Марсель чувствовала, что Ленка ищет ее взгляд. И боялась поднять глаза, чтобы не вобрать в себя Ленкино отчаяние. Наверное, Ленке было бы чуть легче, если бы она сейчас бросила осуждающий взгляд в сторону Юрки? Мол, что же ты поступаешь так неправильно, так некрасиво, дорогой сынок? Да, наверное. Но не хотелось ей этого делать. Потому что это будет неправда. И вообще, зря она разрешила втянуть себя в этот спектакль…

– Слушай. А я чего-то не понял… – вдруг склонился к ее уху и тихо зашептал Леня, – почему Ленкина мать так на меня смотрит?

– Как, Лень? – переспросила она почти автоматически.

– Как на врага народа. Или будто я ей денег должен и не отдаю.

– Я тебе потом все объясню, Лень, ладно?

– Да чего объяснять, я и без того все уже понял… Потенциальная теща ждала от Юрки конкретных шагов, да? А он опять мимо жданок прошел?

– Ну… Примерно так, да.

– Ох, Юрка, Юрка… И какого лешего ему надо… Хотя я на месте Ленкиной мамки не стал бы так убиваться, успеет еще назваться тещей, никуда не денется. Все рано или поздно, но обязательно случается. Правда, Марсельеза?

– Да, Лень. Рано или поздно…

– Нет, ты глянь, как она смотрит! Это уже за пределами конкретной Юркиной вины! Ты глянь, глянь.

Марсель бегло пробежала глазами по лицам и тут же поймала на себе тот самый взгляд Ленкиной матери. Грустно осуждающий. Хоть и через улыбку, но все равно осуждающий. Взгляд человека, который вынужден жертвенно сносить оскорбление. Взгляд, силой навязывающий чувство вины. Еще немного, и ты эту вину начнешь в себя заглатывать, как трусливый пескарь заглатывает рыболовный крючок. Причем знает, что это крючок, а не червяк, но все равно заглатывает.

Вдруг Марсель услышала, как сквозь шум летит из прихожей дверной звонок, и быстро повернулась к Юрке:

– Еще кто-то пришел, Юр! Слышишь, звонят?

– А кто это? – тоже повернулась к Юрке Лена. – Вроде все в сборе… Ты еще кого-то позвал?

Юрка озадачился на секунду, потом вдруг хлопнул себя по лбу:

– О-о-о… Я ж совсем забыл… Нет, как мог забыть, а? Он утром позвонил и сказал, что приехал… Что придет на день рождения… А потом вся эта канитель с аварией закрутилась, и у меня из головы вылетело… Вот черт, а? Я же хотел сказать…

Он вдруг испуганно посмотрел на Леню, потом перевел взгляд на Марсель, и у нее сжалось сердце от нехорошего предчувствия. И заплясала внутри непонятная паника, будто вот-вот должно произойти что-то ужасное. Но что может произойти ужасного на Юркином дне рождения? С какой стати?

– Да кто, кто приехал-то? – нетерпеливо переспросила Лена.

– Ни за что не догадаешься кто! – вставая с места и пробираясь к выходу, улыбнулся Юрка, еще раз виновато глянув в сторону Марсель. – Утром позвонил, я сам удивился… Ни за что не догадаешься!

– Конечно, не догадаюсь… Но кто, Юр?!

– Джаник! Джаник приехал, Ленка! Пойдем встречать!

– Джаник?! – ухнула «школьная» часть Юркиных друзей. – Вот это да! Сколько зим, сколько лет!

И подскочили с места, и дружной слоновьей толпой потопали в прихожую, проговаривая меж собой это несчастное «сколько зим, сколько лет»… И вскоре оттуда раздался торжествующий вопль, и девчачий визг, и снова это яростно восхищенное – сколько зим, сколько лет.

А Марсель вдруг почувствовала, как паника внутри взмыла до самого апогея, на секунду перехватив мертвой хваткой горло, и тут же улетучилась куда-то. И вся она будто обмякла. Так безысходно и безвольно обмякла, будто вместо сердца у нее был ватный комок, и кровь испуганно тыкалась в него, посылая по организму такие же испуганные импульсы безволия. А еще подумала почти равнодушно – нет так уж и много зим прошло… И не так уж и много лет… Какой-то десяток, подумаешь.

– Лень, дай мне вон ту салатницу… И вон ту еще… Надо на кухню сходить, салатов добавить… – произнесла она, как ей показалось, деловито спокойно. И так же деловито и спокойно повернула к нему голову: – Поможешь мне, ладно?

– Давай… – с готовностью отозвался Леня, будто одобрил ее кажущееся спокойствие. И пошел вслед за ней на кухню, и уже на кухне проговорил тихо насмешливо: – Чего испугалась-то, Марсельеза? Не суетись, успокойся, ничего страшного не произошло. Все было давно и неправда, все быльем поросло. Если б ты не засуетилась, я бы и не вспомнил… И Юрка тоже…

– Неправда, Лень. Все бы ты вспомнил.

– Ну, вспомнил… И что? Говорю же, все это было давно и неправда. Списано в архив за давностью лет. И потому не суетись, пожалуйста, прошу тебя.

– Да никакой суеты, Лень… Я дело делаю. Видишь, салатницы и впрямь пустые.

– Ну да, ну да. Давай командуй, как мне помогать надо.

– Да я сама все сделаю. А ты посиди отдохни. Потом поможешь мне наполненные салатницы на стол отнести. Так, а где майонез? А, вот, нашла…

Она говорила, как автомат, и улыбалась непринужденно. И чувствовала, как сердце обратно становится сердцем, а не ватным комком. Нет, а чего, в самом деле?! Столько лет, столько зим! Все было давно и неправда, все быльем поросло! И не надо было суетиться с этими салатами, из-за стола трусливо подпрыгивать… И опять ей Леня урок преподал, и поделом… И что еще скажешь? Нет у Лениного благородства конца, нет начала, вот что.

Когда они вернулись и заняли свои места, вся компания уже собралась за столом. Марсель смело глянула в лицо Джанику, проговорила тоном старой сентиментальной гувернантки:

– Здравствуй, Джаник. Ой, какой ты стал… Не узнать.

В этом молодом мужчине и впрямь трудно было узнать юного Джаника. Нет, он не стал менее красив, но красота его приобрела жесткий брутальный характер. Легкая синева на смуглых щеках, твердые, четким рисунком вырезанные губы, густая черная грива зачесанных назад волос. А глаза… Глаза были те же. И читалось в них то же самое обожание, тайно обращенное к ней одной. Хотя – нет! Нет, конечно же, нет. Показалось.

– Здравствуй, Марсель, – тихо проговорил Джаник и улыбнулся.

И сердце – черт же его побери! – снова стало ватным и вялым. Потому что… Потому что сердце обмануть нельзя. И в глазах, и в голосе было это обожание, тайно предназначенное ей одной! Было! Было! И с этим ничего нельзя было сделать, черт побери!

– Здравствуйте! – бойко произнесла незнакомая девушка, быстро садясь рядом с Джаником. – А мы с вами еще не знакомы, да? Вы ведь мама Юрика, вас зовут Марсель, правильно?

– Да, – тихо подтвердила Марсель, глядя на девушку.

– Очень приятно. А меня зовут Лиана. Я невеста Джаника.

Марсель улыбнулась одобрительно. И вполне искренне. Да, все так и должно быть, а как иначе? Да, у Джаника невеста. Такая прехорошенькая, такая юная, такая нежная. Имя такое красивое – Лиана.

– Через полгода у нас будет свадьба в Ереване, мы вас приглашаем! – звонко продолжила Лиана, подсунув ладошку под руку Джанику и вся потянувшись к нему: – Правда, Джаник? Друзьям моего мужа всегда будут рады в нашем доме!

Ей показалось, что Джаник смутился и слегка отвел взгляд, но в следующую секунду он уже снова смотрел на нее. Так смотрел, будто присутствие невесты Лианы вообще ничего не значило. Ну да, невеста. И что? Это ничего не меняет. Вот оно, мое обожание, только для тебя одной предназначенное.

Потом кто-то включил музыку, и Ленкин папа торжественно пригласил ее танцевать. И отказать было неудобно потенциальному родственнику, тем более тоже наверняка обиженному Юркиным «плохим» поведением. Краем глаза она видела, как Джаник взахлеб общается за столом с бывшими одноклассниками, как взглядом счастливой собственницы смотрит на него Лиана… А Ленка сидит рядом с Юрой, закинув руку ему на плечо, и тоже изображает собственницу. Хотя и натужно. И вообще… Это их дела. Молодые. Ей в этих делах не должно быть места. И надо уйти, потому что так будет лучше. Да, так будет правильно…

Подошла к Лене, склонилась, прошептала в ухо:

– Пойдем домой, а? У меня очень сильно голова разболелась.

– Пойдем, что ж… – с готовностью поднялся с места Леня. – Уйдем по-английски, я думаю, никто и не заметит. Только с Ленкиными родителями надо попрощаться, а то нехорошо как-то…

До дома пошли пешком, благо погода была великолепная. Долго шли молча, потом Леня спросил тихо:

– Что, все-таки испугалась, да?

– Ничего я не испугалась.

– Да испугалась, испугалась, я же видел.

– Лень, не надо, прошу тебя.

– Согласен, не надо. Но ты все равно не пугайся, Марсельеза. И ничего не бойся… Если в данном случае это уместно звучит, конечно. Не бойся, я с тобой. А невеста у Джаника симпатичная, правда? На нашу Ленку чем-то похожа…

* * *

Сна не было всю ночь – Марсель даже и не пыталась заставить себя уснуть. И обманывать себя тоже не пыталась – да, она все эти годы помнила про Джаника. И знала, что снова его увидит. Но знание это было глубоко внутренним, лежало где-то в сознании, съежившись в клубок, и не мешало ей жить своей жизнью. И не мешало по-прежнему любить Леню. Потому что знание это не имело ни к Лене, ни к ее жизни никакого отношения, оно было само по себе. Просто знание, и все. Потому что нет на свете ни одной женщины, которая смогла бы навсегда и навеки освободиться от знания, что где-то далеко есть законсервированное для нее одной обожание… А если которая и говорит, что освободилась, – точно лукавит. Сама перед собой кокетничает, не более того.

Но одно дело – просто знать, а другое – столкнуться с этим знанием лоб в лоб. И с памятью столкнуться. И с ощущением на себе горячих рук. И еще чего-то, накрывающего с головой, блокирующего все правильные и трезвые мысли. Наверное, это «что-то», если честно, просто зовется любовью, хотя и не хочется никакой такой честности. Да будь она неладна, эта честность и эта «посторонняя» любовь! Потому что одна любовь давно есть в ее жизни. Да, она Леню любит. Ведь нельзя сказать, что она его не любит! Любит, еще как любит!

Задремала уже под утро. Слышала, как Леня тихо поднялся, на цыпочках вышел из спальни. Потом из кухни потянуло запахом кофе, и Леня прокричал бодро:

– Марсельеза, вставай! Я завтрак приготовил! Ехать пора!

Ехать… Куда ехать? Сегодня же воскресенье… Ах да, Леня на рыбалку собрался с Ваней Зиновьевым, а она сама с ними напросилась. Нет, какая рыбалка, если всю ночь не спала!

Нет.

Вскоре дверь в спальню распахнулась, и Леня спросил уже сердито:

– Марсельеза! Так ты едешь или нет, я не понял?

– Нет. Я посплю лучше. Не могу встать…

– Ну и спи. Тогда я ушел, Ванька вот-вот подъедет.

– Ага. Счастливо тебе. Рыбу привезешь, я твой любимый пирог испеку.

– Ладно, спи. Я с ночевкой. Только завтра вернусь, слышишь? У меня завтра тоже выходной!

– Слышу, слышу. А мне завтра утром на работу. Пока, Лень. Счастливо.

Проснулась она поздно, ближе к пополудни. Хотела встать, но снова уронила голову на подушку. Тело было вялым, душа была недовольна. Или напугана, может. Явно прорастало в ней какое-то беспокойство, будто оставалось незавершенным важное дело. Или кто-то ее где-то ждал, а она забыла о встрече… Но ведь никто и нигде не ждет. Сегодня воскресенье, на работу не надо. Леня спокойно отдыхает на своей рыбалке. Валяйся на здоровье, нежься в постели, так нет ведь, сжалась душа в комок, так, что дышать трудно… Наверное, это Джаник о ней думает. Он думает, а ей беспокойно. И непонятно, как это беспокойство изгнать из себя.

Встала, пошла в ванную, умылась, залезла под душ. Долго стояла, смывала сонную одурь. Потом не спеша прошлепала обратно в спальню, натянула на влажное тело майку и короткие домашние шорты. Подошла к окну. И тут же отпрянула, в один миг осознав, откуда шло беспокойство. Конечно, как она сразу не догадалась! Под окном на скамье, спрятавшейся в тени тополиных веток, сидел Джаник и, задрав голову, смотрел на ее окна.

Первая мысль была заполошно испуганной – он что, с ума сошел? А если бы Леня был дома и увидел его? Вторая мысль – надо бежать. Бежать к нему. Дурная мысль, неправильная, но что оставалось делать, если все правильные мысли вдруг заблокировались в одночасье? Просто ни одной правильной мысли в голове нет! И это ужасно, ужасно! Ужасно, когда теряешь контроль над своими мыслями и сама себе не принадлежишь.

Она так и выскочила из подъезда – в домашних шортах и шлепанцах на босу ногу. Джаник поднялся со скамьи, шагнул к ней, обнял и притянул к себе, ни о чем не спрашивая. Казалось, он не дышал, и она слышала, как бухает его сердце. Наверное, ее сердце тоже бухало, потому что не было сил сказать что-то или хотя бы сдвинуться с места. Как там говорится в набившей оскомину телевизионной рекламе? И пусть весь мир подождет? Да, смешно. Как будто миру так уж нужно это объятие. Делать миру больше нечего, ага. Хотя и не исключено, что какая-нибудь соседушка любопытная сейчас в окно смотрит…

– Пойдем отсюда… – быстро прошептал ей в ухо Джаник, будто услышал ее мысли.