— Еще одну минутку! — остановил его Адальбер. — Почему вы называете исчезнувшие изумруды проклятыми камнями?
— Это тоже вас не касается. В любом случае в сокровищнице их давным-давно уже нет! Слуга покорный, господа, всегда рад оказать услугу!
Произнося эти любезности, Осман-ага одновременно ущипнул себя за правое ухо, потом тихонько свистнул и трижды постучал по столу.
Охрана двинулась к посетителям с явным намерением без лишних церемоний вывести вон, и Альдо с Адальбером распрощались с хранителем с максимальной скоростью и минимальной вежливостью.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Адальбер, пока они вдвоем шли через сад. — Похоже, не мы одни интересуемся «Светом» и «Совершенством», которые здесь называют «проклятыми камнями». У этого типа вид был вроде бы даже испуганный?
— Еще какой испуганный! Видел, какую пантомиму он разыграл перед тем, как выпроводить нас за дверь?
Ты имеешь в виду, что он дернул себя за ухо, свистнул, а потом постучал по столу? Я едва удержался от смеха: он был прямо-таки неотразим, когда все это проделывал!
— Хорошо сделал, что удержался: здесь считается, что подобные манипуляции предохраняют от сглаза, только стучать надо обязательно по деревянному предмету!
— Хотел бы я знать, что за всем этим кроется? Альдо устало пожал плечами.
— А я сейчас даже и не уверен, что меня это интересует. Во всем случившемся я вижу только одно: нить снова оборвалась! И думаю только об одном: куда нам теперь податься?
— Во всяком случае, одно утешение у нас остается: если нить оборвалась для нас, то она оборвалась и для наших конкурентов, а конкуренты, по-видимому, — у нас объявились, и их не так уж мало. Но я с тобой согласен: удар оказался жестоким, — я ведь был совершенно уверен в том, что мы сегодня же увидим собственными глазами «Свет» и «Совершенство»…
— И затем нам пришлось бы искать способ извлечь их оттуда как-нибудь так, чтобы нас не пристрелили на месте или же не арестовали за кражу и потом расстреляли, что, в общем, одно и то же… Турки, похоже, начисто лишены чувства юмора… И все же, если поразмыслить, я начинаю спрашивать себя…
Он остановился в тени кипариса и, чтобы дать себе время подумать, закурил, задержав взгляд на прелестной беседке, увенчанной чем-то вроде приплюснутого сверху купола.
— Ну, и о чем же ты размышляешь? — нетерпеливо поинтересовался Адальбер.
Если бы мы смогли узнать, почему еврейские «Свет» и «Совершенство» здесь называют «проклятыми камнями», может быть, мы к чему-нибудь и пришли бы. Ты не знаешь историка или, может быть, какого-нибудь археолога, который…
— Археолог никогда не бывает «какой-нибудь»!
— Хорошо, пусть не какой-нибудь! Так вот, кого-то, кто хорошо был бы знаком с историей оттоманских султанов?
— Я-то нет!.. Зато ты знаком с человеком, который мог бы оказаться нам весьма и весьма полезным!
— Не понимаю, кого ты имеешь в виду?
— Твою гадалку!
— Она смотрит в будущее! А вовсе не в прошлое.
— Для таких женщин, как она, прошлое всегда имеет значение, а твоя прорицательница к тому же еще и еврейка. Для евреев же память о прошедших веках священна. Кроме того, она предупредила тебя о том, что тебе угрожает опасность…
— Я, кажется, уже высказал тебе все, что думаю на этот счет.
— Может быть, и так, синьор Казанова! Но не мог бы ты хоть ненадолго забыть о своей царственной особе? Опасность скорее всего реальна, потому что, кроме нас, есть другие люди, которые ищут изумруды. Если она и впрямь что-то знает или что-то заметила в тебе, это может оказаться интересным.
— А если она ничего такого не увидела? Если я был прав?
— Ну, так ты напустишь на себя добродетельный вид, скажешь ей, что ты — верный муж, потреплешь барышню по щечке и отправишься восвояси. Вот так, ничего сложного, и я думаю, что попытаться все-таки стоит.
— Ты прав. У нас не остается выбора. Я пойду к ней сегодня же ночью…
— …а я подожду тебя в машине и буду поглядывать, что делается в окрестностях ее дома.
— Только сначала мы попробуем сделать еще одну вещь.
Покинув Топкапы-Сарай, они отправились на Большой Базар, где собрались представители всех корпораций, в особенности — ювелиры, торговцы драгоценностями и антиквары. Морозини по опыту знал, что иногда удается — при условии, что ты по-настоящему разбираешься в этом! — откопать там совершенно удивительные находки, а иногда и получить очень ценные сведения. Сверившись со своей записной книжкой, Морозини без труда отыскал посреди огромного крытого рынка, весьма живописного под стрельчатыми сводами, лавочку торговца, специализирующегося на старинных драгоценностях: она была, вне всяких сомнений, самой красивой из всех, но в то же время и самой скромной и наименее посещаемой. Дверь не была распахнута настежь, как у других, а в витрине, затянутой черным бархатом, была выставлена всего лишь одна вещь: на этот раз старинный женский пояс, составленный из широких колец, украшенных чеканкой и россыпью бирюзы, жемчуга и оливинов восхитительного светло-зеленого оттенка. На звонок вышел служитель. После того как Морозини назвал себя, он проводил гостей в рабочий кабинет со сводчатым потолком, где их встретил человек лет пятидесяти, дородный и одетый примерно так же, как Осман-ага, с той разницей, что его одежда была из тонкого черного сукна и сшита у хорошего портного. Лицо хозяина лавки, разумеется, тоже украшали усы, но скорее монгольского типа. Ювелир, которого звали Ибрагимом Фахзи, встретил венецианского собрата и его спутника с той изысканной вежливостью, какой отличаются восточные люди, если им удается избежать поэтических излишеств, но при этом ухитрился не утратить деловой хватки:
— Я не знал, что вы прибыли в наш город, и, по-моему, вы здесь впервые. Тем не менее я не слышал ни об одном аукционе, который мог бы привлечь внимание наших друзей с Запада…
— По той простой причине, что в ближайшее время ничего такого и не предвидится. Мы с моим другом Видаль-Пеликорном предприняли это путешествие с двойной целью: не только ради своих исследований, но и ради удовольствия открыть для себя прекрасный, завораживающий город, дышащий историей.
Фахзи хлопнул в ладоши, и тотчас появился поднос с традиционным кофе. Слуга поставил его на низкий столик и удалился.
— Кто-кто, а я не стану протестовать, когда наш царственный город называют прекраснейшим, я очень люблю слушать похвалы его красоте. Но не покажусь ли я вам нескромным, если спрошу о предмете ваших исследований?
— Разумеется, драгоценности. Когда тобой владеет такая страсть, она уже не проходит. Собственно говоря, мы с моим другом пишем книгу. Нас особенно интересуют пропавшие драгоценности, которым выпало сыграть важную роль в истории народов. Например, знаменитое ожерелье французской королевы Марии-Антуанетты… Хотя похитители разделили его на части, нам все же удалось отыскать какие-то следы. Или изумруд, который Птолемей подарил римлянину Лукуллу, с выгравированным на нем его портретом… А еще «Три брата» — прославленные рубины, которые носил на шляпе Карл Смелый, герцог Бургундии.
— Очень интересно! И вы думаете, что сумеете все это отыскать? Даже сами камни? Правда, ходят слухи, будто вам удалось найти знаменитую пектораль Иерусалимского Первосвященника…
Мало ли что рассказывают, — отозвался Морозини, неприятно удивленный тем, что столь тщательно оберегаемый секрет стал широко известен, и не намеренный распространяться на эту тему. — И вы не можете не знать, что в любом, кто занимается нашим ремеслом, рядом с коллекционером дремлет сыщик. Нет лучшего развлечения, чем идти по следу, — прибавил он несколько легкомысленным тоном, чтобы турок не догадался о том, насколько в действительности серьезны его поиски…
— И след ведет сюда, в Константинополь? В нашей истории нет ни одной из тех, так сказать, знаменитых драгоценностей, чьи приключения стали известны всему свету и с которыми нередко связываются различные суеверия.
Морозини пожал плечами.
— Не столько суеверия, сколько знаменитые проклятия. Вы, может быть, в них не верите, и вы правы, поскольку их породила лишь человеческая алчность. Тем не менее мы слышали о древних камнях, пропавших из сокровищницы султанов и называемых «проклятыми камнями»…
Широкая физиономия ювелира, казалось, внезапно превратилась в восковую маску.
— От кого вы о них слышали?
— О, это не имеет ни малейшего значения! — небрежно отозвался Альдо. — От одного приятеля-турка, с которым я встретился в Париже.
— И… этот друг больше ничего вам о них не рассказал?
— Право, нет. Разве что… Ах да, что, начиная с XV века, их якобы больше никто не видел. Один французский путешественник любовался ими, когда они украшали грудь султана…
Ибрагим Фахзи расхохотался, и его смех показался Адальберу, молча за ним наблюдавшему, несколько натянутым.
— А-а, старая легенда о смерти отца Мехмеда II, якобы отравленного из-за пары изумрудов? Детские сказки! Просто смешно. И не думайте за это ухватиться! Вашей книге это ничего не даст, может только вызвать недоверие у читателей.
— Легенда? Ну и что же? — мягко повторил за ним Морозини. — Мне всегда казалось, что у истоков легенды зачастую можно отыскать истину.
— Только не в этом случае! И я даже не смогу как следует пересказать вам эти бредни. А что вы скажете о поясе, который я выставил в своей витрине?
Альдо понял, что тема закрыта, похвалил, как только мог, украшение, о котором шла речь, и гости расстались с хозяином ювелирной лавки, по крайней мере внешне, наилучшими друзьями.
— И все-таки этот заговор молчания выглядит более чем странно! Осман-ага выходит из себя, стоило только заговорить об изумрудах, а Ибрагим Фахзи, едва речь коснулась пустой, по его же словам, легенды, начинает принужденно смеяться. Что, по-твоему, это означает?
— Может быть, мы слишком близко подошли к какой-то государственной тайне?
— И сколько ей сейчас веков, этой тайне? Сейчас, когда Оттоманская империя превратилась в воспоминание?
— Мустафа Кемаль Ататюрк, правитель, установивший новый режим, держится за эти воспоминания. Он ополчился против тиранической монархии, а вовсе не против истории страны, которой он гордится. Все, что принадлежит славному прошлому, принадлежит и ему. Тем более что власть Ататюрка, которая держится на его исключительной личности, может быть, превосходит власть султанов.
Вернувшись в отель, они застали там Хилари Доусон, которая проявляла все признаки сильнейшего недовольства, порожденного жестоким разочарованием: у нее отобрали выданное ей разрешение осмотреть коллекцию фарфора, хранившуюся в Старом Серале.
— И без каких-либо объяснений! — восклицала она, размахивая только что полученным официальным извещением. — Мне только и сообщили, что при нынешнем положении вещей в Топкапы-Сарае меня уже не могут туда пустить. Но вы-то там побывали? Вы заметили что-нибудь такое, что оправдывало бы подобные меры? Может быть, там ведутся какие-то реставрационные работы?
— Дворец в этом крайне нуждается, — ответил Аль-до, — но ничего похожего мы не заметили.
— Ну, так что же все это значит? Что я такого сделала этим людям?
В прелестных голубых глазах англичанки сверкали слезы, и она выглядела настолько трогательно, что Альдо почувствовал, как начинают таять его предубеждения.
— К сожалению, посольства теперь находятся не здесь, а в Анкаре, куда Ататюрк в двадцать третьем году перевел все правительство. Вам придется решить, стоит ли ваша работа поездки туда. Но, может быть, консул Великобритании смог бы вам помочь? Вы ведь — дочь лорда, и все английские двери должны перед вами распахиваться? Но меня-то интересуют вовсе не английские, а турецкие двери, так что в этом случае мне лучше бы оказаться немкой, чем англичанкой. Мне и так стоило огромного труда получить это разрешение…
— Должно быть, просто какое-то недоразумение, — произнес Адальбер с такой влюбленной улыбкой, что Морозини немедленно захотелось надавать ему пощечин. — Я могу сходить с вами к вашему консулу, а если хотите, то и к французскому…
Она взглянула на поклонника с сомнением.
— А вас-то сегодня утром впустили? Вы удовлетворены?
И да, и нет, — ответил Адальбер. — Скажем, поначалу все шло вполне прилично, но мы очень быстро поняли, что оказались нежеланными гостями. Ну, не стоит так расстраиваться! Ничто еще не потеряно, и вы слишком прелестны для того, чтобы кто-нибудь мог надолго перед вами устоять. В конце концов мы обязательно получим для вас это разрешение…
— До чего же вы милый! Какое счастье, что я вас встретила, — вздохнула она, улыбнувшись так, что Альдо сразу же почувствовал себя лишним.
— Ну, хорошо, — непринужденно бросил он, — пожалуй, пора мне вас оставить. Разбирайтесь со своими консульствами, а я тем временем позвоню в Венецию, хочу узнать, что делается у меня дома…
"Изумруды пророка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Изумруды пророка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Изумруды пророка" друзьям в соцсетях.