— Потому что я хочу поцеловать тебя.

Да! Пожалуйста, да!

Я жажду его требовательный рот на моём, словно каплю воды после многолетней засухи.

— Я хочу тебя на своём языке, Эйли.

Я не совсем осознаю смысл его слов. Всё, что имеет для меня значение — страстное желание почувствовать пьянящий поцелуй. Я поднимаю голову, закрываю глаза и жду… жду… и жду…

Он тихо усмехается.

— Не здесь, пока что, — он скользит большим пальцем по моей нижней губе в сладкой, мучительной ласке. — Повернись, — командует он, но не даёт мне возможности сделать это самой и поворачивает лицом к книгам. — Не шевелись, — добавляет он хрипло. От ощущения его тяжёлого дыхания на моём ухе, внизу моего живота медленно разливается тепло.

Я мгновенно чувствую его отсутствие, и меня одолевает желание развернуться и посмотреть, куда он ушёл или что делает. Но что-то удерживает меня от этого.

Поэтому я жду и вместо этого спрашиваю:

— Что… что ты делаешь? — мой голос дрожит в тишине, и я начинаю задыхаться, когда чувствую, как его сильные, крепкие руки касаются пояса моей тёмно-синей юбки-макси и начинают стягивать её вниз. Поток холодного воздуха касается моих выставленных напоказ ягодиц. Тянусь вниз и кладу свою руку поверх его, чтобы остановить его от дальнейших действий.

— Мэддокс… — слово «стоп» застревает у меня горле при ощущении его мягких, тёплых губ, скользящих вдоль моих ягодиц. Его пальцы скользят по моим дрожащим бёдрам и забираются под полоску хлопковых трусиков. Чувствую его горячее дыхание на своих ягодицах, когда он томно стягивает трусики вниз по моим ногам, и они падают поверх моей юбки, которая лежит лужицей у моих ног на полу, покрытом ковром.

В панике я наклоняю голову влево, а затем смотрю вправо на открытый проход. Внезапная мысль о том, что кто-то может зайти сюда в любой момент и обнаружить меня со спущенной юбкой, — в то время, как моя нижняя часть полностью выставлена напоказ, — и Мэддокса на коленях позади меня, порождает дрожь, проносящуюся вниз по моему позвоночнику, и я издаю тихий стон.

«Господи, что со мной происходит? Хочу ли я чтобы нас на самом деле кто-то увидел?»

Да.

Ответ зловещим перешёптыванием проносится в моём сознании. Эта пульсация, словно ласка, пронзает каждую часть моего тела.

Это возмутительно.

Грешно.

Неправильно.

Ведь неправильное не должно ощущаться так хорошо? Так удивительно хорошо? Если это грех, то я с удовольствием буду гореть в аду только ради ударов его языком по моему самому интимному месту. Ради него я готова гореть вечно. Я хочу его прикосновений. Я принимаю это, жажду этого.

Всё моё самообладание уходит на борьбу с импульсом не оглянуться назад. Но я нуждаюсь в этом. Я должна видеть, что он делает.

— Мэддокс… кончит… кончится тем, что кто-то придёт.

Я смотрю через плечо вниз и нахожу, что его взгляд прикован ко мне, дьявольская ухмылка растягивает уголки порочного рта, в то время как в дымчато-серых глазах блестит чистое озорство.

— Да, ты кончишь, — бубнит он, — Я прослежу, чтобы это произошло, — от обещания в его голосе я таю.

Моё дыхание танцует чечётку в моих лёгких, выходя горячими и быстрыми вдохами на книги передо мной, когда я ощущаю внушительно толстый палец, проникающий в мою скользкую плоть.

Мэддокс издаёт гортанный звук, и он настолько первобытный, настолько звериный, что всё женское во мне отвечает на это: моя сердцевина рефлекторно пульсирует, грудь набухает, а соски твердеют в лифчике, требуя тёплой помощи его рта.

— Чёрт, Эйли, — говорит он хрипло. — Ты такая чертовски мокрая, малышка, — он скользит пальцем вверх, а затем вниз, и вверх, и вниз, играя в моей влажности. — Выгни спину и толкни свою попку немного на меня, — он вкрадчиво даёт наставления, мастерски дёргая меня за ниточки. Слегка опираясь на книжную полку, я выгибаю спину и толкаю бёдра назад ради полного удовольствия.

Он хватает мои округлую попку руками и разводит ягодицы, полностью лишая меня всякого чувства скромности. А затем дует на мои складочки, его лицо так близко к моей опухшей, пульсирующей плоти, что это… невозможно описать словами. Когда его рот касается моих половых губ, мои колени слабеют, и мне приходится ухватиться за полку, чтобы удержать себя в вертикальном положении.

Мэддокс целует меня там, где влажность стекает капельками, словно мёд. Он тщательно поедает меня, используя свой язык, такой горячий, такой влажный, и настолько медленный. Он пирует моей плотью, словно амброзией богов. Когда он проникает внутрь, я сгибаюсь практически пополам, и мои ягодицы широко раскрываются. Мягкие, прерывистые стоны свободно вылетают из моего рта, пока я стараюсь отстраниться от него. Но его хватка сильна настолько, что Мэддокс удерживает меня именно так, как он хочет. Вся моя вселенная собирается внизу, где его прекрасный язык пробует, облизывает и щёлкает по невероятно чувствительному комочку моих нервов. Удовольствие, которое я никогда раньше не испытывала, настолько сильное и удивительное, что из меня вырывается оглушающий крик, и всё тело сотрясается от невероятной кульминации.

Мои колени подгибаются, и на этот раз у меня нет сил держать себя. Но он оказывается рядом. Сильные, мускулистые руки обнимают меня за талию, и Мэддокс прижимает меня к себе. Затем разворачивает к себе лицом и захватывает мой рот своим в голодном, страстном поцелуе. Я ощущаю свой аромат, и сочетание наших вкусов восхитительно опьяняет.


Глава 21

Эйли

Позже мы приезжаем к нему в квартиру. Уход из библиотеки был одной из самых неловких вещей, которые мне когда-либо приходилось делать. Когда мы с Мэддоксом спустились вниз, я сразу поняла, что все слышали мой крик удовольствия. Пока Мэддокс ждал меня снаружи, я в спешке собрала свои вещи и с очень покрасневшим лицом попрощалась со своей исследовательской группой. Прямо перед отъездом из школы Мэддокс спросил, в любом ли месте я смогу рисовать. Получив от меня самый простой ответ, какой я только могла дать, он помог мне перетащить мои вещи для рисования в свой грузовик и повёз нас к себе в квартиру. Мы работали над картиной в течение последних двух с половиной часов, поэтому решаем ненадолго прерваться, прежде чем продолжить.

Ожидая, когда он вернётся из ванной, я сижу на стуле перед своим мольбертом и смотрю на его портрет, нарисованный на холсте. Это даже не приближено к реальности, и я начинаю понимать, что никогда и не будет. Мэддокс Мур слишком силён, чтобы быть запечатлённым красками. Но то, что у меня есть, будет одним из лучших его воплощений, которые я когда-либо делала. Он здесь, в резких мазках кисти. Малиново-красный и белый, а за ними негативное пространство5 в тенях — создают иллюзию разрушения. Он Бог на моей картине.

Арес.

Грозный. Ненасытный. Опасный.

— Великолепный, — бормочу я в оцепенении, и именно в этот момент Мэддокс появляется в поле моего зрения. Во рту становится сухо, пока я тупо пялюсь на него. «Ему стоит быть моделью», — размышляю я глупо. Нижнего белья, джинсов, кожи, возможно? Это не имеет значения до тех пор, пока на нём мало одежды.

Только Мэддокс может превратить походку в заявление о сексуальном бунте. Босиком и с голым торсом, он расхаживает по квартире в тёмно-синих джинсах, низко сидящих на бёдрах. Слишком низко. Он завязал волосы в конский хвостик, что ещё сильнее подчёркивает скулы и делает его взгляд более пристальным. Я краснею и опускаю голову, когда наши взгляды встречаются. От того, как он смотрит на меня таким пожирающим, пронзительным взглядом, моя кожа начинает гореть. Воспоминание о сцене в библиотеке накрывает меня, словно сезон дождей. Боже, я позволила его великолепному рту и языку пировать мной. Думая об этом даже сейчас, несколько часов спустя, моё тело всё ещё покалывает. Это ощущалось удивительно, потому что я хотела его прикосновений. И всё ещё хочу.

— Скажешь что-нибудь?

Слышу его хриплый смешок. Покачав головой, бормочу:

— Нет.

— Проголодалась?

Мэддокс направляется на кухню, и я слышу стук кастрюль. Поднимая одно колено на стул, я киваю и кладу на него подбородок.

— Ты готовишь? — спрашиваю я с улыбкой.

Парень криво ухмыляется.

— Шокирует, да?

— Есть такое.

— Я не профессиональный повар, но научился готовить некоторые довольно вкусные блюда, — он достаёт ингредиенты из холодильника и хватает оттуда бутылку пива, пока находится рядом. — Моя мама… она отлично готовила.

Заинтригованная возможностью узнать о нём побольше, я спрашиваю:

— Она учила тебя этому? — я молюсь, чтобы этот вопрос не спугнул его.

Мэддокс делает большой глоток из бутылки.

— Когда была возможность, — он пожимает плечами и, поставив своё пиво на столешницу, берёт нож для мяса из ящика рядом. — Это была одна из немногих вещей, которые делали её действительно счастливой. Она постоянно была грустной. Но когда она готовила… да, она оживала на какое-то мгновение, — в его голосе было столько эмоций, столько боли, когда он говорил о ней, что даже отсюда я чувствовала это.

Я встаю и оказываюсь возле него в считанные секунды. Ничего не говорю, потому что иногда молчание означает гораздо больше, чем слова. Я просто поднимаюсь на носочки и нежно целую его в щёку, прежде чем кладу голову на его руку. И он разрешает мне. Мы стоим так в течение нескольких бесконечных минут. Я, словно опора, даю ему понять, что я здесь ради него, готовая отдать всё, что ему может понадобиться. Моя награда — единственный признак того, что он принимает мою молчаливую поддержку и комфорт, когда обнимает меня рукой за плечи. Мэддокс притягивает меня ближе, и я подхожу его телу так идеально, что это изумляет меня. Прижимая мою голову к своей груди, одной рукой он всё ещё крепко обнимает меня за плечи, в то время как второй обвивает талию и оставляет сладкий поцелуй на моей голове. Мои глаза закрываются, и я тихо вздыхаю. Ничто и никто не сможет отнять у меня это блаженство.

Мы делаем всё синхронно. Он готовит, пока я измельчаю и нарезаю кубиками ингредиенты, которые ему нужны. Мы так естественно движемся рядом друг с другом, словно делали это всегда. Он использует любую возможность, чтобы прикоснуться ко мне, чтобы поцеловать меня. Я чувствую себя желанной. И счастливее, чем я когда-либо была. Он стоит позади меня, уткнувшись мне в шею, и вращает бёдрами, поэтому я чувствую толщину его выпуклости на своих ягодицах. Я стону, инстинктивно толкая бёдра назад, и чуть не отрезаю себе палец.

— Осторожней, Эйли, — говорит он, забирая нож из моих рук и откладывая его подальше от меня. — Мне нравятся эти пальчики, — выдыхает Мэддокс мне на ухо и, взяв меня за руку, подносит мои пальцы к своим губам, захватывая мой указательный палец ртом. Он кружит языком вокруг кончика, и я дрожу.

«Господи, что он делает со мной».

Выпустив мой палец, он берёт меня за подбородок и приподнимает голову вверх, чтобы получить доступ к моему рту. Я ощущаю вкус пива, которое он только что пил. Ощущаю тёмную силу его желания. Ощущаю его вкус. Этот пьянящий аромат задерживается на моём языке, обволакивая мои вкусовые рецепторы. Он отстраняется, и я начинаю задыхаться. Паника охватывает меня. Я отчаянно нуждаюсь в том, что даже сама не могу назвать. Но оно там, я знаю это, просто вне моей досягаемости. Как и зуд, который вы не можете достать, чтобы почесать.

Еды — зажаренной курицы с овощами и белым рисом, несмотря на её восхитительность — недостаточно, чтобы усмирить этот зуд. Я на грани, и не знаю почему, но с каждым крадущим воздух поцелуем, я тревожусь всё больше.

— Так, как ты меня хочешь? — спрашивает Мэддокс, когда мы заканчиваем с едой.

Обнажённым сверху.

Тепло разливается по моим щеках, и я моргаю, глядя на него, в ужасе, что могла произнести это вслух. Облегчение накрывает меня, когда он смотрит на меня в ответ, немного приподняв правую бровь.

— Эм… так же, как ты и сидел на диване.

Неожиданно звонит мой телефон, и я бегу к своему рюкзаку. Я так благодарна за спасение. Нахожу его в наружном кармане и смотрю вниз на экран. Это напоминание о групповой терапии через десять минут.

Честно говоря, я не забыла. Я просто думаю, что не пойду. Мало того, что мне нужно закончить картину, так ещё всё во мне борется с идеей потерять время с Мэддоксом. Боже, я совсем не готова закончить этот день. Я готова сделать что угодно, чтобы продлить его.

Встав с колен, я поворачиваюсь к нему:

— Мне нужно позвонить.

Он приподнимает бровь.

— Всё хорошо?

Я киваю, проводя рукой по волосам.

— Мне просто нужно сообщить маме, где я.

— Мне тебя подбросить?

— Нет! — ответ получается резким, словно у меня тик от идеи оставить его. — Нет, это не займёт много времени. Просто нужно немного уединения.