— Это как?

Николас не заметил ни озабоченных морщинок на ее чистом лобике, ни полных душевной боли обвиняющих глаз.

— Да никак, Шарлотта. Чепуха все это, — ответил он и принялся внимательно читать передовую статью.

Час спустя Николас уже входил в свою контору. Всю дорогу его не оставляло чувство вины. Шарлотта слишком уж вежливо и спокойно покинула столовую после его опрометчивого замечания о ее родителях. Но ему надо вести дела. Подписывать документы. Продумывать наперед планы. Строить дома. Вот в этом он знал толк. А о том, как держать себя с детьми, он и ведать не ведал. И взятки с него гладки. С этой утешительной мыслью Николас уселся за свой письменный стол в привычное мягкое кожаное кресло. Честно говоря, желания расширить свой кругозор в вопросе воспитания детей у него не было. Тем более что мисс Шеморти прекрасно справлялась с обязанностями няни его племянницы. У Николаса просто не было времени заниматься девочкой. Сведение счетов с Гарри Диллардом все еще не было закончено. Надо было покончить с ним раз и навсегда, чтобы окончательно выбросить из своей жизни всякую память об этом человеке.

Николас и раньше прекрасно понимал, что подчинил свою жизнь одной цели — добить Гарри Дилларда, и на долгие годы загнал ее в тупик. За двадцать три года целеустремленной одержимости он почти полностью утратил чувство необходимости что-то изменить в своей жизни. Подобные мысли редко посещали его, а если и приходили, то весьма ненадолго. Он быстро научился справляться с ними. Заставлял себя забыть. Однако снова и снова ему приходило в голову, что память — такой товар, за утрату которого не жалко отдать любые деньги.

Вздохнув, Николас в очередной раз решительно отмахнулся от разъедающих душу мыслей и вернулся к более серьезной проблеме — к Элиот Синклер и ее недвижимости.

С того самого дня, когда Николас в первый раз подошел к дому, который хотел приобрести, с того самого знаменитого чаепития он нанес уже не один визит госпоже Синклер.

Всякий раз, когда он приходил, естественно, без приглашения, с трудом сдерживая бешенство, все обитатели дома выходили его встречать. Барнард, воинственный и требовательный. Ханна, трещавшая без умолку. Джим, жаждавший увидеться с Шарлоттой. И конечно, там всегда была Элиот. Элли. Так ее все называли.

Берт потратил массу времени, копаясь в прошлом Элиот Синклер, но выяснил лишь, что она, кроме дома на Шестнадцатой улице, владеет еще и магазинчиком модной одежды на Бродвее.

По его сведениям, Ханна расплачивалась за пансион работой в магазине у Элли, Джим развозил заказы, а Барнард занимался готовкой и следил за домом. Николас покачал головой. Сегодня после обеда он собирался снова навестить упрямицу. Он поклялся, что на этот раз вернется не с пустыми руками.

— Одари меня любовью, старушка. Ханна подняла глаза от книги, которую читала, сидя в своем любимом кресле-качалке.

— Никогда в жизни, старый козел. Если, конечно, ты не готов опуститься на одно колено и огорошить меня известным вопросом.

— Ладно, вопросом я тебя огорошу, — пробормотал Барнард, поглубже засовывая руки в карманы своих мешковатых серых брюк. — Сколько раз я должен тебе говорить, что не собираюсь жениться?

— В один прекрасный день я тебе поверю и, попомни мои слова, Барнард Уэбб, ты тогда очень и очень пожалеешь.

— Единственное, о чем я буду жалеть, так это о том, что ты не поверила мне раньше! — воскликнул Барнард, но тут же глубоко вздохнул и, успокоившись, продолжил сдержанным тоном: — Говорю же тебе, я не собираюсь жениться. За мной едет мой сын.

Ханна издала глубокий тяжкий вздох и чуть склонила голову набок:

— Барнард, дорогой, когда же ты поймешь, что твой сын не приедет за тобой ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра — он никогда не приедет!

— Да ты соображаешь, что городишь, а? — сердито и явно защищаясь, возмутился Барнард.

— Вполне, дорогой. Ты же мне сам говорил, что едва знаешь мальчика.

— Он не мальчик, а взрослый мужчина! А я едва его знаю только потому, что всю жизнь работал как лошадь, костьми ложился, понимаешь, только чтоб он жил по-человечески!

— Барнард, ты же уходил в плавание, — безжалостно уточнила Ханна. — Нанимался на любую работу. Попросту сбегал из дома, не испытывая никакой ответственности за семью. Ты что, полагаешь, твоему сыну это неизвестно?

— Это неправда! Он так не думает!

— Мне ты можешь врать сколько хочешь. Но хоть себе-то не ври .Ты был никудышным отцом, и твой сын об этом знает. Побойся Бога, Барнард, сколько писем за все эти годы ты написал своему мальчику? Рискну сказать, что с тех пор, как я с тобой познакомилась, ты завалил Мартина письмами. А сколько пришло в ответ?

Барнард побагровел.

— Так сколько, Барнард? — требовательно повторила Ханна, желая довести дело до конца. Вместо ответа он молча развернулся и направился к двери.

— Зеро, нуль! — беспощадно выговорила она ему вслед. От этих слов он застыл на месте. — Мальчик не хочет иметь с тобой никаких дел. И чем раньше ты это поймешь, тем будет лучше.

— Врешь ты все! — взревел Барнард, и его лицо перекосилось от ярости. — Я его отец! И он любит меня!

— Ханна, что случилось?

На шум из кухни вышел Джим и уже какое-то время незамеченный стоял на пороге.

— Ханна, так что же случилось? — повторил он, и его грубоватое лицо приняло страдальческое выражение. — Ханна? Барнард? Скажите мне, что случилось.

Но они не обратили на него никакого внимания и продолжили запальчиво браниться, не замечая, что этот легкоранимый юноша испытывает мучительное страдание из-за непонимания происходящего. Джим, вообразив себе самое худшее, начал медленно оседать на нижнюю ступеньку лестницы, что вела на второй этаж.

Цокот копыт по булыжной мостовой буквально оглушил Николаса, подошедшего к дубовой входной двери с окошком знакомого дома на Шестнадцатой улице. Он повернул медную ручку, но даже не смог расслышать звонка внутри. Ему никто не открыл. Наконец повозки проехали, и грохот начал потихоньку стихать. И тогда он услышал, что из-за двери доносятся громкие сердитые голоса.

На этот раз Николас постучал, и достаточно громко. Результат был тем же. Тогда он повернул дверную ручку и вполголоса выругался, потому что дверь оказалась незапертой. Николас решительно шагнул через порог.

— Прошу прощения, — негромко произнес он, и тут же повторил извинения, но уже во весь голос, потому что бранившиеся никак не отреагировали на его появление.

— Привет, — решительно произнес Дрейк, выделяясь черным силуэтом в дверном проеме, через который лился свет полуденного солнца.

Барнард, оборвав себя на полуслове, с перекошенным от ярости лицом стремительно обернулся к двери. И замер с широко разинутым ртом, уставившись на вошедшего. Только что бывшее багровым, его лицо стало мертвенно-бледным, глаза внезапно наполнились слезами.

— Мартин, — пролепетал он. Николас почувствовал себя неловко. Барнард шагнул вперед, остановился и выдохнул дрожащим голосом:

— Ты все-таки приехал…

Дрейк смущенно кашлянул, шагнул в комнату и аккуратно прикрыл за собой входную дверь

— Мистер Дрейк, вы! — громко воскликнула Ханна.

У Барнарда лицо вдруг сморщилось, задрожало, и по его морщинистым щекам потекли слезы.

— Что-нибудь случилось? — спросил Николас.

— Нет, нет, ничего. Так, пустяки. — И Ханна торопливо направилась к Барнарду, который отошел в дальний угол комнаты.

Замешательство Николасв усилилось. Барнард явно был чем-то сильно расстроен, ругался с Ханной, и та сейчас изо всех сил старалась его утешить. Смысл происходящего был Николасу совершенно непонятен. А тут еще здоровяк Джим сидел на нижней ступеньке лестницы и рыдал, как маленький ребенок. Николас не знал, как и поступить. Выскользнуть незаметно на улицу и отложить все до следующего раза? Потребовать объяснений?

Утром инцидент с Шарлоттой, сейчас эта совершенно непонятная домашняя свара. Что за день! В этот момент с улицы вошла Элли и невольно избавила его от необходимости на что-то решиться. На какой-то миг непонятный скандал и рыдающие взрослые мужчины были забыты. Николас мог только смотреть. Это началось с того дня, когда он в первый раз увидел ее. Опять это странное стеснение в груди. И дрожь, прошедшая по его телу.

Она стояла на пороге, стройная, гордая и бесстрашная. Как всегда, вызывающе упрямая. И умопомрачительно красивая. На ней опять было зеленое платье, которое большинство женщин сочли бы простоватым. Но Элиот Синклер оно на удивление шло, элегантно и мягко подчеркивая линии ее стройной фигуры. «И опять в одной из своих шляпок!» — с веселым удивлением подумал Николас.

— Элли, — неожиданно для себя ласково произнес он, сощурившись от нахлынувшего чувства.

Но если она и обратила внимание на его тон, то не подала виду. Элли оглядела немую сцену — Барнарда, Ханну, Джима — и медленно повернулась к Николасу.

— Что вы натворили на этот раз? — требовательно спросила она, вызывающе уперев руки в бока. Николас подобрался и еще больше помрачнел:

— Боюсь, мисс Синклер, вы пришли к поспешному выводу. Я не сделал ничего.

— Конечно, вы ничего не сделали, — язвительно воскликнула она. — Не сомневаюсь, что вы вторглись сюда с вашими очередными предложениями и тут же перешли к угрозам.

— Я никогда никому здесь не угрожал, — сжал губы Николас.

— В таком случае я королева английская.

— Вы что, обвиняете меня во лжи, мисс Синклер? — бросил на нее угрожающий взгляд Николас.

— Почему же тогда Барнард в таком состоянии? — не по-женски резко бросила в ответ Элли.

Николас скользнул взглядом по лицу Барнарда, чувствуя непривычное желание оправдаться:

— На секунду он, кажется, принял меня за какого-то Мартина.

Элли охнула, сдернула с головы шляпку, резко развернулась на каблуках и устремилась в дальний угол.

Николас наблюдал, как она утешала Барнарда, успокаивала Ханну, убеждая, что в такую чудную погоду самое время выйти на улицу и немного прогуляться. Потом подошла к Джиму, который все еще сидел на ступеньке и продолжал всхлипывать. Она присела рядом с ним, нимало не заботясь, что ее платье может помяться, и обняла юношу за плечи:

— Джим, успокойся, все в порядке.

— Нет! Все такие сердитые!

— Да никто здесь не сердится, что ты!

— Вон Барнард так кричал…

— Но ты же знаешь Барнарда, правда? Он известный пустозвон, лишь бы пошуметь.

Николас все смотрел и смотрел как загипнотизированный. И все больше и больше смягчался. Как если бы она говорила именно с ним , а не с другими , улыбалась именно ему.

— Если бы он не орал, то перестал бы быть нашим Барнардом! — весело воскликнула Элли. — Ты можешь себе представить тихого Барнарда?

Джим посмотрел на Элли полными слез глазами:

— Нет. Наверное, нет. — Он вытер глаза рукавом рубашки. — Но, Элли, все равно он был такой злой!

Неожиданно Николас заметил, как плечи ее чуть поникли, словно вдруг приняли на себя все тяготы этого мира. Не задумываясь, он вмешался в разговор:

— Послушай, Джим… — Дрейк кашлянул, судорожно подбирая слова. — Совсем забыл тебе сказать… — И тут его озарило. — Шарлотта спрашивала про тебя.

— Шарлотта… Спрашивала про меня?

— Да. И просила передать тебе привет.

— Правда? — просиял Джим.

— Правда, — подтвердил Николас, тайно радуясь результату.

— Вот здорово! А она сможет прийти сюда поиграть? — Джим повернулся к Элли: — Шарлотте можно прийти к нам поиграть?

— Посмотрим. А сейчас почему бы тебе не пойти на улицу вместе с Ханной и Барнардом? — помолчав, спокойно сказала Элли.

— Ты обещаешь, что подумаешь об этом?

— Обещаю, Джим, — ласково ответила она, Джим неуклюже поднялся на ноги.

— Мистер Дрейк, передайте Шарлотте от меня привет, — обернулся он на пороге, и в следующий миг дверь за ним захлопнулась.

Как только они остались одни, Элли резко повернулась к Николасу:

— Теперь вы видите, что наделали!

Николас ожидал выражения облегчения, благодарности, может быть, даже и ласковой улыбки — но только не этого.

— Я, конечно, достоин всяческого порицания за свару между вашими пансионерами, к которой не имел ни малейшего отношения, и за то, что всего лишь вернул улыбку на лицо Джима.

— Заставив его поверить в то, чего никогда не будет!

— А кто это сказал, что этого не будет? — саркастически приподнял темную бровь Николас.

— Я сказала, — ответила Элли, поджимая губы и находя спасение в гневе. У нее не было настроения соблюдать светские условности. Она злилась на то, что всякий раз, когда видела этого человека, чувствовала пробегающий вдоль спины непонятный холодок. Кроме того, она действительно расстроилась из-за Барнарда, из-за Ханны и даже из-за Джима. Вдобавок ее ждал большой заказ на шляпки. Надо было оплатить новые счета. Так что вести пустопорожние разговоры с лицами, подобными Николасу Дрейку, у нее просто-напросто не было времени.