– Куда, куда мы пойдем?.. Никуда мы не пойдем. Вернее, это я сейчас домой уйду, а ты…

Но Джаник уже шел со двора по направлению к арке, увлекая ее за собой. Какие у него руки сильные и властные! Впрочем, они и тогда были сильными. И властными. Ничего не изменилось, ничего!

Он привел ее в тот же скверик в соседнем дворе, как тогда, десять лет назад. И даже скамейка была та же, стояла на том же месте. Десять лет – это так мало… Это же сущая временная ерунда – десять лет. Ничего не изменилось, ничего!

– Марсель, я люблю тебя. Я всю ночь не спал, я на рассвете встал и сюда пришел… Я больше не отпущу тебя, Марсель! Я не могу без тебя!

– Господи, Джаник, зачем?.. Зачем ты вообще приехал? Ты хоть понимаешь, что тебе нельзя было приезжать? Уходи. Уходи прямо сейчас. Уходи, уезжай.

– Нет, Марсель. Теперь уже точно никуда не уеду. Буду с тобой.

– Да как, как ты будешь со мной? Думай, что говоришь! Ты же не хочешь разрушить мою жизнь, правда? Не хочешь, чтобы мне было плохо?

– Нет, не хочу.

– Тогда не мучай меня, а? Перетерпи… Уезжай в Ереван, женись, живи счастливо. Ведь у тебя же есть невеста, Джаник? У тебя есть невеста по имени Лиана, правда? Ведь она же не взялась ниоткуда? Ты ее любишь, наверное?

– Да, у меня есть невеста… – эхом за ней подтвердил Джаник. – Бабушка, когда умирала, взяла с меня слово, что я должен буду жениться на Лиане… Она внучка ее доброй подруги, их семьи годами дружили, почти родственники… Я не мог бабушке отказать. А еще мне казалось – какая разница, на ком я женюсь, если на тебе не могу… Если тебя рядом нет – какая разница… А вчера тебя увидел и будто проснулся! И понял, что никакой свадьбы не может быть. И Лиане я уже сказал…

– Джаник, но так же нельзя! Это нечестно по отношению к ней! Неправильно! Так нельзя, понимаешь?

– А как можно, по-твоему?

– Но это же очевидно, Джаник! Нельзя, чтобы кому-то из-за тебя было больно. У меня есть своя семья, у тебя есть невеста. А еще есть осознанная необходимость жить по определенным правилам. Так, как нужно, понимаешь? Нельзя танцевать только вокруг своих ощущений. Нельзя на них одних построить всю жизнь!

– Марсель, что ты говоришь?.. Это все неправда, что ты говоришь, я знаю, ты так не думаешь!

– Да почему?!

– Да потому! Потому, что у нас одна жизнь, и почему, черт возьми, ее нужно угробить на эти «нужно» и «правильно»? И на осознанную необходимость? Кем, кем осознанную? Никто за меня ее не осознает, только я могу. И за тебя никто не осознает.

– Но так надо, Джаник.

– А я не хочу! Просто хочу быть счастливым и прожить свою жизнь рядом с тобой! Почему я должен поступать по-другому? Кому должен, в конце концов?

– Ты бабушке покойной должен, ты ей слово дал. Ты Лиане должен, потому что тоже ей слово дал. Ты должен, и я тоже должна, понимаешь? Я мужа любить должна просто потому, что я его жена. И я действительно его люблю. С этим ничего нельзя поделать, Джаник. Это называется совесть. Это, наверное, больше, чем любовь. Это жизнь, в конце концов. И мы не имеем права ничего в ней менять, как бы нам ни хотелось.

– Но я же люблю тебя! Почему?

– Потому что это безумие, то, что сейчас происходит. Я пережила это безумие десять лет назад, больше не хочу. Мне страшно, понимаешь? Страшно и ужасно стыдно. И тогда было ужасно стыдно… Ты хоть представляешь себе, что мне пришлось пережить, когда Наринэ Арсеновна пришла к нам домой? А что моему мужу пришлось пережить? Ведь она была права тогда, твоя мама! Получается, я действительно совратила тебя, я преступница!

– Но мы-то с тобой знаем, что это не так, правда? Ведь это я тебя совратил… Фу, какое нехорошее слово, не надо его больше говорить… Ведь это я тебя полюбил, правда? Еще будучи мальчишкой… А теперь я не тот мальчик, взрослый мужчина, мне двадцать семь лет! И я отвечаю за свои слова и поступки!

– Хм, двадцать семь… А мне тридцать пять, ты не забыл? И я пятнадцать лет замужем! И у меня есть все, что нужно для счастливой семейной жизни! У меня есть дом, у меня есть ответственная работа, в конце концов! Я взрослый состоявшийся человек, Джаник! Да я, может быть, вообще через пару лет бабушкой буду. А ты вдруг появился и хочешь все это разрушить? Нет, Джаник, нет. И все, и закончим на этом.

Она решительно поднялась со скамьи, сделала быстрый шаг в сторону. Обернулась, проговорила через плечо:

– Не ходи за мной, прошу тебя! У меня и без того неприятности будут. Наверняка кто-нибудь видел, как я из подъезда к тебе выскочила. Все, Джаник, все! Уходи.

И пошла быстро, почти побежала. Пронеслась через арку, юркнула в дверь подъезда, поднялась к себе на этаж, трясущимися руками воткнула ключ в замочную скважину… И только упав на диван в гостиной, отдышалась с трудом. Нет, чего неслась-то как сумасшедшая? А может, она и впрямь сумасшедшая, если так плохо сама собой управляет? Тогда надо под ледяной душ срочно встать, охладить сердце и голову…

После душа она и впрямь успокоилась. Походила по квартире, настраивая себя на домашнюю воскресную жизнь. Говорят, чтобы унять душевное переживание, надо себя задействовать так, чтобы свалиться с ног от усталости. Вот и хорошо, вот и замечательно. Давно пора в доме генеральную уборку затеять. И окна помыть. И шторы перестирать. И обед приготовить хороший, классический. Например, борщ и котлеты… Вперед, женщина, вперед! Уничтожай на корню свое душевное переживание, благо что работы – хоть отбавляй! И дому польза, и тебе хорошо!

После всего села на диван, огляделась. Кругом чистота. Тело ноет от усталости. Из кухни сытно и вкусно пахнет. Уютный и чистый дом, и как хорошо…

Да, у нее есть дом. Прекрасный дом. Есть прекрасный и умный муж, и она его любит и уважает. И это правильно… А если правильно, то значит, незыблемо. И Ленка тут права, надо признать…

Так и провела остаток дня в мысленно незыблемой правильности, и утром пошла на работу, бережно неся ее в себе. А еще утром позвонил Леня, заявил радостно, что рыбы наловил – пропасть и что вернется с рыбалки к вечеру, аккурат к тому времени, когда она вернется домой. И день сложился вполне благополучно и миролюбиво, и вышла вечером на улицу с прежним ощущением счастливой и незыблемой правильности внутри… А когда увидела Джаника у входа в арку, вся правильность куда-то исчезла, будто и не было ее вовсе. И разозлилась на саму себя страшно, и на Джаника тоже разозлилась – ведь просила же! Объясняла! Настаивала! Но в следующую секунду вдруг поняла, что эта злость и не злость вовсе, а та же самая правильность, только наизнанку вывернутая. И молча стояла, смотрела, как он идет к ней, и чувствовала внутри абсолютное счастье… И было это счастье совсем другой природы – наверное, тоже наизнанку вывернутое. Или у счастья не бывает природы? Не может оно быть счастьем-совестью и счастьем-любовью одновременно?

Джаник подошел совсем близко, молча взял ее за руку, молча повел куда-то. Она даже не спрашивала куда. Хотя, скорее всего, он и сам не знал, куда им идти. Вот он шагнул в сторону от пешеходной дорожки, поднял руку, вглядываясь в несущиеся по проезжей части машины. Одна из них затормозила с визгом, остановилась…

– Садись, – быстро скомандовал Джаник, открыв заднюю дверь.

Она послушно уселась на сиденье, подвинулась, освобождая ему место, лишь спросила быстро:

– А куда мы едем?

Джаник ничего не ответил. Значит, и правда сам не знал. Наверное, ответ был один – едем подальше от твоего дома. Зато водитель спросил уже более настойчиво и конкретно, трогаясь с места и полуобернувшись к ним:

– Куда?

– Не знаю. Пока прямо, а там видно будет, – честно ответил ему Джаник.

– Хм… Понятно… – ухмыльнулся водитель, разглядывая ее в зеркало заднего вида.

Пришлось опустить глаза и сделать непроницаемое лицо, будто эта ухмылка совсем ее не касалась. Но ведь касалась же! И это было ужасно неприятно, хоть сквозь землю провались!

Джаник почувствовал ее настроение, сжал руку так уверенно и властно, что она тут же успокоилась. В самом деле, не объяснять же этому ухмыляющемуся мужику, что и как… Тем более она и сама себе не может объяснить эти «что и как».

Водитель снова обернулся, проговорил в сторону Джаника деловито:

– У меня знакомые дачу за городом сдают. Посуточно. Это я так, между прочим, в порядке рекламы. Если интересует…

– Да. Поехали на твою дачу, – не раздумывая, согласился Джаник, будто заранее был уверен в том, что водитель сделает подобное предложение.

– Но это не дешево обойдется, сам понимаешь… – осторожно проговорил водитель.

– Поехали! – почти гневно отозвался Джаник, будто водитель сказал ему что-то обидное.

В этот момент у нее в сумке заверещал телефон. Суетливо дернула молнию, нащупала его дребезжащее тельце, глянула на дисплей…

Леня. Надо отвечать, надо говорить, надо врать хитреньким голосом. Можно и не отвечать, конечно, но это тоже будет враньем. Есть еще один вариант – можно сказать правду… Но разве достанет сил для правды, ведь не достанет, можно и не пытаться!

– Да, Лень… – откликнулась тихо и вяло, сглотнув презрение к себе.

– Ты где, Марсельеза? Домой идешь? По времени вроде пора.

– Нет, Лень… Я пока не могу… Я потом тебе все объясню, ладно?

– Случилось что-нибудь, да? Неприятности? У тебя голос такой убитый.

– Нет, ничего не случилось. Просто очень устала сегодня.

– А ты где? Можешь сказать?

– Я… Я у Маринки, она просила с дочкой посидеть. Ты же помнишь Маринку, мою однокурсницу? Маленькая такая блондинка, полненькая… Недавно с мужем развелась, сейчас в районной поликлинике работает…

– Нет… Если честно, не помню.

– Ну, не помнишь, и ладно. У Маринки дочка заболела, а ей самой к маме надо съездить… И оставить не с кем. Вот она меня и попросила…

– Ладно, Марсельеза, я все понял.

– Что ты понял, Лень?!

– Что надо понять, то и понял. Ладно, передавай привет Маринкиной дочке, пусть выздоравливает.

– Лень…

– Кстати, борщец у тебя получился отменный, я две тарелки слопал. И котлетки тоже, как всегда… Праздник души, именины сердца. А ты надолго в няньки-то записалась? С ночевкой или как?

– Не знаю.

– Ну ладно… Звони, если что. Если тебя твоя Маринка поздно отпустит, я на машине встречу.

– Нет, не надо. Я сама. Все, Лень, пока!

Она быстро отключилась, будто телефон жег ей ладонь. И зажмурилась от стыда. Потом нервно сглотнула, будто по пищеводу прокатилось что-то ужасно жгучее. И горькое вдобавок.

Да уж… Не зря говорят, что самая горькая пилюля на свете – это вранье дорогому человеку. И сама по себе ситуация – сплошная горечь и абсурд… Горше не придумаешь, а все равно глотаешь. Как так?

Машина тем временем уже выехала за город, и в открытое окно полились травяные лесные запахи, устоявшиеся за день на солнце, терпкие, вкусные. Вот струей ворвался горький запах полыни… Горький и сладкий одновременно, так тоже бывает. Сочетание несочетаемого. Как объяснение. Как оправдание. Как неизбежность вранья. И как прощение неизбежности…

– Здесь недалеко, скоро приедем! – бодро проговорил водитель, опять глянув на нее в зеркало заднего вида.

На сей раз она не опустила глаза. Обойдется водитель. Потому что – если уж Лене получилось так нагло солгать, то чего перед незнакомым человеком стыдиться? Да, вот такая она… И ладно, и пусть…

Джаник снова с силой сжал ее ладонь, и сердце забухало гулко и горячо, выгоняя из головы все неуютные стыдливые мысли. Да, вот такая она! Врушка и неблагодарная дрянь! И ладно, и пусть…

* * *

Джаник снял дачу на два месяца. Это был старый хлипкий щитовой дом, почти заброшенный, и участок был тоже заброшенный, весь в зарослях дикой малины и огромных, вольно раскинувшихся кустов с гроздьями ярких желтых цветов. Кажется, их называют «золотыми шарами»… Неважно, как их называют. Все равно – красиво. Когда идешь от калитки к дому по выщербленной кирпичной дорожке, они колышутся от ветра, как пьяные, и норовят панибратски хлопнуть по щеке. Так же достоинством дачи была огромная веранда, скрывающаяся в зарослях рябины и бузины, и после полудня так приятно было сидеть в плетеных креслах и смотреть, как тени мелких листьев пляшут по дощатому полу, образуя прелестную кружевную вязь. Хозяина дачи они так и не увидели, лишь по телефону Джаник общался с ним пару раз. И сами приезжали сюда не часто – тогда только, когда Марсель удавалось выкроить время.

Да, хорошее выражение – выкроить время. И какой умник его придумал, интересно? Разве время можно из чего-то выкроить? Его можно только украсть. По крайней мере, в их случае так будет звучать правильно – когда удавалось украсть время…

В тот день она его нагло украла. То есть даже и легенды не соизволила придумать, куда пропадет с утра. Исчезла из дома, пока Леня с ночного дежурства не вернулся, и телефон дома оставила, будто забыла…