Пришедшая вскоре Настя застала ее плачущей, испугалась, начала спрашивать взахлеб:

– Ой, что-то случилось, да? Ой, что-то с Юрой? С Юрой, да? Чего вы молчите, а?!

– Ничего… Ничего с твоим Юрой не случилось. Не волнуйся, все хорошо… Это я так… Нервы расшалились…

– Тогда вам надо съесть что-нибудь вкусненькое. Это всегда помогает.

– Правда? – невольно улыбнулась Марсель, поднимая на нее глаза.

– Ой, простите… – вдруг смутилась Настя, прижимая ладошку к губам. – Простите, я глупость сморозила, да?

– Почему же глупость? Вовсе нет.

– Да глупость, глупость! Вы же врач, а получилось, что я вам рекомендую, как нервы успокоить!

– Все ты правильно рекомендуешь, Настя. Что ж, давай изладим что-нибудь вкусненькое… А сама ты чего хочешь?

– А вот… – показала Настя пальчиком на пакет с картошкой. – Жареной картошки хочу. И чтобы лука много было. Почти пополам, лук и картошка.

– Да? И я тоже так люблю, чтобы почти пополам…

– И чтобы лук был прижаристый, да?

– Да. И картошка чтобы тоже прижаристая, хрустящая.

– О-о-о, как вкусно будет… Хочу-хочу… А соленые огурцы у вас есть?

– И огурцы тоже найдутся!

– О-о-о… А селедка?

– И селедка… И любое счастье для беременных девочек… И кофе с шампанским, и какао с чаем! Давай ты будешь чистить картошку, а я, уж так и быть, лук…

Они принялись споро готовить свое «вкусненькое», и Марсель вдруг произнесла со вздохом:

– А меня мама научила, как правильно картошку жарить, чтобы она румяная и хрустящая была… Хочешь, поделюсь секретом?

– Хочу… – доверчиво глянула на нее Настя.

– Надо, когда нарежешь, выложить ломтики на полотенце и промокнуть, чтобы влагу убрать. И потом знать, когда вовремя закрыть сковородку крышкой, когда открыть… Я тебе покажу по ходу дела!

– Ага…

– А тебя мама учила что-нибудь вкусное делать?

– Кто?.. То есть… В смысле – моя мама, да?

– Ну да… – удивленно глянула на Настю Марсель, пытаясь понять, отчего вдруг у девушки задрожал голос. Вроде бы обычный вопрос…

Настя молчала, нахмурив брови и сосредоточенно счищая кожуру с большой картофелины. Потом шмыгнула носом и неловко, будто стесняясь, мазнула по щеке костяшкой согнутого указательного пальца.

– Эй… Ты чего это? Плачешь, что ли? – переполошилась Марсель. – Я спросила о том, о чем нельзя спрашивать, да?

– Нет, что вы… Нормально вы спросили… Только я ответить нормально не могу.

– Извини, я ж не знала.

– Да нет, ничего. Наоборот. Я и сама должна вам это рассказать. Не хочется, а должна.

– Ты мне ничего не должна, Настя. Не хочешь, не рассказывай.

– Нет, я все-таки расскажу. Я знаю, вам можно. То есть вы поймете. Вы не такая, как другие.

– Какие – другие?

– Ну… Такие. Я в школе, например, с парнем встречалась, и все хорошо было, и его маме я очень нравилась. А потом его мама узнала про мою маму… И все, и больше видеть меня не захотела. И моего парня тоже убедила расстаться со мной. А я ведь ни в чем не виновата, если… Если…

Настя выпустила из рук нож, сцепила пальцы в кулак и прижала его к дрожащим губам. Сморгнула, и крупные капли слез быстро устремились на волю, аккуратно переползая через нижние ресницы, подкрашенные тушью.

– Не плачь, тушь потечет… – автоматически посоветовала Марсель, тоже смахивая со щеки невольную «луковую» слезу.

– У вас тоже тушь потечет… – глянула на нее Настя, пытаясь улыбнуться.

– Не потечет. Потому что я глаза не крашу.

– А у меня тушь водостойкая, поэтому не потечет… А если даже и потечет, подумаешь! Я все равно вам все расскажу, ладно? Просто мне так нужно, понимаете? Очень нужно.

– Что ж, рассказывай, если нужно.

– Да, сейчас. Я успокоюсь только.

Настя довольно быстро продышалась, прохлюпалась и начала свой грустный рассказ:

– Мама всегда говорила, что не хотела меня рожать… Что я ей фигуру и красивую грудь испортила. И что она совсем не хотела за папу замуж выходить…

– Хм! А почему же тогда вышла, если не хотела? – не смогла удержать удивленного вопроса Марсель.

– Так и я тоже ее спрашивала – зачем?.. А она мне отвечала – потому что так надо было. Папа был хорошим женихом во всех отношениях, понимаете? Добрый, покладистый, с высшим образованием, из хорошей семьи. И влюбился в нее, просто голову потерял. И все кругом твердили – не потеряй своего счастья, не потеряй! Так все делают! Так надо! Так правильно! И неважно, что ты его не любишь. Любовь и хорошее замужество – вообще две разные вещи. Ну, она и сдалась на уговоры, и вышла за папу замуж. А жить с ним не смогла. И разводиться не хотела – вскоре я родилась. Какой развод, когда ребенок растет, когда муж хороший, в жене и ребенке души не чает? Ведь правда? Можно ее понять?

– Ну… Не знаю. Не берусь судить твою маму.

– Так и я не сужу. Я просто пытаюсь понять. И не могу. Ну при чем тут я-то? Ладно, папу не любит… А меня почему не любит? За компанию, что ли?

– А она тебя не любит?

– Нет, не любит. То есть она вроде бы осознает, что я в ее жизни есть. Но осознает как навязчивый долг. Вернее, раньше сознавала… А теперь, когда я уехала, то вроде как и вычеркнуть меня из жизни можно. Потому что я мешаю ей наверстывать.

– Не поняла… Что наверстывать?

– Я думаю, она наверстывает любовь. Ту, которую должна была отдать любимому мужчине. Только очень уж лихо наверстывает… Как начала лет пятнадцать назад, так все наверстывает и наверстывает. То есть, если грубо сказать, гуляет напропалую. Спит с каждым, кто мужской интерес определенной направленности проявит. И все вокруг знают об этом. И слава о ней в городке идет, сами понимаете, какого толка. Папа сначала боролся, увещевал ее, уговаривал, один раз ударил даже… Но все равно не бросил. Наверное, потому, что любит. А потом он сломался как-то, пить начал. Чем дальше, тем больше. Теперь уже окончательно в алкоголика превратился. Так и живут. Мама любовь ищет, папа водку пьет… Знаете, я смотрела на них, смотрела… И решила с отчаяния, что никогда ни один мужчина ко мне не прикоснется. И замуж вообще никогда не выйду. Закончу институт, в большом городе зацеплюсь, карьеру сделаю… И не надо мне никакого семейного счастья, упаси бог! И детей не надо! Может, поэтому я и первые сессии на одни пятерки сдала, и повышенную стипендию получила… И летом в стройотряде пахала, даже домой на каникулы не поехала… Что мне там делать? Снова на это свинство смотреть? Фу…

– А мама с папой ждали тебя домой?

– Не знаю. Я с ними не общаюсь. Хотя мне их жалко. Иногда так жалко, что жить не хочется. Знаете, как бывает? Иду себе, иду и вдруг вспомню о них… И сразу выпадаю из пространства и времени. И тогда тоже так было, когда Юра на меня наехал. Я ведь на красный свет дорогу переходила, вся в своих грустных мыслях плавала. И вдруг – бац! Искры перед глазами, удар, и не помню ничего… А потом очнулась и вижу перед собой лицо… Юрино лицо. И все вдруг во мне перевернулось и на место встало. Нога болит, голова кружится, во рту соленый вкус крови, а я улыбаюсь во весь рот! Представляете себе картинку?

– Да уж. Представляю.

– Ну вот. Так наше с Юрой знакомство и состоялось. И потом… Я ведь ему в тот же день отдалась, первый раз это у меня было… И совсем не страшно оказалось. Юра такой… Такой… Я его очень люблю. И вы не думайте, я вовсе не хотела, чтобы он от Лены уходил. Я бы его и так любила, издалека, одной только памятью… И ребенка бы все равно от него родила… Ведь главное – это любить, правда? Если бы мой папа маму любил издали, не привязывал бы ее к своей любви обязательным присутствием.

– Хм… Интересно ты трактуешь отношения между мужчиной и женщиной, да…

– Так мой горький опыт эту трактовку подсказывает. И знаете, о чем я сейчас вдруг подумала? Наверное, все-таки зря я вам обо всем рассказала… О маме с папой…

– А почему ты так подумала?

– Ну, вы же мне вроде как свекровью будете… А каждая свекровь хочет себе правильную невестку, с хорошими генами, из правильной хорошей семьи. Ведь так?

– Ладно, Настя, не переживай насчет меня. Будем считать, что я исключение из правил.

– Значит, я вам подхожу, да?

– Главное, чтоб вы с Юркой друг другу подходили… Но эту задачу вы и без меня хорошо решаете, так что позволь мне не давать никаких оценок.

– Значит, вы тоже неправильная. И очень классная, между прочим. И красивая. Такие у вас глаза… Как первая трава весной. Даже не верится, что вы будете моей свекровью.

– Ну, насчет свекрови и впрямь большой вопрос… Я и сама на него пока ответа не знаю…

– Почему?

– Потому! Ну что, картошку почистила? На ломтики порезала? Молодец. Достань из того вон шкафчика чистое полотенце, сушить будем. А я пока масло на сковороде разогрею и лук припущу… Ох, и вкуснятина у нас с тобой получится, Настя! Объедимся!

– Да, только Юре надо оставить… Он сказал, что сегодня сюда придет. Лена вечером в Прагу улетает… Если б вы знали, как мне стыдно становится, когда думаю про Лену! Получается, я у нее Юру увела?

– Да, Насть, так и получается.

– Но я ведь люблю его… А он меня любит… И все равно я виновата, да?

– Ни в чем ты не виновата. Если бы женщины руководствовались только чувством вины, наверное, население Земли вымерло бы давно… И вообще, я тебе в этом вопросе не советчица. Мне бы со своим чувством вины договориться, но я и того не умею… Хотя, черт возьми, как с ним можно договориться, не знаю! Не знаю, Настя, не знаю…

* * *

После отъезда Лени все пошло не так. Вдруг подкосила простуда с высокой температурой – отродясь так тяжело не простужалась, чтобы с постели не встать! Казалось, тело протестует против всяких решений, правильных и неправильных, и пылает жаром, и сил нет встать и дойти хотя бы до туалета. И ничем эту температуру не убьешь, она заговоренная какая-то. Едва-едва упадет после жаропонижающего, и опять! И еще выше поднимается, чем прежде! И приходится лежать в этом бредовом аду, и смотреть, как потолок над головой то куполом выпячивается, то принимает острую конусообразную форму.

Особенно тяжело ночью, когда организм начинает умирать от усталости и просит обычного сна. И вот тут самая засада и ждет… Потому что вместо снов приходят кошмары, в которых обязательно видится покойная бабушка, желающая прилечь рядом и дотянуться до лица холодными пальцами, и бедная несчастная мама видится, сидит на корточках в уголке, мнет слабые ладони, страдая от невозможности чем-то помочь. И едва слышится ее слабый голос – как же так, Марсель, с Леней-то… Зачем обижаешь человека, это ведь он помог тебе из нашего болота выбраться… Если бы не он, что бы с тобой стало, слабым листочком? Первым жизненным ветром унесло бы неизвестно куда… И хочется крикнуть маме в ответ – знаю, мол, знаю. Понимаю все. Хочется крикнуть, но не получается, лишь вырывается из груди болезненное мычание, переходящее в такую же болезненную хрипоту.

Однажды под утро от собственной хрипоты и проснулась, и первой здравой и ужасно испуганной мыслью было – а вдруг сегодня суббота? Вдруг она давно потеряла счет дням? Если суббота, то сегодня к обеду Леня должен приехать… А она, стало быть, дома… Так решила, стало быть…

И от этой мысли сразу силы появились, и встала быстро с постели, пошла бродить по дому. В Юриной комнате увидела спящую Настю, тронула за плечо. Настя испуганно подняла голову от подушки, подхватилась встать…

– Ой, Марсель! Вы поднялись, надо же! А мы с Юрой так за вас испугались! Вы лежите который день с температурой, никакие лекарства не помогают! Юра говорит, это у вас нервное… То есть не нервное, а… Я забыла, как это слово называется… Психосоматическое, что ли?

– Насть, а какой сегодня день?

– Так четверг.

– Правда?

– Ну да.

– Это хорошо, что четверг. Ты ложись, Настя… И я пойду лягу… Прости, что так рано разбудила.

– А может, я вам поесть чего-нибудь принесу, а? Вы три дня ничего не ели.

– Нет, не хочу. Ты спи, Настя, спи… Я пойду… А где мой мобильник, не знаешь?

– Так на тумбочке, около кровати… Вы сами его туда положили.

– А я разговаривала с кем-нибудь, когда лежала с температурой?

– Нет…

– А часто мне звонили?

– Нет… Я не знаю… Можно же по входящим вызовам посмотреть…

– Ладно, я посмотрю. Еще раз прости, что разбудила. Спи.

Во входящих звонка от Джаника не обозначилось. Так, а вот она его вызывала перед тем, как упасть в свое бредовое состояние… Интересно, о чем она ему говорила? В памяти совсем ничего не осталось. Но ведь говорила же что-то! Такое говорила, после чего он не позвонил ни разу!

А может, оно и к лучшему, что не позвонил… Пусть все остается на своих местах… Было и не было, быльем поросло, перемелется-забудется.

И тут же все поднялось в ней мучительным сопротивлением – нет, нет! Никогда не забудется, никогда не перемелется! Можно и не уговаривать себя понапрасну! Восточный брутальный мужчина по имени Джаник прочно вошел в ее душу, в сердце, в женскую природу… Без него ее уже нет… Без его рук, без его голоса, без его нежной ярости и ласковой властности… Видимо, по природе она все-таки та самая сучка, и никуда от этой природы не денешься. И ничего в этом ужасного нет, у всякой женщины природа своя. И надо ли природе сворачивать голову, чтобы не быть сучкой, а быть приличной во всех отношениях женщиной? Вопросы, вопросы…