– Мадемуазель Лоусон!

У меня перехватило дыхание. Передо мной стоял граф.

– Я... я... – пыталась я вымолвить хотя бы слово. – Вы меня так напугали.

– Да, это было глупо с моей стороны. Как здесь темно, когда закрыта дверь. – Однако он не сделал ни малейшей попытки открыть ее. – А я никак не мог понять, кто бы это мог быть, – сказал он. – Хотя следовало бы догадаться, что это вы – с вашим интересом к замку и неуемным стремлением все изучать и исследовать... даже такие ужасные места, как это. Видимо, в них тоже есть своя прелесть.

Граф положил руку мне на плечо. Я дрожала от страха и никак не могла понять, чего именно боюсь. Он прошептал мне на ухо:

– Что вы надеялись здесь обнаружить, мадемуазель Лоусон?

– Я и сама не знаю. Женевьева слышала какие-то звуки, и этой ночью мы спустились выяснить, в чем дело. Потом я пообещала, что мы еще раз придем сюда днем.

– Так она тоже придет сюда?

– Вполне вероятно.

Он засмеялся:

– Звуки... Какие звуки?

– Как будто кто-то стучит. Женевьева говорила мне о них раньше. Вот мы с ней и договорились, что когда она услышит эти звуки снова, то сообщит мне, и мы попытаемся вместе выяснить, что происходит.

– Можно легко догадаться, что бы это могло быть, – сказал он. – Жуки-древоточцы.

– О...

– Вы должны были бы догадаться. Наверняка сталкивались с ними в замках Англии.

– Конечно, но эти каменные стены...

– Здесь очень много дерева. – Он отошел от меня и, подойдя к двери, распахнул ее. Теперь я могла видеть более отчетливо ужасные решетки, страшные кольца, цепи... и графа, бледного, с очень сосредоточенным и более замкнутым, чем обычно, выражением лица. – Если завелись эти жуки...

– Вам придется все очень внимательно обследовать?

– Да, но после сбора винограда, – кивнул он. – Это займет чертовски много времени – обстучать все помещения. Прошло только десять лет с тех пор, как проводили подобную профилактику. Так что вряд ли они успели натворить много бед.

– А как вы оказались здесь? – спросила я.

– Увидел, как вы направились вниз, и пошел за вами. Я подумал, уж не сделали ли вы какого-нибудь открытия? – ответил граф.

– Открытия? Какого открытия?

– Какую-нибудь картину на стене или что-то в этом роде. Вы же сами рассказывали мне, помните?

– Но здесь...

– Всегда трудно предположить, где может быть спрятано сокровище, не так ли?

– Вы, пожалуй, правы.

– Давайте не будем никому говорить о странных стуках. Если о них услышит Готье, он тут же начнет твердить о необходимости пригласить экспертов. Подождем, пока не уберут урожай. Вы не представляете, мадемуазель Лоусон, хотя скоро увидите своими глазами, какое здесь царит лихорадочное оживление, когда поспевает виноград. И в это время нельзя отвлекать работников на какие-то другие дела.

– Могу ли я рассказать Женевьеве, как вы объясняете происхождение звуков?

– Да, конечно.

Мы вместе поднялись по лестнице, и, как всегда в его присутствии, мною владели смешанные чувства. Я ощущала себя так, будто меня поймали на чем-то предосудительном, а с другой стороны, меня неудержимо тянуло говорить с ним снова и снова.


На следующий день во время прогулки верхом я объяснила Женевьеве происхождение звуков.

– Жуки? – вскричала она. – Как? Они такие же ужасные, как и привидения!

– Чепуха, – рассмеялась я. – Вполне материальные создания, и их можно уничтожить.

– Ага, пока они не уничтожили весь замок. Ух! Мне совсем не нравится, если у нас действительно завелись жуки. А почему они стучат?

– Они стучат головками о дерево, чтобы привлечь к себе партнеров.

Сказанное мной развеселило Женевьеву, и у нас обеих сразу поднялось настроение. Я поняла, что девочка почувствовала явное облегчение.

День выдался замечательный. Утро было несколько пасмурное, но зато трава и деревья издавали чудесный запах свежести... Гроздья винограда почти все уже были срезаны. Остались нетронутыми самые лучшие из них, и теперь они без всяких помех вбирали в себя солнечный свет и тепло, чтобы ягоды стали еще более сладкими и дали потом прекрасное вино.

Внезапно Женевьева сказала:

– Мне бы так хотелось, чтобы вы обедали вместе с нами, мадемуазель.

– Спасибо, Женевьева, – ответила я, – но я не могу приходить без приглашения.

– Мне всегда бывает интересно, когда вы разговариваете с папой.

– Вот оно что!

Девочка нахмурилась:

– Лучше бы она не приезжала сюда. Я не люблю ее. И она меня тоже.

– Вы имеете в виду тетю Клод?

– Она мне не тетя.

– Так проще называть ее.

– Почему? Она не намного старше меня. Кажется, все забыли, что я уже взрослая... Давайте зайдем к Бастидам и посмотрим, что они там поделывают.

Недовольное выражение ее лица, вызванное нашим разговором о Клод, при упоминании имени Бастидов мгновенно исчезло. И я с огромным удовольствием повернула своего Бонома на дорожку, ведущую к дому Бастидов.

Ива и Марго мы застали в саду. Они держали в руках корзинки и, согнувшись в три погибели, внимательно обследовали тропинку, напевая что-то тонкими детскими голосами, и непрерывно перекликались друг с другом.

Мы привязали лошадей к столбу, и Женевьева побежала к ним выяснить, чем это они заняты.

– Разве вы не знаете? – воскликнула Марго, которая была в том возрасте, когда всех, кто не знал того, что знала она, была склонна считать чудовищно невежественными.

– Улитки! – закричала Женевьева.

Ив ухмыльнулся и протянул ей корзинку, показывая содержимое. В ней лежало несколько улиток.

– Мы собрались устроить пир.

Он остановился и начал, пританцовывая, припевать:

Этот маленький простак,

Этот маленький простак,

Который отправился в Монброн...

– Вы только посмотрите на эту! – вдруг завопил он. – Так она никогда не доберется до Монброна. – Он состроил Женевьеве смешную рожицу. – Мы собираемся попировать улитками. Дождик выгнал их наружу. Берите корзинку и помогайте нам.

– Где? – спросила Женевьева.

– Жанна вам даст.

Женевьева побежала вокруг дома в кухню, где Жанна готовила бульон. А я стала думать о том, как изменилось настроение Женевьевы, едва она подошла к этому, дому.

Ив продолжал пританцовывать.

– Вы должны присоединиться к нашему пиру, мадемуазель Даллас, – сказал он.

– Но не раньше, чем через две недели! – прокричала Марго.

– Их сначала надо выдерживать две недели, а затем подать с чесноком и петрушкой. – Ив погладил свой живот, предаваясь приятным воспоминаниям. – Восхитительно!

Затем он снова начал напевать себе под нос смешную песенку про улиток. А когда Женевьева вернулась наконец с корзинкой, я отправилась в дом поболтать с мадам Бастид.


Через две недели, когда улитки, собранные детьми, были готовы для употребления, мы с Женевьевой получили приглашение от Бастидов. В этой семье любили устраивать праздники по любому поводу. Для меня же посещение дома Бастидов было огромной радостью, потому что там Женевьева выглядела счастливой и вела себя так, будто хотела доставить всем удовольствие.

Но едва мы выехали верхом из ворот замка, нам повстречалась Клод, которая, видимо, возвращалась с виноградников. Я заметила ее раньше, чем она нас. Ее лицо пылало, и от нее исходило какое-то необыкновенное притяжение. Я уже в который раз была поражена ее красотой. Как только она нас увидела, выражение ее лица мгновенно изменилось.

Она спросила, куда мы направляемся, и я ответила. Когда мы поскакали дальше, Женевьева сказала:

– Уверена, что ей очень хотелось бы запретить нам ходить в гости к Бастидам. Она думает, что здесь хозяйка, но она всего лишь жена Филиппа. А ведет себя так, словно...

Ее глаза недобро сузились. Она не такой уж наивный младенец, как мы полагаем, и прекрасно понимает, что за отношения у Клод с ее отцом, подумала я...

Ив и Марго ждали нас и приветствовали громкими криками.

Я ела улиток первый раз в жизни, и все смеялись над тем, как я старалась побороть в себе чувство отвращения. Возможно, они действительно очень вкусны, но я не могла их есть с таким же энтузиазмом, как все остальная компания.

Дети без умолку болтали об улитках и о том, как они просят своих святых ниспослать дождь, который выгонит их наружу, а Женевьева с жадным интересом слушала. Она смеялась так же громко, как и все остальные, и даже стала подпевать, когда дети опять завели свою песню про улиток.

В самый разгар нашей трапезы появился Жан-Пьер. Я почти не видела его в последнее время, так как он с утра до ночи был занят на виноградниках. Он поздоровался со мной с присущей ему галантностью, и я с некоторой тревогой отметила, как изменилась Женевьева, едва он вошел. Казалось, она отбросила свою детскость, и мне стало ясно, что она жадно слушает все, что он говорит.

– Садитесь рядом со мной, Жан-Пьер! – закричала она, и он без колебаний подвинул стул к столу и втиснулся между нею и Марго.

Они стали опять говорить об улитках, потом Жан-Пьер спел для них. И все это время Женевьева следила за ним глазами, в которых сквозило неприкрытое мечтательное выражение.

Жан-Пьер поймал мой взгляд и тут же стал расспрашивать о том, как идет моя работа.

– А у нас в замке появились жучки, – вдруг громко произнесла Женевьева. – Я бы не возражала, если бы это были улитки. Интересно, а могут ли завестись улитки в замке? Стучат ли они когда-нибудь своими раковинами?

Она делала отчаянные попытки привлечь его внимание и добилась этого.

– Жучки в замке? – спросил Жан-Пьер.

– Да, и они стучат. Мы даже ночью ходили с мадемуазель Даллас смотреть, правда, мадемуазель? Мы спускались прямо в подземную тюрьму. Я испугалась, а мадемуазель нет. Вас, мадемуазель, ничто не может напугать, не так ли?

– Во всяком случае, не жучки, – ответила я.

– Но мы не знали, что это жучки, пока папа не сказал вам.

– Жучки в замке, – повторил Жан-Пьер. – Жук-могильщик? Готов поклясться, что это может привести графа в ужас.

– Вряд ли такое вообще возможно.

– О, мадемуазель! – вскричала Женевьева. – Как это было ужасно... там, внизу, в этой тюрьме, а у нас с собой только одна свеча. Мне казалось, что там кто-то был... кто-то следил за нами. Я чувствовала это, мадемуазель... Я говорю правду. – Дети слушали ее с широко раскрытыми глазами, а Женевьева не могла устоять перед соблазном продолжать привлекать к себе всеобщее внимание. – Я слышала какой-то стук... – продолжала она. – Я знала, что там, внизу, живет привидение. Это кто-то из умерших пленников, чья душа никак не может успокоиться…

Я видела, что она начинает чрезмерно возбуждаться. В ее голосе стали проскальзывать истерические нотки. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он понимающе кивнул мне.

– Послушайте, – воскликнул он, – кто будет танцевать «Марш улиток»? Мы так хорошо ими попировали, что надо бы исполнить танец в их честь. Давайте-ка, мадемуазель Женевьева, мы с вами откроем танцы.

Женевьева с готовностью вскочила, ее лицо пылало, глаза сияли. И, взяв за руки Жан-Пьера, она закружилась с ним по комнате.

Мы покинули дом Бастидов около четырех часов. Как только мы появились в замке, ко мне подбежала одна из служанок и сказала, что мадам де ла Таль хочет меня видеть и я должна как можно скорее пройти в ее будуар.

Я не стала переодеваться и пошла к ней прямо в костюме для верховой езды.

Постучав в дверь ее спальни, я услышала тихий голос, приглашающий меня войти. В изысканно меблированной комнате, где стояла кровать под пологом из переливчатого синего шелка, Клод не оказалось.

Тут я заметила открытую дверь, и в этот момент оттуда донесся ее голос:

– Входите, мадемуазель Лоусон.

Ее будуар представлял собой комнату, вдвое меньшую по сравнению со спальней. В нем находилось большое зеркало, сидячая ванна, туалетный столик, кресла и софа, и над всем этим витал крепкий запах духов. Сама она полулежала на софе в бледно-голубом шелковом платье, ее золотистые волосы красиво ниспадали на плечи. Я не могла не признать, что выглядела она невероятно красивой и соблазнительной.

Она разглядывала свою обнаженную ногу, выставленную из-под голубого платья.

– О, мадемуазель Лоусон, входите. Вы были у Бастидов?

– Да, – отозвалась я.

– У нас, конечно, – продолжала она, – нет никаких возражений против вашей дружбы с Бастидами. – Я удивленно посмотрела на нее, а она тем временем продолжала с улыбкой: – Конечно нет. Они делают для нас вино, а вы реставрируете наши картины.

– Я не вижу здесь никакой связи.

– О, уверена, что это не так, мадемуазель Лоусон. Вы найдете ее, если хорошо подумаете. Но я говорю о Женевьеве. Я уверена, что граф не хотел бы, чтобы она водила такую... близкую дружбу с... его слугами. – Я хотела было возразить, но Клод быстро продолжала, и тон ее голоса был почти нежным, словно она старалась причинить мне как можно меньше неприятностей: – Возможно, мы здесь стараемся оберегать своих детей больше, чем это делают в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с людьми из других социальных слоев. При определенных обстоятельствах это могло бы привести к осложнениям. Не сомневаюсь, что вы понимаете меня.