А главное – что теперь со всем этим жарким и виноватым безобразием делать? В себе носить? Выходить из института и озираться со страхом – вдруг Джаник опять здесь? И чувствовать, как в этом страхе присутствует неодолимое желание снова его увидеть… Да, да, чего уж врать так нагло самой себе? Все, как в сермяжной поговорке – увяз коготок, и птичке конец…

Хотя, наверное, для ее случая другая поговорка подходит. Более жесткая. Да-да, та самая, хлестко-народная, про кобеля и сучку. Выходит, она и есть та самая сучка? О боже.

Так себя за три последующих дня изгрызла, что похудела, с лица спала. Под глазами темные круги пролегли. Благо, что выходные нагрянули, можно было из дома не выходить. Но зато вздрагивала от каждого звонка в дверь, как подстреленная лань. Даже Леня не выдержал, спросил осторожно:

– Эй, Марсельеза… Что с тобой? Ты не заболела, случаем?

– Нет, Лень, я здорова. Устала просто. Ты же знаешь, как я к последнему экзамену готовилась.

– И все равно, не нравишься ты мне… Не похоже твое состояние на простую усталость. Давай-ка я тебя на обследование отправлю?

– Нет, не хочу я на обследование! Я высплюсь, и все пройдет.

Если бы можно было Лене рассказать всю правду о своей болезни! А может, стоило рассказать? Нет, нет, зачем… Может, он и поймет, и разумно спишет на казусы физиологии, но все равно ему ужасно неприятно будет. И стыдно за нее. И вообще, она давно уже взрослая женщина, надо самой свои проблемы решать. Взять себя в руки, в конце концов… Ведь все это глупости, ужасные глупости – то, что с ней происходит! Пусть времени больше пройдет, пусть время заберет все глупости.

Утренний телефонный звонок прозвучал так, что сердце забилось от дурного предчувствия. Подняла трубку, ответила осторожно:

– Да, слушаю.

– Здравствуйте… А ты Марсель, да? Мне бы Марсель Иванову к телефону…

Странно – голос женский, незнакомый. И тем более странно, что ее называют девичьей фамилией. Отвыкла уже от Ивановой, полностью вжилась в Соколовскую.

– Да, это я… Только я давно не Иванова, а Соколовская. А с кем я говорю, извините?

– Ой, как хорошо, что я сразу на тебя попала! Думала, не разыщу… Вот, с трудом записку с твоим телефоном в старом Колином пиджаке нашла! А то ведь и не знаешь, как тебя вычислить!

– Вы… Вы жена моего отца, да? Вас ведь Татьяной зовут?

– Да, она самая и есть. Я чего звоню-то… Дело у меня к тебе есть, Марсель. Очень срочное.

– Какое дело? Что-то с отцом случилось? Он болен?

– Да нет… То есть не то чтобы… Фу, господи, даже не знаю, как сказать. Я ведь женщина простая, тонкостям обращения не обучена…

– А вы скажите как есть. Что вам от меня нужно, Татьяна?

– Так это… Тебе надо приехать сюда, бумаги нужные подписать. На днях сможешь приехать? Ты скажи, когда сможешь, я тебя встречу.

– Ничего не понимаю… Какие бумаги? Вы можете объяснить нормально?

– Ну, какие, какие… Такие! Которые у нотариуса лежат! В общем, тебе надо подписать бумагу, что ты отказываешься от своей доли наследства.

– Наследства? Какого наследства? Все равно я ничего не понимаю…

– Да у нас квартира, леший ее разбери, была оформлена с Колей в равных долях… А он взял да и помер, и разбирайся теперь как хочешь… Я ведь не шибко разбираюсь в этих тонкостях, а нотариус говорит, что тебе надо приехать, и…

– Погодите! Погодите, Татьяна… Я не ослышалась? Мой отец… Он что, умер?!

– Ну да…

– Когда?

– Так полгода назад еще…

– Как – полгода назад? Вы что? А почему вы мне не сообщили?

– Так некогда мне было сообщать-то, я по людям носилась да в ноги падала, денег на похороны занимала! И потом… Куда было тебе сообщать? Говорю же, с трудом телефон отыскала… Так ты приедешь, я не поняла? Когда тебя встречать-то?

– Да, я приеду…

– Когда?

– Не знаю… Скоро, наверное. Дайте мне хоть в себя прийти…

– Так ты давай приходи в себя поскорее, бумага-то у нотариуса лежит неподписанная. А мне квартиру на себя оформить надо, пока я в отпуске. Потом некогда будет, я ведь на двух работах корячусь, чтобы детей прокормить… И кто эти законы только придумывает, чтобы всю долю законной жене не отдавать, только лишние хлопоты создают, бюрократы проклятые…

Женщина говорила быстро, будто боялась, что Марсель ее остановит. Потом вдруг замолчала, проговорила резко:

– А у меня от отпуска-то всего три дня осталось! Так что поспеши, пожалуйста, уж очень тебя прошу! Адрес-то мой запишешь или как?

– Нет, лучше телефон… У вас есть мобильный?

– Да какое там… Откуда у меня деньги на баловство? Домашний телефон есть, с него тебе и звоню. Запиши номер…

– Да, сейчас!

Марсель торопливо схватила карандаш, записала номер в блокноте. Женщина вдруг спросила с обидой:

– А почему адрес не хочешь? Вдруг одним днем у нотариуса не обойдется? Всяко ведь может быть.

– Я в гостинице остановлюсь, спасибо.

– Да? Ну ладно тогда. Как говорится, баба с возу… Надо же, как мы быстро договорились насчет наследства-то! Я думала, ты брыкаться будешь да свою долю требовать, а ты, гляди-ка, девка покладистая! Когда тебя поджидать-то?

– Я приеду и вам позвоню, Татьяна. Но я не из-за наследства приеду… То есть не для вашего удобства, я хотела сказать. Нет, вы не волнуйтесь, все, что надо, я подпишу… Но в первую очередь я должна с отцом попрощаться, на могилу к нему прийти. Пусть хоть так… Вы мне покажете, где отец похоронен?

– Ну, это само собой… Я понимаю, конечно. Хоть и не общались вы последние годы, а отец есть отец… Ну все, договорились, да? А то больно дорого звонить, денежки утекают…

– Да, договорились. Я приеду.

Положив трубку, Марсель тихо прошлась по гостиной, пытаясь осознать в себе известие о смерти отца. Ощущение было хоть и горестным, но довольно странным, будто ее в чем-то обманули. Даже не обманули, а предали. Пренебрегли, если можно так сказать в отношении запоздало переживаемого несчастья. Отца полгода не было на этом свете, а она ничего не знала… Да, она с ним не общалась, но ведь какая-то родственно-духовная связь все равно была! Пусть тонкой ниточкой, пусть едва-едва теплилась… Он же все равно был отец, а не чужой дядька!

Вздохнула, и слезы полились из глаз тоже немного обиженные. Сиротские слезы, как ни крути. Да еще и маму вспомнила, ее тяжелый уход из жизни… Почему, почему все так получилось? Ведь отец очень любил маму… Теперь они, наверное, вместе у бабушки спросят, почему же так получилось…

Леня застал ее горько плачущей, обнял за плечи, прижал к себе, всполошился испуганно:

– Что? Что случилось, Марсель? Девочка моя, не плачь… Ну же, расскажи, что случилось…

– У меня отец умер, Леня… Его жена звонила сюда… Татьяна…

– Да что ты? И когда он умер?

– Полгода назад.

– Как – полгода назад? – Удивленно отстранил он ее от себя. – А почему тебе только сейчас об этом сообщили?

– Я не знаю. Татьяна о каком-то наследстве толковала, об отцовской доле в квартире. Что мне надо приехать и отказаться, бумаги какие-то у нотариуса подписать.

– А… Ну, тогда все понятно. Вот же сволочь какая, а?

– Кто сволочь, Лень?

– Да Татьяна эта, жена отца.

– Почему она сволочь?

– А ты сама разве не поняла?

– Нет.

– Ты думаешь, почему она тебе сразу об отцовской кончине не сообщила? Почему не озаботилась тем, чтобы ты нормально с отцом простилась?

– Я не знаю… Она сказала, что не было возможности меня разыскать.

– Ага! И ты поверила! Да она и не собиралась тебя разыскивать, вот что самое подлое, понимаешь? Она ведь все прекрасно понимала про отцовскую долю в квартире, что по закону ей придется с тобой делиться… А так… Если ты ничего об отцовской смерти не знаешь, то и на наследство в течение шести месяцев не заявишься… Она решила скрыть, что у отца еще наследники есть, понимаешь? Но видать, скрыть не удалось. Где-то в документах вылезла информация, что у наследодателя дочь имеется.

– Выходит, если бы не нотариус… Я бы и не узнала никогда?

– Да, так и есть…

– Но она бы хоть извинилась! Она же на меня напала, что я должна… Что обязана…

– А что ей оставалось делать, сама посуди? Нападение всегда получается производительнее извинения. Огорошить, поставить перед фактом, потом приказать решительным голосом! И вот ты уже и на все согласная, покуда такая есть – огорошенная напрочь!

– Но это же… Это же бессовестно с ее стороны…

– А я о чем? Я и сам терпеть не могу подобные крысиные варианты. Но я-то уж всякого в жизни насмотрелся, мне не в первой… А тебе… Бедная ты моя девочка… А знаешь что? Ты наплюй на нее, вообще не езди, если так. Вот пусть и повертится со своим наследством, так ей и надо!

– Нет, что ты, Лень… Ехать все равно надо…

– Да брось, я тебе говорю! Не езди! Зачем тебе это наследство, столько хлопот!

– При чем тут наследство, я ж не поэтому… Да и не надо мне никакого наследства…

– Тогда тем более!

– Ты не понимаешь, Леня! Ты не понимаешь главного! Мой отец полгода назад умер, а я даже не знала об этом!

– Ну, не знала… И что? Жила же как-то с этим незнанием! А если бы вообще не узнала? И тоже бы жила в неведении. Так у тебя с отцом отношения сложились, и ты в этом не виновата!

– Нет, нет… Все равно ты не понимаешь… Я должна поехать, Лень. И я подпишу все бумаги, какие отцовская жена хочет. И я должна на кладбище сходить, проститься. Пусть так, пусть поздно, но должна!

– Да ничего ты не должна.

– Нет, должна. У меня душа этого требует. И я даже представить себе не могла, что ты меня не сможешь в этом понять!

– Да бог с тобой, конечно же, я тебя понимаю. Я как лучше хотел, чтобы тебе легче было…

– Мне легче поехать, Лень. И чем скорее, тем лучше. Сейчас я соберусь с мыслями, умоюсь холодной водой и пойду покупать билеты на вечерний поезд. Который час, а?

– Половина двенадцатого… Но Марсель! Зачем такая спешка? И зачем тебе ехать одной? Вот погоди, я с дежурствами подменюсь, выкрою себе пару-тройку свободных дней…

– Да не могу я ждать, Леня! Как ты не понимаешь?

– Да хоть убей, не понимаю! Честное слово!

– Ну, тогда я не знаю, как тебе еще объяснить… Я, наверное, быстрее съезжу, чем объясню. Все, Лень, я за билетом пойду… Потом поговорим, ладно?

– Тогда я с тобой. Дай только передохну часок.

– Не надо! Отдыхай, ты же после дежурства! Я вижу, как ты устал… Да, я там суп сварила, и жаркое… Сам разогрей, хорошо? А я побежала…

– Что ж, беги…

Марсель услышала, как мелькнула плохо скрытая нотка обиды в его голосе. Но ноги уже сами несли ее в прихожую, голова четко соображала, что нужно взять с собой… Паспорт, деньги… Причесаться немного… Можно бы, конечно, домашние джинсы с футболкой снять и надеть что-то более приличное, но ладно, и так сойдет. Ближайшие билетные кассы находятся на соседней улице, двадцать минут быстрым шагом.

Выскочила из подъезда, почти бегом побежала в сторону арки, сама не осознавая до конца, почему так торопится. Нет, в самом деле, что это с ней? Так печальная новость глубоко в душу вошла? Всплыла из подсознания детская любовь к отцу, и пепел Клааса постучал в сердце несчастного Уленшпигеля? Кто знает… Иногда мы сами себе не принадлежим в своих поступках, а просто бежим по наитию, куда мятущаяся душа зовет…

Оп!.. Мятущаяся душа вздрогнула и замерла в испуге – с той стороны арки навстречу ей шел Джаник…

Даже не шел, а бежал. Увидел ее, остановился, спросил, запыхавшись:

– Что случилось, Марсель?

– А ты что здесь делаешь, Джаник? – ответила она вопросом на вопрос. – Ты же знаешь, что Юрки дома нет, он с Леной к ее родителям на дачу уехал…

– Да, я знаю. Да, Юрка уехал. Но у тебя ведь что-то случилось, правда?

Она даже не обратила внимания, что он обращается к ней на «ты». Как будто так было привычно. Как будто так было всегда. Пожала плечами, проговорила грустно:

– С чего ты взял, будто у меня что-то случилось?

– Не знаю. Но я вдруг почувствовал – тебе плохо. И сейчас тоже. Смотрю и понимаю – тебе плохо!

– Да, мне плохо. Но то, что со мной происходит, вовсе тебя не касается, Джаник. Дай мне пройти, я очень тороплюсь!

Она произнесла последнюю фразу нервным и звонким голосом, в котором явно слышались приближающиеся слезы. Вздохнула, пытаясь их сдержать, но ничего не получилось. Получилось только вяло махнуть ладонями да тут же прикрыть ими задрожавшее лицо.

– Пойдем… Пойдем в скверик, Марсель. Чего мы тут, в арке? Там скверик, через дорогу… Сядем поговорим…

– Ой, да никуда я с тобой не пойду, отстань!

– Тебе надо успокоиться, в себя прийти. Как ты дальше пойдешь – вся в слезах?

– Отстань… Отойди от меня, пожалуйста…

– Не отойду. Расскажи мне, что случилось.

– Это не твое дело… Совсем не твое дело…

– Хорошо. Если не хочешь, можешь не рассказывать, но ведь успокоиться все равно надо, правда?