. Вот, в неловкое положение меня поставил. Даже не знаю, как тебе правильно ответить, чтобы не обидеть!

– Вы не можете меня обидеть, потому что это не глупости, это правда. Я так вас люблю, что не мог больше… Не сказать… Не могу больше в себе носить…

– Ну, хорошо. Тебе сейчас легче стало?

– Да, легче.

– Вот и ладно. Еще время пройдет, и все забудется, потом самому смешно вспоминать будет…

– Не забудется, Марсель. Почему вы со мной разговариваете, как с мальчишкой? Я же знаю, что не забудется. Я люблю вас и знаю, что это на всю жизнь.

– Ну, не выдумывай, что ты! Тебе все это показалось, поверь мне! Просто сейчас у тебя возраст такой… Всякое чувство кажется обманчиво объемным, даже гипертрофированным. Но это пройдет, поверь. Я в твоем возрасте такой же была.

– Да какой у вас возраст! Вовсе никакой не возраст.

– Ничего себе… Я старше тебя почти на восемь лет!

– Ну и что? Я никакой разницы не чувствую, я только одно чувствую, что люблю вас! И я с ума схожу… Я все время вас перед глазами вижу и будто разговариваю с вами все время… Каждую минуту, каждую секунду…

– Все, Джаник, хватит, не надо больше. Пойми, ты и впрямь меня в дурацкое положение ставишь. Ну представь, что я должна теперь делать? Сказать, чтобы ты никогда больше к нам не приходил? А Юрке я как это объясню? Нет, Джаник, давай мы с тобой примем какое-то более приемлемое решение. Давай так – ты мне никаких глупостей не говорил, я ничего не слышала. Договорились?

– Это не глупости, Марсель. Я люблю вас.

– Ну что ж… Тогда уходи, Джаник. И никогда не приходи сюда больше.

– Да, я больше сюда не приду. Да, как скажете. Никогда не приду, обещаю. Но все равно знайте – я люблю вас. И всегда буду любить!

Он тут же подскочил из кресла, будто боялся услышать ее ответ, быстро пошел в прихожую. Марсель слышала, как закрылась за ним дверь… Вздохнула, подошла к окну, стала смотреть, как он идет по двору в сторону арки. Спина прямая, шаг широкий, руки в карманах джинсов. Идет как человек, сделавший важное для себя дело. А еще он вовсе не был похож на юношу… Скорее, на молодого и вполне уверенного в себе мужчину. Даже не оглянулся, рукой не махнул на прощание… Хотя и отлично, что не махнул. Зачем нужны всякие сомнительные многоточия? «Никогда не приду» – этого вполне достаточно для решения этой странной неловкой проблемы.

Джаник свое обещание выполнил, в гости к Юрке не приходил. И Юрка помалкивал, никак не упоминал имя Джаника в разговорах. Марсель и не спрашивала – не упоминает, и не надо. Тем более не до разговоров обоим было… Юрка собирался после зачисления в институт махнуть на юг вместе с Леной и семьей ее старшей сестры, Марсель готовилась к последнему государственному экзамену, тряслась как осиновый лист. И когда вдруг увидела Джаника возле дверей института, растерялась и вздернула вверх от удивления брови:

– Джаник?! Ты что здесь делаешь?

– Да ничего… Просто мимо проходил. Потом решил – постою, подожду… Вдруг вы сейчас выйдете? А вы взяли и вышли… Мне поговорить надо, Марсель.

– Джаник, опять?! Мы же договорились!

– Да, конечно… Да я не поговорить, я извиниться хотел. Простите, что рассердил вас тогда, Марсель. И огорчил, наверное. Я все понимаю, простите.

Вид у него был и впрямь вполне себе искренний и раскаявшийся, и Марсель обрадованно махнула рукой:

– Да ничего. Давай забудем, ладно? Я, к примеру, уже все забыла!

– Спасибо, Марсель. А можно я вас провожу?

– Зачем? И куда ты меня проводишь? До автобуса? Но вон она, остановка, в двух шагах.

– Нет, зачем до автобуса? Может, мы пройдемся немного? Наверное, день у вас трудный был, а погода такая хорошая! Ведь ничего плохого нет, если мы вдвоем прогуляемся?

– Ну, не знаю. Нет ничего плохого, конечно.

– Вот и пойдемте. Сначала по бульвару, потом по парку, а там и до вашего дома недалеко.

– Что ж, идем. Правда, я сто лет не ходила этой дорогой… А там ведь и впрямь чудесный парк по пути.

Джаник радостно кивнул и взглянул так, будто она своим согласием сделала его безумно счастливым. А ей под его взглядом опять стало неуютно, и запоздалые сомнения зашевелились внутри – может, не стоило соглашаться… Но с другой стороны – почему не стоило и что тут такого особенного, в конце концов? Она ж без какой-либо задней мысли согласилась! Да и какая может быть задняя мысль в совместной прогулке?

И вообще, Джаник молодец, что на нее не обиделся. И она тоже хороша – взяла и выставила Юркиного друга из дома… А главное – за что? Подумаешь, у мальчишки в голове что-то перемешалось и не туда сдвинулось! Да разве можно придавать этому «сдвигу» какое-то значение? Можно было сразу поставить его на место и без крайних мер обойтись. Как взрослая мудрая женщина… Если не по летам, по семейным обстоятельствам она все равно должна быть взрослой и мудрой, хоть умри! А получилось, будто она и в самом деле чего-то испугалась. Нет, нечего ей бояться, абсолютно нечего!

А на бульваре, под липами, было хорошо. Спокойно, уютно. Можно поднять голову и глядеть, как полуденное солнце пытается проникнуть сквозь толщу тяжелых веток, настырно ищет лазейку в ленивом движении листьев и ветра… И находит все-таки! Сначала бьет по глазам, потом падает солнечной гроздью под ноги и рассыпается мелким веселым бесом. Красота! И нервы успокаивает. И хочется идти, идти, и принимать в себя эту игру, и улыбаться бездумно. И хорошо, что Джаник молчит. Просто идет рядом, и все. Такое чувство, будто и нет его вовсе.

Вот и бульвар закончился, плавно перетек в главную парковую аллею. Здесь расстояние между деревьями оказалось более широким, и солнечная игра закончилась, и бездумье будто закончилось. И молчание Джаника стало напрягать. Показалось, за ним стоит что-то большое, непозволительное и неловкое. И он будто почувствовал в своей спутнице перемену, огляделся по сторонам и, завидев неподалеку веранду открытого кафе, встрепенулся вежливой улыбкой:

– Кофе хотите, Марсель? Может, зайдем?

– Нет, Джаник, спасибо, я не хочу кофе.

– А мороженого?

– А мороженое мы в киоске купим и съедим его по пути. Мне ужасно нравится идти по улице и есть мороженое! А тебе?

– И мне! А вам какое купить?

– Да я сама, что ты.

– Марсель! Позвольте мне. Это же всего лишь мороженое.

– Ну хорошо. Возьми мне фисташковое с орехами.

– Понял! Я сейчас, одну секунду…

Потом шли опять молча, ели мороженое. И опять ей показалось, что у молчания есть какой-то опасный подтекст. И потому спросила с преувеличенным интересом:

– А как у тебя дела с поступлением в институт? Зачисление уже было?

– Да, все в порядке. Буду учиться в институте управления и права.

– Ух ты… Как красиво звучит. А факультет какой?

– Юридический… Вообще, я хотел на финансовый, но мама настояла на юридическом.

– А ты во всем слушаешь маму, да?

– Нет, почему… Просто в нашей семье принято уважать мнение родителей. А еще моя мама когда-то очень хотела поступить на юридический. Но не получилось…

– Почему?

– Она замуж за папу вышла. Потом родила меня. Потом папа уехал. Мама тоже хотела с ним уехать, а меня с бабушкой в Ереване оставить… Но не уехала, не смогла.

– Почему?

– Да тут в двух словах не расскажешь. Да вам и неинтересно, наверное?

– Почему же не интересно? Очень даже интересно. Я почему-то думала, что у вас, наоборот, принято, чтобы жена следовала за своим мужем.

– Так и есть. Но мама не смогла оставить бабушку, на нее так много горя в тот момент свалилось!

– Ой… А что, умер кто-то, да?

– Нет, что вы… Просто мамина младшая сестра, Аревик, взяла и уехала, сбежала из дома…

– А что с ней случилось? Беда какая-то?

– Нет, почему… Просто ее сосватали, и она сбежала накануне свадьбы. Влюбилась в солдата, он русский был. И сбежала как раз в этот город. Она и сейчас здесь живет.

– Значит, все хорошо получилось? Потом все помирились?

– Да в том-то и дело, что нет… Ни мама, ни бабушка Аревик не простили. И сейчас ее знать не хотят. Считают, что она их опозорила.

– Потому что за русского парня замуж вышла?

– Да нет! Потому что из-под венца сбежала! Бабушке потом очень трудно пришлось, многие знакомые от нее отвернулись. Она даже заболела, целых два года с постели почти не вставала…

– Да, круто у вас обходятся со сбежавшими невестами. У нас как-то легче бывает.

– Ну да… А что делать? Вот и маме из-за тети Аревик пришлось в Ереване задержаться, быть рядом с бабушкой. Потом папа уже потребовал, чтобы мы к нему переехали. Бабушка только из-за меня согласилась, потому что у нас в Ереване очень трудно в хороший институт поступить.

– А тетя Аревик, значит, так и осталась изгоем?

– Ну да… Хотя… Только вам одной скажу, больше никто про это не знает, ни мама, ни папа… Я ведь сразу ее нашел, как мы сюда приехали. Теперь навещаю иногда. Помогаю, чем смогу. Она одна живет, муж давно умер… Трудно ей, да… Но если бабушка про это узнает! Не простит мне никогда!

– Ты молодец, Джаник, вот что я тебе скажу. А бабушка твоя – жестокая женщина.

– Нет, что вы, она вовсе не жестокая. Хотя… Может, так оно и есть, но я этого никогда не скажу, потому что она моя бабушка, а я ее внук.

– Ну, это вовсе не служит для бабушки оправданием! Да разве так можно? Взять и отказаться от родной дочери! Не простить! И за что?

– Но бабушка не могла иначе, поймите…

– Да почему? – снова искренне возмутилась Марсель и тут же сникла, будто устыдилась своей искренности, и проговорила уже более спокойным тоном: – Хотя ты прав… Мне этого не понять, наверное. Да и менталитет у меня другой… Например, о своей бабушке я совершенно спокойно могу сказать, что она была жестокой. И это будет чистейшей правдой, ни убавить, ни прибавить.

– Она вас очень сильно обидела, да?

Марсель не успела ответить – над головой вдруг сильно громыхнуло, и резкий порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Оглянулась – никого кругом… Аллея парка пуста. Только они да темно-сливовое набухшее небо над головой. Так увлеклись разговором, что не заметили надвигающейся грозы!

А вот и первые капли упали им под ноги. А в следующую секунду налетел водяной вихрь, закружил, обескуражил, отхлестал по щекам! Ага, попались, увлеклись разговорами! Кто не спрятался, я не виноват!

– Бежим! – быстро схватил ее за руку Джаник, поволок куда-то сквозь буйную дождевую мглу, и она послушно припустила за ним, испуганно повизгивая.

Забежали в какую-то дверь, отдышались, огляделись… То ли подсобка какая, то ли пустое служебное помещение. Давно немытое окно, по которому потоками стекает вода. Запах пыли. Полумрак. Явно слышна ее зубная дробь – то ли от страха возникшая, то ли от мокрого и холодного, прилипшего к телу платья. И горячий шепот Джаника в ухо:

– Марсель… Испугалась, да? Марсель…

А потом… Потом она уже плохо понимала, что происходит. Почувствовала его губы на своих губах и снова уплыла в дождливую мглу – так же закружило, обескуражило неожиданностью и… И еще чем-то, незнакомым и властным… И не было сил придумать, что же оно такое есть, это властное и незнакомое, и как ему нужно сопротивляться. Но ведь нужно. Нужно, черт побери! Но пусть еще немного, пусть совсем чуть-чуть… Какие у него губы жадные, горячие, и объятие властное и нежное одновременно…

Вырвалась, наконец. Отряхнулась, глянула сердито:

– Ты ведь мне обещал, Джаник! А сам… Что ты делаешь вообще?

– Я люблю тебя, Марсель. Я без тебя жить не могу. Не получается у меня, чтобы не любить, понимаешь?

– Не понимаю и понимать не хочу! Да как ты смел!.. Никогда, никогда больше, слышишь?

И шагнула под дождь, обняв себя за плечи трясущимися руками. Пошла, не чувствуя под собой ног, как пьяная. Когда услышала за спиной шаги Джаника, обернулась, качнувшись, выкрикнула хрипло:

– Не ходи за мной! Не смей! Никогда больше не смей!

– Да, Марсель, – опустил он голову и встал как вкопанный.

В конце аллеи она оглянулась – так и стоит на том же месте с опущенной головой… И припустила бегом к выходу из парка, к автобусной остановке. Вот и нужный маршрут подошел, распахнул двери, и можно юркнуть на сиденье к окну, закрыть глаза и выдохнуть, наконец.

* * *

Нет, если бы это возможно было! Просто взять выдохнуть из себя случившееся! Какое это было бы счастье, наверное… Не мучиться этим проклятым раздвоением… Когда внутри одновременно зверствуют и жар, и холод. И ощущение губ Джаника на своих губах – как температурная лихорадка. А за ней следом крадется стыд, и еще раз стыд…

Ужасный стыд! Потому что нельзя было, нельзя… Изначально повела себя неправильно, сама спровоцировала эту лихорадку. Не надо было ни лишних реплик Джанику подавать, ни эмоций выплескивать. Признался в любви – и ладно, и пропустить равнодушно мимо ушей, безо всяких «не смей» и «никогда больше». И на эту дурацкую прогулку нельзя было соглашаться. Теперь уже ничего не изменишь, только и остается – разгрызать, как твердый орех, свое запоздалое чувство вины. Да, все мы умны и рассудительны задним числом…