Она встряхнула головой и застонала от боли. Да, хорошо лежать в бреду и ни о чем не думать. Наверное, организм позаботился о ней, выключил на несколько дней, чтобы вопросов самой себе не задавала. Теперь надо самой о себе заботиться… Отвлечься… Так, а что там, на улице? Какая нынче погода?

Поднялась с постели, подошла к окну. Хотя и ранее утро, но видно, что дрянной будет день, бессолнечный. Облачный, хмурый, неуютный. Паршивое состояние невесомости между землей и небом, когда вроде и с неба не капает, но лучше бы уж капало для полной определенности. Интересно, а на Волге что за погода? Скорее всего, такая же депрессивная.

Подумала, и тут же представила себе Леню, сидящего на берегу с удочкой. Старый дождевик накинут на плечи, капюшон скрывает лицо. Глаза смотрят на поплавок и не смотрят… Рядом Ваня Зиновьев сидит, говорит что-то. Леня едва заметно кивает головой, хотя и не вслушивается, что он говорит. Вот достает очередную сигарету, прикуривает, и огонек зажигалки выхватывает небритую щеку и глаза, наполненные болью.

Леня, Леня! Лучше бы ты вскипел на меня яростью, вышвырнул из квартиры и назвал все вещи своими именами! Наверное, тебе легче бы было. Зачем, зачем это душераздирающее благородство и время на окончательное «обдумывание»? Для обоюдной боли? Хотя, наверное, твоя боль и моя боль не сравнимы по горькому вкусу… Твоя боль горше. Тогда тем более – зачем?

На тумбочке заверещал телефон, и кинулась к нему, будто спасалась он грустных мыслей. Глянула на дисплей…

Джаник. Господи, наконец-то.

– Джаник, ты куда пропал? Я болела, с высокой температурой лежала… Только сейчас очнулась, глянула во входящие, а там вызовов нет… Что-то случилось, да?

– Да, Марсель, случилось. Тетя Аревик умерла. Я похоронами занимался, не мог звонить.

– Да, я понимаю. Прости, Джаник. Мне очень жаль.

– Да, все знакомые тети Аревик на похоронах плакали. Мама тоже пришла, ей плохо стало, в обморок упала. Такое вот позднее раскаяние.

– А сейчас ей лучше, надеюсь?

– Да, сейчас уже лучше. Она улетает в Ереван рано утром в субботу.

– В субботу? – бездумно переспросила Марсель. И так же бездумно продолжила: – Да, да, в субботу. И Леня приезжает в субботу.

– Я это помню, Марсель. Я маму отвезу в аэропорт и приеду за тобой. Ты будешь готова? Вещи свои успеешь собрать?

– Я не знаю, Джаник. До субботы еще далеко, сегодня еще четверг. Но погоди… Я что-то не поняла, я разве говорила тебе про субботу?

– Да. Ты мне позвонила и сказала, что должна все решить до субботы. Только у тебя голос был такой… Плавающий. Будто ты не в себе была.

– Да, я тогда уже заболела, наверное. Я даже не помню, что звонила… И что говорила… И я еще ничего не решила, Джаник, прости. То есть решила и… не решила. Ты не звони мне ни сегодня, ни завтра, ладно?

Джаник замолчал, и Марсель показалось, что ясно увидела его лицо в эту минуту. Конечно, оно было усталое и сердитое, и желваки обозначились на твердых щеках. Конечно, ее трусливая нерешительность хоть кого с ума сведет. Хотя он должен ее понять…

– Хорошо, Марсель, я не буду звонить, – тихо, но твердо произнес Джаник. – Но в субботу утром я все равно за тобой приеду, так и знай. Маму в аэропорт отвезу и приеду. Рейс в четыре утра, так что не позже семи я буду у тебя. А звонить я больше не буду, это да. И ты к семи часам будешь готова, Марсель. Если ты не можешь решить, то я так решил, на том простом основании, что я мужчина, а ты моя женщина. Я беру на себя ответственность за твое решение, я все равно приеду за тобой, слышишь?

– Да, я слышу, Джаник.

– Я люблю тебя, Марсель.

– И я тебя люблю, Джаник. А твоя мама… Ты ей сказал о своем решении?

– Да, сказал. Давно сказал. Ты знаешь, на маму так сильно подействовала смерть тети Аревик, она будто другая стала… А еще я ей все письма отдал, которые тетя Аревик писала в Ереван и которые никогда не отправляла. Так и отдал, запечатанными в конвертах. Не знаю, что уж там такое мама прочитала… А только после этого другая стала, не узнать. Говорит, что любила Аревик, сестру ведь нельзя не любить. Странно, правда? Всю жизнь прожить без прощения и все равно любить… Кстати, мама и с моим решением тоже смирилась. И ждет нас в гости… Ты прости ее, пожалуйста, что она так с тобой… Иногда гнев затмевает и разум, и любовь, и человек сам себя не ощущает, не чувствует. Но она сама тебе обо всем этом расскажет… Потом… Обязательно расскажет. И попросит у тебя прощения. Ведь ты простишь ее, Марсель?

– Да, Джаник. Я по большому счету и не держу на нее обиды. Я понимаю.

– Ну все, я отключаюсь, не могу больше говорить… Я приеду за тобой в субботу!

Марсель положила телефон на тумбочку, села на кровать. В голове все еще звучал голос Джаника, и не хотелось больше никаких посторонних звуков. Но звуки все равно происходили извне, заставляли вернуться к реальности. В окно тихо забарабанил дождь – вот и день выпал из состояния невесомости, определился со своей реальностью. Из ванной слышатся утробные страдальческие звуки – Настю опять тошнит… И это тоже реальность, и еще какая реальность. Надо вставать с постели, сделать ей воды с лимоном. Хотя вставать совсем не хочется – такая во всем теле слабость…

В прихожей хлопнула дверь – наверное, Юрка с дежурства пришел. Встала, вышла его встретить.

– О, мама… – радостно развел он руки в стороны. – Ожила, слава богу. Я уж не знал, что и делать с тобой, хотел папу вызывать…

– Тоже мне, врач! – насмешливо улыбнулась она. – Чуть что, сразу папу! Ты голодный, наверное? Сейчас я тебя накормлю…

– Нет уж, не надо! Иди лежи лучше! У тебя такой вид, будто сейчас обратно в обморок упадешь!

– А я что, в обморок падала?

– Не то слово. Знаешь, как мы с Настькой испугались?

– Не помню, Юр.

– И хорошо, что не помнишь. Иди ложись, не мельтеши перед глазами своим бледным видом. Я слышу, в ванной еще одна бледная несчастная страдает, да?

– Ага, Настю опять тошнит… Но ты ведь устал, Юрка! Давай я хоть обед приготовлю!

– Нет, лежи еще день. Завтра встанешь и приготовишь, а сегодня без обеда обойдемся, Настька все равно ничего не ест. Все, все, иди… Я тебе завтрак в постель подам…

– Юр, но нам надо поговорить!

– Завтра, мам. Все завтра…

Поговорить им удалось и впрямь только в пятницу, поздним вечером. До этого все никак не получалось, у Юрки обязательно находились неотложные дела. Наконец сели вместе за кухонный стол, Марсель разлила по чашкам зеленый чай…

– Юр, я ведь так и не в курсе… Ты с Леной поговорил или нет?

– Да, поговорил. Еще до того, как она в Прагу улетела.

– И что она?

– Ты знаешь, она даже гневной эмоции не выдала, что удивительно. Ведь я вроде как изменил ей, предал… Нет, она очень долго и обстоятельно говорила о долге, о рациональности, о вложенном в отношения духовном ресурсе… О том, что мы подходим друг другу во всех отношениях и достаточно долго знаем друг друга, чтобы быть уверенными в успешном построении светлого совместного будущего. И что никакие препятствия не должны этому помешать.

– Хм, препятствия… Да уж, узнаю Лену. Но ты сказал, что у вас с Настей будет ребенок?

– Сказал. Но у Ленки и на этот счет имелось рациональное решение вопроса.

– И какое же, интересно?

– Деньги. Надо зарабатывать больше денег, чтобы помогать Насте с ребенком. И что она допускает подобные с моей стороны отклонения, как всякая умная женщина. Да, да, так и сказала – отклонения… И чтобы я ничего романтического в связи с Настиной беременностью себе не придумывал. Потому что любая романтика – это самообман и уход от реальности. А реальность – вот она, в лице умной подруги, почти жены… Чего, мол, тебе еще надо для счастья, парень?

– Юрк… Я думаю, на самом деле ей очень больно, наверное. Как и всякой женщине в подобных обстоятельствах. Просто она пытается держать лицо. А еще пытается вложить в тебя сомнения в правильности принятого решения, пусть хоть таким неказистым способом.

– Почему же неказистым? Ленка бы сейчас на тебя очень обиделась, если бы узнала, что ты назвала ее метод воздействия неказистым. А вообще, все это уже не актуально, мам… Я принял решение, я его озвучил. Я повернулся и ушел, попросив кинуть ключи в почтовый ящик, когда она вернется из Праги. Кстати, у нее сегодня защита проекта была, улететь должна сегодня вечером. Сейчас в аэропорт едет, наверное… Сегодня ведь пятница, правильно?

– Да, сегодня пятница. Почти суббота. И мне надо решить, Юрка.

– Что решить, мам?

– Оставаться или уйти.

– Куда уйти? К Джанику?

– Да.

Юрка вздохнул, молча отодвинул от себя пустую кружку. Потом положил на столешницу ладони с красивыми ровными пальцами, проговорил тихо:

– Отца жалко. Он тебя любит.

– Да, я знаю. И я еще ничего не решила, Юр.

– Да все ты решила, мам. Давно все решила подсознательно, а нерешительностью свое сознание обманываешь. Это ж ясно… Погоди, у меня телефон в комнате звонит! Я сейчас, мам.

Вскоре он вернулся на кухню с телефоном, сел рядом с Марсель, и ей поневоле пришлось услышать, как рвется наружу Ленкин победный голос:

– Да, Юрка, да! Ты представляешь? Да, мой проект победил на конкурсе! Господи, я сама не своя от счастья, такая карьера впереди! Дух захватывает! И еще, Юрочка, я поняла… Поняла про нас с тобой одну вещь…

Голос Ленки зазвучал тише, но все равно было слышно, как она проговорила, четко расставляя слова, будто гвозди в стену вбивала:

– Я поняла, Юр, что мне в этой жизни важнее. Я не буду за тебя бороться, Юр, не буду больше ничего доказывать, ни в чем убеждать. Ты свободен, как птица в полете. Просто у каждого свой полет, птицы ведь тоже не все в одну сторону летают, правда? Да, с этой минуты я счастлива и свободна, и от тебя тоже свободна… И мне нравится то, чем я занимаюсь! Нравится быть карьеристкой, как бы для тебя это ни звучало. Да, я чистой воды карьеристка! И даже когда ты признавался в своих грехах, я, признаюсь честно, думала о проекте, а не о тебе. В общем, я тебя отпускаю, Юрка. И желаю тебе делать в жизни то, что нравится именно тебе!

За окном резко просигналила машина, кто-то заговорил громко, и Ленкин голос утонул в шуме двора. Тем более что по всему было видно – судьбоносный для Юрки и Ленки разговор подходит к концу. Вот Юрка положил телефон на стол, улыбнулся сам себе, потом проговорил тихо:

– Да, мам. И Ленка тоже сделала свой выбор.

– Я знаю, Юр. Она слишком громко праздновала свой выбор, мне было хорошо слышно. Молодец, Ленка. Даже завидно, право слово.

– А ты тоже не мучайся, мам. Хватит уже. Делай то, что считаешь нужным для себя, как ни банально это звучит. Банально, но ведь чистая правда! Чтобы быть счастливым, надо делать то, что нравится, а не то, что должен.

– Ну, это сказать легко.

– И сделать тоже легко. А за папу не беспокойся, он сильный мужик. Я думаю, в больнице будет настоящий конкурс среди медсестер, которым за сорок с хвостиком, чтобы занять твое место. А впрочем, сама решай… Сколько у тебя еще времени осталось?

– Одна ночь. Надо вещи собрать. Самое необходимое, на первое время… Но у меня руки не поднимаются, Юрка. Устала, ужасно спать хочу. Да черт с ними, с вещами… Спать лучше пойду. Устала.

Утром она проснулась от звонка в дверь. Настойчивый звонок, прерывистый, требовательный. Чуть не упала, запутавшись в полах длинного халата, пока бежала к двери. Распахнула… Да, это Джаник. Увидел ее, глаза вспыхнули радостью. Но заговорил очень решительно, очень строго:

– Я за тобой, Марсель. Одевайся, идем. Где твои вещи?

– Да я не собиралась еще. Чего мне собирать? Я быстро. Иди на кухню, я тебе кофе сварю.

На шум выглянул из своей комнаты Юрка, увидел Джаника, улыбнулся спросонья:

– Привет.

И попросил жалобно:

– И мне кофе свари, мам. Не спал всю ночь, Настьку опять тошнило.

– И тебе сварю. Идите на кухню, сейчас все будет.

Пока она варила кофе, Юра с Джаником сидели за столом, маялись неловкой паузой. Все-таки не каждый день твой друг заявляется к тебе домой, чтобы забрать твою мачеху в жены. К этой ситуации надо как-то духом пристроиться, тональность другую найти.

Видимо, чтобы разбавить эту неловкую паузу, Юрка включил телевизор. Серьезная дикторша новостей, нахмурив бровки, вывалила в эту неловкую паузу такую новость, он которой Юрка побледнел и лихорадочным движением нажал кнопку на пульте, чтобы прибавить звук.

– Сегодня ночью в аэропорту нашего города аварийно сел самолет, следующий рейсом из Праги. При посадке повреждены крыло, фюзеляж и часть двигателя, в пассажирском салоне самолета возник пожар…

– Господи, там же Ленка… – тихо выдохнул Юрка, и Марсель с Джаником испуганно замерли, уставившись сначала на него, потом на дикторшу.

– Юр, может, она другим рейсом летела? – нерешительно предположила Марсель, но Юрка болезненно сморщился и упреждающе поднял палец вверх, призывая к тишине.