Пэтти Дэвис - Кабала

– Трахай же его, Сара, – услышала она из-за спины его голос.

Она посмотрела вниз, на лицо Рэнди, испытав мгновенное замешательство: ей показалось, что она смотрит на Энтони, прямо в его глаза. Но этого не могло быть. Глаза оказались голубыми – это были глаза Рэнди. Может, все это – игра, одна из тех, в которые так любил играть Энтони; может, он подчиняет себе каждого, с кем сталкивает его судьба? Рэнди сделал едва слышный выдох, когда она приняла его в себя; Сара прикрыла веки и легонько сократила мышцы, отчего Рэнди издал новый вздох. Она полностью отдалась движениям их тел, танцу, в котором два ритма соединялись, сливались в один. И опять к ней вернулось ощущение того, что ее уносят с собою волны. Она стала неистовой, невесомой, густой свет лампы обволакивал, как сироп, на пол беззвучно падали песчинки времени. На бедра ее легли руки – не Рэнди, другие. Она раскрыла глаза и увидела в зеркале Энтони, уже тоже обнаженного, – раздвинув у нее за спиной ноги Рэнди, он прижимал свой напряженный член к ее ягодицам. Вот руки его соскользнули с бедер, ладони чашечками накрыли груди, и Рэнди шепотом простонал:

– Подождите…

Резким, неожиданным движением, от которого всколыхнулся воздух, Энтони потянул ее вверх; матрас от этого перемещения чуть сдвинулся.

– Слезай и ложись на живот, – скомандовал Энтони. Сара подчинилась, но так и не выпустила из своей руки руку Рэнди, дыхание их по-прежнему было единым – связывавшая их нить еще не оборвалась. Энтони коленями раздвинул ее бедра, подтянул ее тело к себе, – теперь Сара как бы полусидела в постели на четвереньках – и стремительно ворвался в нее, куда ощутимее и грубее, чем Рэнди. Из горла Сары раздался низкий, хриплый стон – ну-давай-же! Лицо ее было спрятано в подушке, ощущение собственного веса так и не возвращалось. Рядом мелькнула тень Рэнди. Сара не имела представления о том, что он собирается делать, а смотреть на него ей не хотелось – она и сама не знала почему, – но через мгновение Рэнди оказался у изголовья постели. Щекой она почувствовала прикосновение его бедра, затем его ладони нежно приподняли ей голову, и у самого рта в щеку ткнулась его теплая плоть; она с готовностью сомкнула вокруг нее губы.

Саре казалось, что она раздвоилась, – сама земля разделилась пополам по экватору. Энтони полыхал жаром с одной стороны, Рэнди ласково главенствовал с другой – поглаживая ее по волосам, издавая негромкие стоны, когда она принималась работать языком.

Когда Энтони кончил, Сара ощутила злые, бескомпромиссные толчки – злые потому, что, несмотря на его безмолвные приказы, сама она так и не поднялась на вершину. Он любил наблюдать за ней, любил, сжав ладонями ее лицо, следить за тем, как искажались в оргазме черты. Во всех их занятиях любовью это был единственный предсказуемый момент. Однако сейчас Сара предпочла не услышать его призывов, ее внимание, расколовшись, металось от одного полюса к другому.

Заставив все ее тело вздрогнуть, Энтони схватил Сару за волосы и потянул с силой, принуждая расстаться с Рэнди.

– Брось, Рэнди, – сказал он. – Лучше трахни ее. Пусть кончит. Она великолепна, когда кончает, правда, Сара?

– Не знаю – как я могу это знать? – ответила Сара, переворачиваясь на спину.

Теперь Рэнди был сверху. Он был внутри нее, задавая взглядом вопрос, на который Сара пыталась ответить.

«Не волнуйся, это всего лишь игра. Игра по правилам», – старалась она объяснить ему глазами.

И тем не менее ей самой нелегко было определить, игра ли это на самом деле – в отдельные моменты происходившее представлялось слишком серьезным. Когда тело ее трепетало, а шея выгибалась дугой, Сара и сама не знала, чей это оргазм. Вполне возможно, что его испытывал и Энтони тоже. Вполне возможно, что ради него она и сдалась, ради Энтони, лежавшего рядом с ней и Рэнди и наблюдавшего за ними, дергавшего веревочки. Интересно, подумала Сара, а что было бы, если бы сейчас она находилась с Рэнди наедине? Никто не знает. Отчасти в этом-то и заключалась игра – в неизвестности, которую оба они, Сара и Энтони, накопили меж собой. Накопили с тем, чтобы каждый потом делал свои ставки. Но когда ставки эти начали расти, никто не решился воспользоваться своим преимуществом.

Так они лежали втроем бесформенной грудой тел, не успев перевести дыхание, шесть ног, шесть рук, касающихся друг друга. На самом верху покоилась левая нога Сары; она видела петлю, поползшую от колена до кончика большого пальца. У Энтони и Рэнди глаза были закрыты, и Сара знала, что если закроет свои, то тут же провалится в сон. А что, не так уж это было бы и плохо – наверное, час уже поздний. Сара опять отдалась убаюкивающему ритму волн, на этот раз уже в темноте – веки ее смежились.

Наверное, так начался ее сон – звуком открывающейся, а затем закрывающейся входной двери. Но ведь она еще не заснула. И откуда это странное чувство – будто в комнате раздается еще чье-то дыхание – как если бы воздух раздался в стороны, чтобы вместить в себя кого-то? Глаза Сары раскрылись, она повернула голову к двери спальни и увидела стоявшую на пороге Белинду.

– О Боже! Отвалите! Дайте же мне подняться! Белинда, подожди! – закричала Сара, потому что к тому моменту, когда ей удалось высвободиться из переплетения рук и ног, Белинды в комнате уже не было.

Схватив халат, Сара бросилась к двери, на ходу просовывая руки в рукава. На ступеньках крыльца она чуть было не упала – сказывалось отсутствие привычки бегать в нейлоновых чулках без какой бы то ни было обуви.

Белинда открывала дверцу своей машины, но, увидев Сару, замерла без движения.

– Прошу тебя, Белинда, не уходи так.

– Ты зря оставила входную дверь открытой. Войти мог кто угодно.

Саре было трудно понять, блестят ли в глазах Белинды слезы, или это всего лишь отсвет уличных фонарей. Она вновь покрасила волосы – теперь они стали пепельно-светлыми.

– Но ведь вошел не кто угодно, – ответила Сара. – Вошла ты. Я вовсе не собиралась оставлять дверь открытой, но… Слушай, не знаю даже, что сказать. У меня такое чувство, что уже случилось многое такое, о чем нам не хотелось говорить, и вот одной вещью теперь стало больше. Я и сама не понимаю, как я вляпалась в эту историю с Энтони. Это… Ничего подобного раньше у меня не было, да и с тобой мы никогда о таком не говорили…

Внезапно Сара почувствовала себя беззащитной и глупенькой – стоя на улице в халате, наброшенном прямо на черное, трахай-не-снимая, белье.

– А причиной нашей той ночи тоже был Энтони? – спросила Белинда.

Сара знала, что они обе поймут друг друга, употребляя эти два слова: «та ночь» – любые другие определения были от сути еще дальше, чем та дистанция, которая разделяла теперь ее и Белинду.

– Не знаю, – честно ответила Сара. – Иногда мне кажется, что после нашей с ним встречи он причина всему.

Белинда приблизилась к ней на шаг, обняла Сару, прижала к себе. Они простояли так, наверное, несколько минут, вдыхая запах плотской, физической любви – единственное в тот момент напоминание о двух мужчинах, которых Белинда не знала, а Сара могла знать, но могла и не знать – в зависимости от того, насколько честной она была сама с собой. Затем Белинда отклонилась назад, настолько, чтобы окинуть Сару взглядом. Тела их еще касались друг друга, но между лицами струился прохладный ночной ветерок. Губы их находились так близко, что Сара ощущала исходивший от Белинды мятный запах жевательной резинки. Разделявшая их узкая пропасть на этот раз полностью принадлежала Белинде; как мало нужно, чтобы преодолеть ее, – и очень может быть, что для этого потребуется все.

Сделав торопливый вдох, Белинда первая отвернула свое лицо.

– Спокойной ночи, – негромко произнесла она. Сара не пыталась остановить ее, когда подруга направилась к машине.

Уже у самой двери в дом Сара заметила, что проделала обратный путь, прижимая кончики пальцев к губам. Как будто ее только что поцеловали и сейчас она пытается осознать это. Или сделать вид, что так оно и было.

Все чаще Сара задавала себе один и тот же вопрос: по-видимому, в Калифорнии и в самом деле безраздельно правит непостоянство? Изначальная переменчивость, подобная разбегающимся шарикам ртути или крошечным парашютикам одуванчиков, которые поднимает и кружит в воздухе малейшее дуновение ветра. Не то чтобы такого нет в других местах, но, похоже, эта неустойчивость свойственна Калифорнии в первую очередь. Вполне вероятно, что тут решающую роль сыграла калифорнийская погода, размытость границ между временами года: осень – это когда листья желтеют, зима – когда они падают на землю, а весна – когда появляются вновь. Она вспоминала Новую Англию – там тоже в жизни хватало неожиданностей, но зато там были и вещи стабильные, помогавшие ориентироваться. Взять хотя бы двойные рамы – к зиме их вставляют, а с приходом тепла убирают. Или первый снег: его может не быть на Рождество, но он все равно обязательно выпадет, и детишки будут плющить носы о холодное оконное стекло, глядя на порхающие первые снежинки. Может, в таких мечтах, с отчетливой сменой времен года, и отношения между людьми тоже более ясные и определенные, а связывающие их нити прочнее, долговечнее.

Стояла середина октября, и, как весь сентябрь, шли дожди. Зима в Калифорнии приходит тогда, когда ей заблагорассудится, не оглядываясь на календарь, а затем, верная всеобщему непостоянству, тут же уходит.

В последнюю неделю съемок «Опасностей любви» безоблачное небо было затянуто удушливой дымкой, солнце затопило улицы Лос-Анджелеса густой, вязкой жарой. Цинику могла бы прийти в голову мысль наделать фотоснимков города и разослать их по всей стране в виде почтовых открыток с предупреждением: «Подумайте дважды, прежде чем приезжать».

Собственно говоря, погода вела себя подобно человеку, размышляла Сара, плавясь под солнцем в ожидании смены костюмов для следующей сцены. А уж Рэнди вел себя явно как мужчина, и это было абсолютно естественным. Он привлекал к себе открытостью, отсутствием всякой игры. Пользуясь терминологией «Новой Эры», можно было сказать, что до этого дня в нем преобладало мягкое, женское начало. Теперь же он держал себя так, будто прошел краткий курс мужественности – недельный семинар на тему «Мужчина – это подобие Божие». На память Саре пришла песенка из «Моей прекрасной леди», где Хиггинс сокрушается: «И почему бы даме не стать похожей больше на мужчину?» Но на кой черт ей это нужно? Чтобы оказаться в полной власти своего отростка? Праздно стоять, наблюдая за его реакцией на каждую юбку, которую любопытство привело слишком близко к границам его владений?

Нельзя сказать, что Рэнди превратился вдруг в неподкупного часового с каменным взглядом, нет, но его отношение к ней изменилось радикально. Сейчас он вел себя так, будто они никогда не касались друг друга, будто их тела не составляли единое целое, не делились самым сокровенным. У людей, испытавших физическую близость, когда они смотрят друг на друга, во взгляде появляется нечто особенное. Окружающим этого не заметить. Связующая нить либо существует, либо пространство между этими двумя заполнено пустотой. Середины быть не может: либо один полюс, либо другой.

Рэнди продолжал избегать глаз Сары. Уловив мимолетное движение его зрачков, Сара почему-то вспомнила о пластыре, который мать собиралась снять с порезанного пальца дочери.

– Я сделаю это очень быстро, так что ты не почувствуешь никакой боли, – сказала мать, но это была ложь.

Детское воспоминание и сейчас обожгло ее как огнем. Боль – всегда боль.

В течение нескольких дней Саре пришлось избегать Ганнибала – из-за своего нездоровья. Теперь она понимала, что должны были испытывать индейские женщины, которым раз в месяц запрещалось входить в вигвам, где хранился тотем племени. Но даже когда Ганнибал отдыхал на своем матрасе в фургоне, ее, в свою очередь, избегал Рэнди. Когда вынужденная ссылка закончилась и можно было без опаски возобновить контакт с Ганнибалом, Сара решила попытаться пробить брешь в мучившем ее равнодушии Рэнди.

Съемки велись на Мелроуз-авеню. Вокруг стояла огромная толпа зевак, каждый прохожий считал своим долгом остановиться и посмотреть, что происходит. Рэнди и Ганнибал сидели под навесом витрины магазина, наблюдая за проходящими мимо машинами.

– Ты не против, если я побуду рядом с вами? – обратилась Сара к Рэнди.

– Отчего же. – Он скосил на нее взгляд и вновь вернулся к созерцанию уличного движения.

Сара взяла в руну ладонь орангутана, и тот приподнял в улыбке верхнюю губу. По крайней мере, хоть ОН был рад ее видеть.

– Рэнди, нам необходимо поговорить, – после некоторого молчания произнесла Сара.

– Есть о чем?

– Да, и я думаю, что немало. Поэтому-то ты и сторонишься меня. Послушай, я ведь и представления не имела, что должно было произойти той ночью. С Энтони вечно так – не знаешь, чего от него ждать. Мне всегда трудно сказать ему «нет» – иногда он просто заставляет меня забыть о том, что в языке есть это слово. Но ты-то сам на все согласился. А теперь ведешь себя так, будто я чем-то обидела тебя, вынудила к чему-то. Мне кажется, это несправедливо.