Жюльетта Бенцони - Изумруды пророка

— Как, ты велела остановить для тебя поезд, любовь моя? — удивился Альберто, подойдя к жене и заключая ее в объятия. — Тебе не кажется, что это не вполне благоразумно?

— Прости меня, но со вчерашнего вечера я словно обезумела! Когда я пришла к Оттавии, она страшно удивилась, никак не могла понять, чего я от нее хочу, а, когда я заговорила о телеграмме, поклялась всеми святыми, что и не думала ничего посылать, и сразу после этого принялась так тебя критиковать, что мы поругались и не могли перестать несколько часов. Мы выложили друг другу все, что у нас накопилось…

— И она даже не предложила тебе поужинать?

— Она-то нет, но Готфрид, старый дворецкий моего отца, пригласил нас к столу… где мы продолжали пререкаться. Ты ведь знаешь, как нелегко ее остановить…

— Тебя тоже, — улыбнулся муж. — В некотором роде фамильный талант…

— Да, конечно! Тотфрид и комнату для меня приготовил, но я отказалась ночевать в доме, где твое имя втаптывают в грязь!

— И, поскольку твоя сестра предположила, будто я, воспользовавшись твоим отсутствием, принимаю у себя любовницу, ты решила проверить, не окажется ли в этом обвинении доля истины?

— Признаюсь, да.

— Ну что ж, ты сама видела: я принимал всего-навсего князя Морозини, чья репутация тебе известна. К тому же я искренне считаю его своим другом.

Продолжая говорить, граф взял чемоданчик, который поставил, чтобы обнять жену, и хотел отдать его Морозини, но Анналина запротестовала:

— Нет, Альберто! Ты этого не сделаешь!.. Я никогда себе не прощу, если из-за моего безрассудного поведения тебе придется расстаться с камнями, которые ты так любишь! Наверное, есть еще какой-нибудь способ все уладить. И прежде всего, я себя «отлучу»! Я и близко не подойду к игорному столу.

— Ты будешь чувствовать себя несчастной, а я хочу, чтобы ты всегда была счастлива!

— С тобой я и так всегда буду счастлива!

Увлеченные своей любовью, Альберто и Анналина, казалось, совсем позабыли о том, что при этой сцене присутствуют зрители. Но вскоре молодая женщина, опомнившись, повернулась к ним:

— Мне очень жаль, что вас напрасно побеспокоили, князь, особенно при таких необычных обстоятельствах, — сказала она, протягивая Морозини руку, над которой тот склонился, — но я не хочу, чтобы мой муж расставался с тем, что так ему дорого, и мы найдем другой выход. Перед вами, сударь, я тоже должна извиниться, — прибавила она, обращаясь на этот раз к Адальберу. — Боюсь, из-за меня вы провели далеко не лучшую ночь!

— Вы хотите сказать, графиня, что я провел весьма волнующую ночь? — улыбнулся археолог.

— » Ну, хорошо, я надеюсь, что еще буду иметь удовольствие принимать вас обоих в более спокойной обстановке.

Безмятежная, улыбающаяся, невероятно обаятельная молодая графиня вновь превратилась в то прелестное создание и ту безупречную хозяйку дома, какой была всегда. Что касается Альберто, он сиял от радости, видя, что приключение, которое могло бы разбить его жизнь, не просто благополучно закончилось, но и привело к счастливому исходу. Отправив Джузеппе спать, он сам проводил обоих гостей до машины, которую Морозини оставил за пределами его владений.

— Я никогда не забуду того, чем обязан вам, друг « мой, — сказал он, крепко пожимая руку князя. — Впрочем, если бы я и попытался об этом забыть, достаточно было бы взглянуть на часовню, чтобы освежить мне память…

— Вам не слишком тяжело будет нести этот крест? Все время помнить о том, что оба они там лежат? И смогут ли молчать обо всем ваши служанки?

— Здесь опасаться нечего. Они мне преданы, да и Джузеппе крепко держит их в руках. Им легче умереть, чем причинить ему какие-нибудь неприятности, а Джузеппе — мой самый старый слуга. Вы можете уехать спокойно! Теперь все будет хорошо, и я бесконечно вам благодарен.

С этими словами они расстались, снова обменявшись дружескими рукопожатиями. Машина развернулась и покатила по ночной дороге. Дождь на время утих. Устроившись на пассажирском сиденье, Адальбер отчаянно зевал с угрозой для собственной челюсти: прошедшая ночь совершенно его измотала. В самом деле, возвращаясь назад вместе с Анналиной, он ни на минуту не сомкнул глаз, опасаясь, что молодая женщина воспользуется этим и каким-нибудь образом от него улизнет. И теперь наслаждался возможностью расслабиться. Через несколько минут легкий храп сообщил Альдо, которого это слегка позабавило, о том, как основательно расслабился его друг. Но внезапно Адальбер, словно вынырнув из кошмарного сна, буквально подскочил на сиденье и открыл один безумно смотревший глаз:

— Но как же изумруды? Они у тебя?

— Я как раз думал о том, когда же ты наконец меня об этом спросишь? — засмеялся Альдо. — Успокойся, они здесь, — прибавил он, прижав руку к груди. — И мы сможем освободить Лизу…

— А-а, ну вот и прекрасно!

И, блаженно вздохнув, Адальбер снова провалился в сон…

Когда господин Петтигрю открыл глаза, он не сразу понял, что к чему. Было по-прежнему темно, но поезд прибыл в Милан, и почти все пассажиры сошли с поезда. Разумеется, тех, за кем он должен был следить, и след простыл! При мысли о том, что скажет его работодатель, господин Альфред Оллард, обладавший вспыльчивым характером, он почувствовал легкий озноб. Как будто он недостаточно промерз в Люцерне, на лютом ветру около этой проклятой церкви, где окопался француз! Он так окоченел, что, само собой, оказавшись в теплом уютном купе, поддался навалившейся на него усталости.

Он даже не заметил, что поезд останавливался по тревоге, и потому теперь принялся рыскать по вокзалу в поисках своего подопечного. Разумеется, он никого не нашел и, удрученный этим, отправился в вокзальный буфет, чтобы поднять дух при помощи двух-трех чашечек кофе с граппой. Почувствовав достаточный прилив сил для того, чтобы помериться силами с судьбой, он направился к телефону, но, найдя его, внезапно передумал звонить. Господин Оллард не любит, чтобы его будили среди ночи. Вообще-то уже, наверное, наступило утро, но еще не рассвело. И, в конце концов, телефон здесь не поможет! Лучше всего было бы сесть в поезд, отправиться в Лугано и лично обо всем доложить. По крайней мере, застав хозяина врасплох, он сохранит за собой некоторое преимущество, а вот если он позвонит, господин Оллард будет закипать гневом все время, оставшееся до их встречи, а времени у него на это будет предостаточно.

Оттянув таким образом, насколько можно, неприятный момент, господин Петтигрю отправился изучать расписание поездов, затем взял билет и, поскольку до отхода поезда было еще несколько минут, вернулся в буфет выпить еще одну, четвертую, чашку кофе с граппой. После этого он почувствовал себя намного лучше. Господин Петтигрю был из тех людей, кто не любит излишне осложнять себе жизнь.

И все же ему пришлось отвечать за свои поступки, когда, войдя солнечным зимним утром в холл бывшей виллы «Мерлина», он неожиданно очутился лицом к лицу со своим работодателем.

— Могу ли я поинтересоваться, откуда вы явились? — спросил господин Оллард мягким тоном, который непременно встревожил бы более восприимчивого человека.

— Из… Милана.

— И чем же вы занимались в Милане?

— Я следил за известным вам человеком. Он взял в Люцерне билет до Милана. Тогда и я поступил так же.

И вы решили, что можете спокойно спать до конечной остановки? Вот только он, должно быть, сошел с поезда раньше, тот, за кем вы должны были следить, потому как только что я видел его здесь: он был в самом радужном настроении и вместе со своим сообщником спешил к парижскому поезду. И это означает, что сейчас за ними уже никто не следит!

— Вы хотите сказать, что я должен снова куда-то ехать? — простонал Петтигрю, раздавленный этим новым ударом судьбы.

— Слишком поздно! Даже для меня! На то, чтобы выехать из отеля такого уровня, требуется некоторое время, и я мог только посмотреть им вслед.

— Ну, так что же нам теперь делать?

— Сесть в следующий поезд. Вы, надеюсь, не рассчитывали на то, что я устрою вам отдых в роскошном отеле? Впрочем, вы возвращаетесь в Лондон: я достаточно на вас насмотрелся… А сейчас идите умойтесь: от вас разит этой мерзкой итальянской водкой..

— А кто займется ими? — спросил Петтигрю, который был совсем не прочь покончить с железными дорогами и вернуться к родному очагу.

— Я позвоню, пусть их кто-нибудь встретит, когда они сойдут с поезда. У них был такой довольный вид! Неужели они все-таки смогли раздобыть изумруды? Но, если так…

— Вы на них нападете?

— Ш-ш-ш! Такого приказа не было. Если они сядут в следующий Восточный экспресс с пересадкой на «Таурус-экспресс», мы все поймем. Это будет означать, что камни у них.

Через четыре дня, едва успев заново сложить чемоданы и наскоро успокоить маркизу де Соммьер, Альдо с Адальбером пустились в долгий путь через всю Европу и Малую Азию.

Когда Морозини с Видаль-Пеликорном после утомительного путешествия добрались до Иерусалима и вошли в гостиницу «Царь Давид», первым человеком, которого они встретили даже раньше, чем портье, оказался лейтенант Дуглас Макинтир из генерального штаба. Он раздраженно вышагивал взад и вперед по холлу со стеком под мышкой, явно дожидаясь кого-то, кто никак не шел!

Внезапное появление двух наших путешественников подействовало на него, как пробившийся сквозь черные тучи солнечный луч. Лейтенант внезапно остановился с тем восторженным выражением на лице, какое появилось, должно быть, у святого Павла, увидевшего свет на дороге в Дамаск. Он до того обрадовался, что утратил свою британскую чопорность, и Альдо даже показалось, будто он вот-вот кинется ему на шею.

— Это вы! — воскликнул он по-французски. — Я так счастлив! А что наша княгиня?

Альдо, которого это множественное число в особый восторг не приводило, тем не менее широко улыбнулся Лизиному воздыхателю.

— Надеюсь, мы скоро ее увидим…

Не выпуская стека, Макинтир с силой ударил правым кулаком по левой ладони:

— Я так ужасно доволен!

— Но вы-то сами что здесь делаете?

— Я жду. — И, понизив голос почти до шепота, прибавил: — Я жду… как это у вас называется? Одну шишку? С которой я должен делать экскурсию и которая, увы, заставляет долго себя ждать! Но теперь это уже не имеет значения…

— Потому что вам хочется с нами поговорить? Послушайте, старина, мы очень устали и все в пыли. Нам надо отдохнуть и как следует вымыться. Так что, если хотите, давайте сегодня поужинаем вместе. Разумеется, в том случае, если вы вечером свободны.

— Я освобожусь… Великое спасибо!

Тем временем «шишка» спустилась в холл, и лейтенант поспешил ей навстречу.

— Ты правильно сделал, что пригласил его, — заметил Адальбер. — Судя по тому, что нам только что довелось пережить, ситуация здесь не из спокойных, и он может нам понадобиться.

В самом деле, положение в Палестине становилось все серьезнее. Относительное спокойствие, установившееся с тех пор, как знаменитая декларация Бальфура провозгласила создание национального очага для еврейского народа без ущемления прав арабов — хотя в этом обещании заключалось непримиримое противоречие, — постепенно разрушалось. Английское мандатное управление, старавшееся как-нибудь сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, ничего не могло добиться. В обоих лагерях создавались группы решительно настроенных молодых людей; стычки и волнения вспыхивали ежедневно, и никто не мог предсказать, чем все это закончится: красивый план справедливого раздела между двумя общинами рассыпался в руках чиновников. И, поскольку турки не могли примириться с тем, что у них отняли господство над землями, где они в течение веков оставались полновластными хозяевами, на границах то и дело начинались беспорядки. Вот и «Таурус-экспресс», на котором прибыли друзья, подвергся нападению шайки грабителей, к счастью обращенных в бегство местным отрядом охраны, так что пассажиры отделались лишь испугом. Альдо проявил величайшую осмотрительность и постарался как можно лучше сберечь сокровище, которое вез с собой, и потому «Свет» и «Совершенство» вернулись в Иерусалим в его носках, что, возможно, было несколько унизительно, зато помогало сохранить тайну. Он не мог вынести мысли о том, что камни окажутся в грязных лапах разбойников с большой дороги. Морозини предпочел бы их проглотить, пусть бы даже это стоило ему жизни…

Сразу после обеда Адальбер отправился в редакцию местной ежедневной газеты: прежде всего надо было позаботиться о том, чтобы три дня подряд помещали объявление, о котором говорил раввин Гольберг. Затем останется только ждать результатов, и это будет не самым легким делом. А вдруг Гольберга сейчас нет в Иерусалиме?

Впрочем, ответ на последний вопрос дал Дуглас Макинтир. После отъезда тех, кого он стал считать своими друзьями, лейтенант завел привычку прогуливаться в штатском по кварталу Меа-Шарим и заглядывать в лавочки старьевщика и торговца коврами, расположенные по соседству с проклятым домом, в котором у него на глазах скрылась Лиза. Так что у него не было ни малейших сомнений в том, что раввин находится в Священном городе.