Леший хотел было обнять, но Марина не далась:

– Кайф, говоришь, тебе обломала? Теперь ты знаешь, каково мне было тогда, под липой! Впервые в жизни! Я думала, с ума сойду! С ним никогда… даже близко такого не чувствовала, вообще думала, что… не дано мне. Я сразу уехать хотела от него, ты веришь? Но… и правда, как с ума сошла. А он… А он…

Марина закрыла лицо руками и бормотала, словно в горячке:

– Он воспользовался! А я даже не понимала, с кем я! Все перемешалось в голове! Мне казалось, кожа обуглится от желания – так тебя хотела! Я имя твое кричала, когда он…

Марина не плакала, но тряслась, как в ознобе, и Леший все-таки обнял ее.

– Я утопиться хотела…

– Господи!

– Как я Вадима ненавидела! Ненавидела – и спала с ним. Мама заболела, он столько помогал, приходил, опять плакал, умолял. А мне все равно уже было. Все равно… раз я тебя не достойна. Так мне и надо! Ненавидела… и убила его… своей ненавистью.

– Ну что ты такое говоришь! Просто сердце мне разрываешь!

– Я не хотела… не хотела никогда тебе рассказывать, не хотела! Мне стыдно было. Боже, так стыдно. Я боялась. Думала: вот ты узнаешь и… не захочешь с такой женщиной жить… и уйдешь!

– Перестань!

– Теперь ты знаешь! Если ты и правда… не захочешь… я пойму. Правда, я теперь справлюсь… я…

– Замолчи. Сейчас же.

Алексей так сильно прижал ее к себе, что Марина почти не могла дышать. Они оба долго молчали. Наконец Леший с трудом выговорил:

– Это я во всем виноват.

– Ну чем же ты-то виноват, что ты?!

– Всем. Я струсил, Марин. Понимаешь? Ведь все было ясно еще тогда, на выставке. А я…

– Но ты же не мог! У тебя ребенок!

– Ну да. Только теперь мне кажется, я Риткой просто прикрывался. Такая ситуация ужасная, безвыходная. Ах, я бедный-несчастный! Упивался своими страданиями, пока ты… Да если бы я хоть раз со Стелкой попытался по-человечески поговорить! Может, все и разрулилось бы как-нибудь. А я струсил. Испугался. Потому что знал: то, что у нас с тобой, – очень серьезно. И навсегда. А это страшно.

– Да, страшно…

– Как будто идешь и видишь – самородок. Большой, очень ценный, но тяжелый. А нести его придется всю жизнь. Куда проще: набрал горсть мелких камушков, надоело – выбросил.

– Это я, что ли, самородок?

– Это наша с тобой любовь. Если ты меня, конечно, любишь.

– Ты что? Ты сомневаешься?

– А ты ни разу этого не сказала, между прочим!

– Ну и неправда!

– Словами – не сказала.

– А тебе обязательно надо словами?

– Обязательно! Тебе же надо было! И мне.

– Лёшечка, ты потерпи еще чуть-чуть. У меня пока не выговаривается… словами. Страшно – ты же сам сказал!

– Чего ж тут страшного, сказать? Когда уже и так все есть?

Марина смотрела на него с нежностью, виновато улыбаясь:

– Ты знаешь, когда я с Танькой в походе была, познакомилась с одной женщиной, она работала в интернате для глухих детей, учила их говорить – они не слышат, а говорить могут. Специальные методики есть. И вот все дети уже говорят, а одна девочка – никак! Ну, никак! А потом, когда все-таки заговорила, учительница у нее и спрашивает: почему же ты так долго молчала? И девочка ей ответила, не словами, а жестом, я даже запомнила, вот так! – и Марина показала пальцами: – Я боялась! Чего же боялась? А девочке казалось, что заговорить – это страшно и больно. Вот и я как та девочка! Еще немножко, и я скажу словами, а пока…

Марина поцеловала Лешего, потом еще. Он закрыл глаза и ответил, прислушиваясь к тому, как шелестит в сознании Маринин неслышимый шепот: любимый мой, родной! Свет мой, радость моя! Желанный, единственный… И вздохнул. Марина спросила с тревогой:

– Все хорошо? Лёш, ты прости меня…

– Опять?

– Нет-нет, это не так, как раньше! Прости, что я сорвалась и вывалила на тебя это все! Обещала – будет легко со мной, а сама… Это прошлое… оно как-то внезапно ожило. Очень уж похоже было на ту ситуацию… на лестнице. Прости.

– Да ладно, все нормально. Мы живые люди, чего не бывает.

– У нас все хорошо?

– У нас с тобой все хорошо, – твердо ответил Лёшка. – Не беспокойся. Все в порядке. Не веришь словам – посмотри сама. Просто… Так и стоит перед глазами картинка – как ты идешь ко мне! Черт, как ты хороша была! Невероятно! Вот я и завелся.

– Да, перестаралась. Ты знаешь, а я этой тетке каблук сломала! Которая к тебе клеилась…

– Каблук! Хорошо не ногу.

– А хочешь? – Марина заглянула ему в глаза. – Хочешь, сделаю как было сегодня? Там, у Валерии? Еще лучше могу! Хочешь?

– А как?

– Смотри! – И взяла его за руку.

Леший помнил, что лежит на кровати – и в то же самое время он бежал по коридору в доме Валерии, таща за собой Марину. Марину? Разве это она? В другой руке у него был… пистолет?! Они ворвались в полутемную библиотеку, заперев дверь на ключ, удачно торчавший в двери. Оба тяжело дышали. Женщина прислонилась к шкафу:

– Ну и кто же вы, мой герой?

– Бонд, – ответил он, приподняв бровь, и поцеловал ее. – Джеймс Бонд.

Проведя рукой по округлому бедру, Бонд обнаружил, что у женщины под платьем нет ничего, кроме узкого пояса, держащего чулки:

– О-о!

Это все было слегка похоже на кино, но его пальцы прекрасно ощущали тепло женского тела, скользкий глянец чулка и шероховатость узкого пояса. Он прижался тесней, и женщина спросила, слегка задыхаясь:

– Это то, что я думаю? Или еще один пистолет в кармане?

– Это не пистолет.

Бонд поцеловал ее в шею:

– Шанель номер пять? Мой любимый аромат!

Женщина тоже принюхалась:

– Бренди, сигары и порох? Это так возбуждает! Мне кажется, у нас есть немного времени, мистер Бонд?

– О да!

Из коридора раздались громкие крики и топот преследователей:

– Чисто! Тут чисто, шеф!

– Куда они могли подеваться?

– А тут что?

– Закрыто!

– Ломай дверь!

Дверь затрещала, но когда преследователи ворвались внутрь, увидели только раскрытое настежь окно – две фигурки убегали вдаль по газону: мужчина в смокинге и женщина в маленьком черном платье…

– С ума сойти! – сказал Леший, придя в себя.

– Всегда мечтала побывать девушкой Бонда.

– И много у тебя таких фантазий?

– Любые эротические фантазии за ваши деньги.

– Это было потрясающе!

– Опасность обостряет все, правда?

– Да!

Они помолчали, вспоминая приключение.

– Нет, не успеть!

– Что не успеть?

– Да это самое! Они же почти сразу вломились.

– Ну, Лёш! Это же фантазия. Там все можно.

– Ага! И с третьего этажа на газон сигануть?

– Ну, вот что! В следующий раз сам выдумывай, а я посмотрю.

– Я так не умею.

– То-то же.

– Это было здорово! Но знаешь… Не обижайся! На самом деле мне больше нравится, когда ты – это ты. А я – это я.

– Мне вообще-то тоже.

– Но для разнообразия можно.

Марина обнимала его и думала довольно бессвязно: «Леший… какой он добрый, нежный… чуткий… так благородно отнесся к моим рассказам… а я так переживала, дура… давно надо было рассказать… и не мучиться. И как это прошлое держит нас! У него тоже… что-то есть темное, страшное… но он туда не пускает… а я бы помогла. А может, это мы держимся за прошлое? Сами не отпускаем. Надо что-то с этим делать, а то так и будем… топтаться! Как там, в сказке про Алису? Надо бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте, а если хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать вдвое быстрее. Надо бежать быстрее, чтобы не утянуло назад…»

Марина так задумалась, что даже вздрогнула, когда Леший, который вовсе и не спал, вдруг спросил у нее:

– А у тебя такой пояс есть?

– Какой пояс?

– Как у девушки Бонда! Для чулок. Очень эротично!

Часть шестая. Прощание с деревней

Решив действовать, Марина для начала надумала проститься с Дымариком, а то на похоронах не была, на могилу так и не сходила. И в апреле, позвав для компании Татьяну, она поехала на Ваганьково. Лёшке не сказала – незачем, только переживать зря станет. Долго выбирала день, все всматривалась в туманное будущее, календарь изучала, думала. Наконец, решилась: поехали в воскресенье, накануне его дня рождения. Цветов купили.

– Надо в контору зайти, узнать номер участка, – сказала Татьяна.

– Тань, вот что-что, а это я найду.

Татьяна только головой покачала: надо же! А Марина повела ее, как по компасу, к могиле Дымарика.

– Ты… посиди здесь, ладно? Я одна.

– Хорошо.

Татьяна уселась на скамейку. А Марина прошла между участков. Вошла в ограду, постояла. Опустилась на колени, потом – Татьяна привстала – Марина легла, раскинув руки, на могильный холмик со старыми венками. Обняла.

– Не надо бы ей лежать, земля еще холодная, простудится…

И вдруг Татьяна увидела, как по главной аллее приближаются две фигуры с цветами – женская, невысокая, и повыше – мужская.

– Да это же… Господи, как он на отца-то похож!

Она и не знала, что делать: то ли закричать Марине, то ли пойти туда к ней. Пока металась, пара подошла ближе. Увидели Марину, лежащую крестом. Молодой мужчина шагнул было вперед, но женщина задержала его, отстранила рукой, и он, рассерженный, отошел в сторону и закурил, прикрывая огонек от ветра рукой. Женщина вошла в ограду. Марина поднялась, обернулась, увидела невысокую крепкую женщину и насторожилась: нет, ничего такого она не заметила – ни капли ненависти, злобы, отчаянья – только легкую горечь. Сильная женщина.

– Вы Марина?

– Да. А вы? Светлана… не помню отчества…

– Просто Светлана.

– Светлана, вы простите меня!

– Я простила вас. Давно простила. А вы… изменились. Сильно.

– Разве вы меня видели когда-нибудь?!

– Видела. Вас вместе. Очень давно. Случайно, в парке у Фрунзенской.

– Усадьба Трубецких…

– Да. Я никогда туда не заходила, и вот, как нарочно…

– Так вы… все эти годы… знали?

– Да. Сначала мне было больно, обидно. И завидно.

– Завидно?

– А потом поняла, что сама виновата. Мы ведь учились с Вадимом вместе, в медицинском. Поженились рано, Олежку родили. И с самого начала жили с ним как-то так, параллельно.

– И у вас с ним так было?! А я думала, со мной…

– Работа у него была на первом месте. Впрочем, и у меня тоже. Работа, работа… и упустили друг друга.

– Но почему вы тогда?..

– А я его не держала, Марина. Он сам…

Обе вспомнили одновременно – и усмехнулись одинаково:

– «Осенний марафон»…

– Да, классика.

– Светлана, я не просила его разводиться! Это он тоже – сам! И я уже ничего не хотела, думала прекратить все.

– Вон что…

– Да.

– Ну ладно, теперь нам с вами делить нечего. – Светлана протянула Марине руку. – Простите и вы меня.

– Да за что же, за что?

– За сына. За его слова – тогда, по телефону. Это было… жестоко. Очень. Я так боялась, вдруг вы… не дай Бог…

Марина отвела глаза.

– Что? Нет! Господи…

– Нет-нет, все хорошо! У меня теперь все прекрасно, правда, – сказала Марина.

– Что ж, поздравляю! Рада за вас.

И Марина видела – это искренне.

– Все-таки пусть он сам скажет. Олег! Иди сюда.

– Он здесь? – Марина обернулась, взглянула на подошедшего Олега и так страшно закричала: «Вадим!» – что Татьяна побежала к ней, путаясь в узких проходах между могилами. Потом Марина опомнилась и, зажав рот рукой, ничего не видя, пошла, натыкаясь на ограды, чувствуя, как все быстрей и стремительней затягивает ее страшный черный водоворот. «Это – не Вадим, это не он! Это его сын! – твердила она про себя. – Я справлюсь с этим. Не хочу обратно, не хочу. Я сильная, я смогу!»

Но чувствовала, что силы иссякают – слишком сильный был шок, слишком резко она сорвалась. «Нет, нет! Не хочу!» И вдруг она замерла, остановившись перед деревом. Тогда, в Костроме, Валерия учила ее, что можно подпитаться энергией от дерева, от огня, от воды. От другого человека. Дерево еще спало, Марина это чувствовала. Она лихорадочно вспоминала, что делала, как настраивалась там, перед красной свечой в спальне у Валерии: «Кто ты? Рябина? Ну, проснись же, проснись! Помоги мне! Пожалуйста! Ну же…» И вдруг серая шершавая кора разошлась, раздвинулась, как занавес, и на Марину хлынул поток зеленоватого света – сильного, как водопад, свежего и горьковатого, как первые тополиные листочки, упругого, как сильный ветер. Она захлебнулась, ощущая, что сила растет, а черная тьма отступает – она вырвалась, вырвалась! Смогла. Спасибо! Спасибо…

– Марина, Маринка! Тебе плохо? Что с тобой? Да отпусти ты это дерево, что ты в него вцепилась! Марина! – закричала подбежавшая Татьяна, но Марина обернулась спокойная, даже веселая.

– Все хорошо, Танюш, все прошло. Прости, напугала тебя!

Татьяна покачала головой и обернулась, увидев, что Марина на кого-то смотрит: к ним подходил Олег.