– Тогда до встречи?

– Ага…

Она хотела незаметно выскочить из гостиницы, но Джаник уже ждал ее в коридоре. Спросил деловито:

– Идем?

– Куда?

– На встречу с женой твоего отца… Прости, я слышал, как ты с ней разговаривала. На балконе был.

– Нет, Джаник. Я пойду одна.

– А вдруг она тебя обидит?

– С чего ради ей меня обижать?

– Ну, мало ли… Мне не понравилось, как она с тобой разговаривала… Еще и обозвала тебя фифой, да? Я пойду с тобой, Марсель.

– Нет, Джаник.

– Я тебе мешать не буду, я даже слова не скажу, просто посижу рядом, и все.

И опять у нее не получилось на своем настоять… Пока препирались, дошли до летнего кафе, и Джаник, конечно же, уселся рядом с ней за стол, спросил деловито:

– Завтракать будешь?

– Нет, я только кофе… Когда волнуюсь, совсем не хочу есть.

– Тогда и я кофе… Я сейчас принесу, а то когда еще официантку дождешься!

Джаник ушел, а Марсель огляделась по сторонам, пытаясь определить, с какой стороны подойдет Татьяна. Наверное, с левой стороны улицы, там, где жилые дома… Надо было все-таки уточнить, как она выглядит…

Джаник принес кофе и бутерброды, и она с наслаждением сделала пару глотков. Даже бутерброд откусила, почти машинально. И вдруг подумала – уже начинает привыкать к услужливости Джаника, и не надо бы этого делать вовсе, потому что это неправильно… И не то слово – неправильно! Это… Это… Даже слова не подберешь, чтобы обозначить весь ужас происходящего! И она в этом ужасе, как та птичка с тем самым пресловутым коготком… Неужели совсем увязла? Нет, как же так получилось с птичкой-то? Или все-таки она не птичка, а та самая сучка из поговорки? А что? Если посмотреть правде глаза… О-о-о, нет… Не хочется ей в глаза…

– Марсель, посмотри… – прикоснулся пальцами к ее ладони Джаник и указал глазами куда-то в сторону. – По-моему, она пришла… Эта женщина…

Марсель быстро глянула, куда указал Джаник. Да, скорее всего, это и есть Татьяна. Небольшого роста женщина в трикотажной кофте «под зебру», обтянувшей и без того выдающиеся грудь и живот, с невразумительной стрижкой на голове, в джинсах «капри», стыдливо облегающих толстые короткие ляжки. Марсель подумала про себя мельком – ага, нашлись-таки в гардеробе подходящие для Татьяниной задницы джинсы, чего прибеднялась-то в телефонном разговоре? Все-таки странно, отчего женщины подобного типа так страстно полюбили эти короткие нелепые штаны «капри»? Может, в этом состоит их своеобразный протест против подтянутых, молодых и длинноногих?

Марсель несмело помахала рукой, и женщина двинулась к их столику, натянуто улыбаясь.

– Вы Татьяна, да? – на всякий случай спросила Марсель.

– Да… А ты, стало быть, Марсель, Колина дочка… – жадно ее разглядывая, села напротив женщина. – Какая ты, надо же…

– Фифа, да?

– Нет, не скажу, что фифа… Ты ничего такая…

– Кофе будете, Татьяна?

– Кофе? Нет, кофе не буду. Гипертония у меня, давление все время повышенное.

Она сделала такой значительный акцент на последнем слове, будто похвасталась болезнью. И продолжила начатую мысль:

– Какая ты… Совсем на Колю непохожая.

– Да, я в маму пошла… – смущенно улыбнулась Марсель.

– Да я уж вижу, вижу, что в маму… Такая же малахольная да бледная, и глазищи такие же зеленые.

– А вы разве знали мою маму?

– Да видела один раз… Коле приспичило с дочерью повидаться, с тобой то бишь, а я за ним увязалась… Думаю, чего он один поедет? Испугалась, вдруг остаться надумает… Он ведь о мамке твоей всегда с придыханием говорил, мне даже обидно было. Ну, приехали мы, в «Детский мир» зашли, подарков тебе накупили всяческих… А потом, значится, и приперлись, все коробками увешанные. А бабка твоя нас даже на порог не пустила. Тебя дома как раз не было, в летнем лагере отдыхала, а мы и не знали, что ж… Мамка твоя пригасила нас чаю попить, а тут бабка на порог заявилась, и давай блажить… Чтоб духу пролетарского, говорит, больше не было… И подарки свои забирай… Я помню, как огрызнулась немного – сама-то, говорю, не шибко голубых кровей! А она аж захрипела от злости, глазами на твою мамку так и зыркает… Ну, Коля и заторопился уйти, и меня быстро увел. А зря, между прочим. Уж я бы показала твоей бабке, кто чьих кровей на самом деле… Да, жалко твою мамку, жалко. Но что ж поделаешь… И Колю жалко, да…

Татьяна всхлипнула, утерла фалангой большого пальца невидимую слезу. Потом подозрительно уставилась на Джаника, спросила резко:

– А кто это с тобой, а?

– Это… Это друг моего сына… Он просто со мной… приехал. Просто так, понимаете?

– Ну ладно, приехал и приехал. Какое мне дело? Мне никакого дела нет. Скажи-ка лучше – отказную у нотариуса подпишешь или все же претендовать на часть Колиной доли будешь, обирать бедную вдову?

– Нет, не буду обирать. Я все подпишу, Татьяна.

– Ну и молодец! И правильно! А иначе – что же… Напридумывают законов дурацких, а нам расхлебывай!

Татьяна заметно повеселела, расправила полные покатые плечи, потом, глянув на часы, проговорила деловито:

– Так, значится… Сегодня у нас воскресенье, вот мы на могилку к Коле и съездим. Сегодня я аккурат выходная… А завтра с утра к нотариусу сходим. По понедельникам и народу немного бывает, все успеем в лучшем виде…

– Да, успеем, я думаю.

– Я бы сегодня на ужин тебя пригласила, да у меня с деньгами туговато, даже в магазин не с чем сходить. Младшую дочку в летний лагерь отправляла, сильно поиздержалась. Трудно одной-то, сама понимаешь.

– Да, я понимаю, Татьяна. Тем более я никогда не ужинаю, только кефир пью.

– Фигуру бережешь, да?

– Нет, просто не хочу.

– А ты вечером по городу прогуляйся, в музей какой загляни. У нас музеев тут много, куда ни плюнь, сразу в музей попадешь. Тем более ты не одна, ты с попутчиком… С ним веселее время-то проведешь, поди, чем со старой теткой.

Марсель кивнула головой, чувствуя, как заливается стыдливым румянцем. Хорошо, что Татьяна их поторопила, приказала коротко:

– Ну что, поехали на кладбище! Сейчас сядем на тридцать вторую маршрутку, доедем до конечной, а там пешком еще километра два… Можно, конечно, и рейсового автобуса дождаться, он прямо до кладбища довезет, но рейсовый редко ходит. Пройдете пешком-то, поди, не рассыплетесь?

– Нет, не рассыплемся, Татьяна. Идемте… Только мне надо цветов купить…

– Там, около кладбища, и купишь. Там бабки всякими цветами торгуют. А если подороже да покрасивше хочешь, так и ларек цветочный там есть. Обдерут тебя как липку, не переживай. Ну, идем, что ли? Чего зря время терять…

На кладбище, пока Марсель молча стояла у могилы отца, опустив голову, Татьяна причитала громко:

– Вот, Коленька, дорогой, глянь-ка, дочка твоя приехала… Да красавица какая, погляди, Коленька… Вон, какие цветочки тебе купила… Дорогие, не поскупилась… А сам-то добрая какая, а? Все документы в мою пользу обещала подписать… В тебя добрая-то, в тебя! Не хочет обижать бедную вдову… Чай, понимает, что нельзя меня обидеть… Это все равно что тебя обидеть, правда, Коленька?

Марсель очень хотела, чтобы она замолчала. Чтобы отошла хотя бы на пять шагов, дала проститься с отцом. Если уж по-людски проститься не позволила… Но что с нее возьмешь, ладно, пусть причитает. Наверное, по-другому не может. Наверное, таким бесхитростным способом хочет лишний раз напомнить о бумагах, которые надо завтра подписать у нотариуса. У каждого плута свой расчет… Хотя это и не плутовство по большому счету, а обыкновенное сохранение своей рубашки, которая, как известно, всегда ближе к телу.

Джаник стоял в отдалении, глядел на нее с почтительным уважением. Потом, когда шли от кладбища, тоже молчал, и она ему за это была благодарна.

Когда приехали в город, Татьяна простилась быстро, будто боялась, что Марсель напросится-таки на ужин. Уходя, заискивающе глянула в глаза:

– Значит, завтра встречаемся у нотариуса? В десять утра? Помнишь, где нотариальная контора-то?

– Да, помню. Вы хорошо объяснили, Татьяна. И адрес я записала.

– Ну и ладно, и хорошо… А я пораньше приду, очередь займу, чтобы нам первыми к нотариусу зайти…

– Хорошо, как хотите.

– Значит, до завтра?

– Да, до завтра.

– Дай-ка я номер твоего мобильного телефона запишу… На всякий случай… Вдруг проспишь?

– Что ж, запишите…

Татьяна выудила из кургузой сумочки какую-то бумажонку, отыскала ручку, записала номер телефона. Бережно свернув бумажонку, сунула ее в кошелек.

– Да я приду, не волнуйтесь вы так, Татьяна! – начала терять терпение Марсель.

– Не опаздывай, а то я и впрямь волноваться буду!

– Не опоздаю.

Наконец женщина ушла, и они отправились ужинать в гостиничное кафе. После ужина Марсель поднялась к себе в номер, отчего-то чувствуя себя ужасно разбитой. Приняла контрастный душ, но легче не стало. Легла на кровать, положила под щеку ладонь, закрыла глаза… И ощутила, как дрожит внутри тонкая струна незнакомого напряжения, и отзвуки этого дрожания расходятся волнами по всему организму. Вот лихорадка добралась до сердца, потом упала вниз живота и снова поднялась вверх, вот хлестко ударила по горлу и стало трудно дышать… Но все это было бы и не страшно, если бы она не понимала, что есть такое эта лихорадка. А главное, она знала, что случится дальше. Непременно случится. Неизбежно. Все случится именно так, как в русской народной поговорке, будь она неладна. «Прости, Леня. Прости. Сама до конца не понимаю, что со мной такое… Знаю, что люблю тебя, Леня, и оттого еще больше не понимаю себя».

Марсель даже заплакала от отчаяния, от стыда, от презрения к самой себе. А когда услышала тихий стук в дверь, вдруг успокоилась. Значит, пусть все будет. Потому что невозможно больше мучить себя стыдом и презрением. Потому что стыд и презрение в данном случае – как покушение на преступление. А если есть покушение, значит, и преступление уже есть. Вот оно, в дверь тихо стучит…

Встала с кровати, рывком открыла дверь, молча уставилась на Джаника. Он шагнул в номер, так же молча привлек ее к себе, вздохнул прерывисто, нашел губами ее губы…

А дальше она уже ничего не соображала. Не было больше стыда, и презрения к самой себе не было. Наоборот, все происходящее казалось наполненным особым смыслом, победным и правильным здесь и сейчас, в эту минуту, в эту секунду. И даже лихорадка была непостижимо правильной и нужной в эту минуту, в эту секунду. И эта вспышка безумного счастья, и рвущийся из самого нутра то ли стон, то крик… Все было победно и нужно… И правильно. Да, черт возьми, правильно! Да-а-а!..

Потом, уже придя в себя и лежа рядом с Джаником, она задала себе тихий вопрос – что это было такое? Нет, оно понятно, конечно, что это было, не девочка малолетняя, чтобы не понимать. Да, было хорошо. И даже очень. Да, если вынести за скобки признаки преступления. Но ведь и с Леней ей хорошо… Без лихорадки юной, безумной, – все равно хорошо… И даже очень… Но что же все-таки это было?! Почему не смогла устоять? Ведь не хочет она самой себе сказать, что любит этого мальчика? Нет, конечно! Она Леню любит! И это не обсуждается, даже в собственном внутреннем диалоге не обсуждается!

– О чем ты задумалась? Лицо такое грустное стало… – склонившись над ней и отводя прядку от лица, нежно спросил Джаник. – Ты жалеешь, да? Ругаешь себя?

– Да, ты правильно догадался. Ругаю. Еще как.

– Я вовсе не догадался. Я чувствую все твои мысли, они будто сквозь меня проходят… Потому что я тебя очень люблю. И хочу всегда быть с тобой. Каждый день. Каждую ночь.

– Ну, это вряд ли осуществимо. То есть вообще, в принципе неосуществимо, ты хоть понимаешь это?

– Нет. Не понимаю. И понимать не хочу. Все равно я на тебе когда-нибудь женюсь, Марсель.

– Женюсь?! – тихо расхохоталась она. – Это что-то новенькое… Не хочу учиться, хочу жениться! Ты хоть помнишь, сколько тебе лет, а?

– Не смейся. Все равно я на тебе женюсь. И какая разница – когда… Все равно женюсь! Мне скоро восемнадцать исполнится, я взрослый мужчина, принимающий взрослые решения!

– О, это да… Ты очень, очень взрослый мужчина… Нет, я не смеюсь, не думай… Если судить по твоей взрослой настойчивости, это да!

– Хочешь, я прямо сейчас всем скажу, что люблю тебя и жить без тебя не могу?

– Погоди… Кому это – всем?

– Моим родителям. Твоему мужу Леониду Максимовичу. Да всем…

– Не сходи с ума, Джаник. И вообще, умерь свой пыл… Эта наша встреча была первой и последней, больше не будет ничего. И не спорь со мной, пожалуйста, если не хочешь, чтобы я рассердилась! И кстати, о родителях… Что ты им сказал, когда уехал? Соврал что-нибудь?

– Нет. Я не люблю врать.

– То есть?! А что ты сказал?

– Ничего не сказал.

– Как это? Просто уехал, и все?

– Ну да…

– Джаник, ты с ума сошел? Они же тебя уже потеряли! Тебя предыдущую ночь дома не было, потом сегодняшний день…Посмотри на часы! Половина двенадцатого! Они же, наверное, звонят тебе каждую минуту… Где твой телефон?!