Реб Вульф тяжело вздохнул.

– Чем же все это кончилось? – спросил Нисим. – И что за таинственный подарок приготовил Ливио для своего обидчика?

– Об этом я узнал только спустя много лет. С Ливио мы больше не виделись, он навсегда исчез из моей жизни. Честно говоря, сама история тоже потихоньку ушла из памяти, вытесненная другими, более важными делами. Я женился, родились дети, заболели и умерли родители, да и рав Штарк не давал мне спуску, постоянно обучая всякой талмудической премудрости. В общем, было над чем думать и что запоминать. Иногда лицо Ливио всплывало перед моими глазами; я говорил себе, что надо бы навести справки, выяснить, уточнить, – да только тем дело и заканчивалась. Наваливались новые заботы, и образ моего кратковременного знакомца снова отступал в сумерки памяти.

Лет пятнадцать назад мы с семьей отдыхали в «Кинаре» – пансионате для религиозной публики. В августе возле Кинерета страшная жара плюс высокая влажность. Озеро ведь в низине, метров двести ниже уровня моря; парилка, как в финской бане. Но в «Кинаре» было замечательно – домики прямо на берегу, в каждом мощный кондиционер, а если лежать в плавках у самой воды – то даже прохладно. Пляж, как вы понимаете, был раздельный – жена забирала девочек на свою половину, а я с сыном шел на свою. Ему тогда исполнилось восемь, и он вместе с другими мальчишками целый день играл в футбол прямо на пляже. Свободного времени у меня было достаточно, я взял с собой «Агаду»[79] Бялика и принялся за чтение.

Проблема в пляжном чтении состоит в том, что Святые Книги в плавках изучать не принято, а читать светскую литературу мне давно неинтересно. Поэтому пришлось найти нечто, расположенное между тем и другим.

Однако чтение меня не развлекало, а раздражало. Сами по себе истории были извлечены из Талмуда абсолютно точно, но вырванные из контекста, расположенные в странной последовательности, они производили очень неприятное впечатление. Словно кто-то рассказывает анекдоты про праведников. Анекдоты сами по себе пристойные, но физиономия у рассказчика глумливая, а улыбка на губах непотребная. Я то и дело возмущенно взмахивал руками, а иногда даже вскакивал с места и нервно прохаживался по пляжу.

Мой сосед под зонтиком, мужчина лет сорока с аккуратной подстриженной бородой, наблюдал за мной с некоторым недоумением. Вид у него был спортивный: хорошо развитые плечи, крепкий торс, почти без наплывов жира, выпуклые бицепсы. Люди, с детства занимающиеся Учением, смотрятся по-другому. «Скорее всего, это человек недавно соблюдает заповеди», – подумал я и снова погрузился в мир «Агады» Бялика и Равницкого. Наверное, я так увлекся, что потерял контроль и громко произнес неподобающее слово. Сосед осторожно прикоснулся к моему плечу и спросил:

– А зачем вы взяли в руки недостойную книгу?

Я ответил, и завязался разговор. Мы познакомились, его звали Боаз, и он оказался весьма интересным собеседником. Время до обеда пролетело незаметно. В столовой мы сели рядом, выяснилось, что наши жены познакомились еще вчера и понравились друг другу. После дневного сна мы снова встретились на пляже и продолжали беседовать об Учении, книгах, политике, воспитании детей, арабском вопросе – словом, обо всем, что может прийти в голову. Единственная тема, которой мы не касались, были наши личные судьбы – биографии. В религиозном мире частная жизнь человека священна – не то, что у тех, кто называет себя «свободными». Там, едва познакомившись, сразу начинают чесать языком, выбалтывая подробности не только собственной интимной жизни, но и всю пикантерию о знакомых и сослуживцах.

Боаз не расставался с сотовым телефоном, откладывая его в сторону, только когда заходил в Кинерет. Но даже по шею в воде он то и дело бросал настороженный взгляд на телефон, аккуратно уложенный на столик под зонтом. Я сразу понял, что он работает в какой-то серьезной организации и даже в отпуске постоянно готов к вызову.

Его ожидания оказались ненапрасными. Дня через три, когда мы уже почувствовали себя друг с другом накоротке, зазвонил телефон. Боаз ловко подцепил его и приставил к уху. Выслушав несколько фраз, он коротко бросил: «Скоро буду, без меня ничего не предпринимайте», – и поднялся из кресла.

– Слушай, Вульф, – сказал он, – я должен срочно уехать, передай моей жене, что меня вызвали на работу.

Я молча кивнул, и Боаз поспешил к выходу. Не знаю почему, но его внезапный отъезд напомнил мне такое же поспешное расставание с Ливио. Почему, отчего, мало ли с кем я внезапно расстался за прошедшие годы – не могу объяснить. Память наша работает по своим законам; иной раз случайное слово, обрывок мелодии или запах перекидывают мостик между совершенно разными событиями.

Вернулся он после ужина. Я как раз выходил из ворот «Кинара» на ежевечернюю прогулку вдоль озера, когда его машина свернула с главного шоссе и, ослепив меня фарами, въехала на стоянку. Боаз устало выбрался из автомобиля и пошел мне навстречу. На нем была форма полицейского офицера, я присмотрелся к знакам отличия и невольно присвистнул. Мой разговорчивый сосед оказался очень важной птицей, из тех, кого показывают по телевизору в вечерних выпусках новостей. Наверное, он заметил мое удивление, потому что на следующий день наш разговор сразу потек по совсем другому руслу.

Впрочем, тему задал я сам, упомянув, опять не знаю почему, о Ливио, интересном собеседнике, с которым я расстался внезапно и навсегда.

– Ты знал Ливио?! – воскликнул Боаз в величайшем волнении.

– Как не знать, он в нашей ешиве был принят как свой. Только я уже много лет о нем ничего не слыхивал. Но, я так понимаю, что и ты был с ним знаком?

– Знаком, еще как знаком. А не рассказывал ли он тебе… хотя нет, не думаю, но впрочем, почему бы и нет… одного странного происшествия, случившегося с ним в Ямите?

– Ты имеешь в виду встречу с молодым нахалом, полицейским офицеришкой, – произнес я и чуть не прикусил язык. Но было поздно, слово сорвалось, и Боаз его услышал.

– Да-да, именно с офицеришкой. Ты правильно определил мое тогдашнее состояние.

– Так это был ты?! Извини, не хотел обидеть.

– Я, именно я, – произнес Боаз с расстроенным видом. – И мое нынешнее положение, – провел рукою по бороде и пригладил на голове черную кипу, – есть памятник нашей последней встрече.

Я расскажу тебе всё, – продолжил он после минутного перерыва. – О том, как обидел твоего друга и как Ливио мне отомстил.

Боаз передвинул кресло, скрываясь в тени зонта от подкравшегося солнца, сделал несколько глотков из бутылки с минеральной водой и начал рассказ.

Семь лет назад у меня родился сын. С этим мальчиком связаны самые счастливые минуты моей жизни и самые тяжелые воспоминания. В те годы я считал себя свободным человеком и думал, будто вся жизнь, ее течение и прихоти повинуются моей воле. Любая цель может быть достигнута – так мне казалось – стоит лишь приложить усилия, быть настойчивым и спокойным. Существовало, конечно, понятие удачи, но и она всегда сопутствует тому, кто упорен и трудолюбив. Я быстро делал карьеру, и продвижение по службе подтверждало мою правоту. Выселение Ямита и решительные действия во время операции еще больше подняли мой авторитет в глазах у начальства, мне сулили высокие посты – и не обманули; я действительно достиг очень многого.

Угрозы ешиботника на крыше Ямитской ешивы не произвели на меня ни малейшего впечатления. Я забыл о них уже на следующий день, вернее, думал, что забыл. Карьера продвигалась весьма успешно, и, получив первое, очень ответственное назначение, я решил жениться. Точнее, мне прозрачно намекнули, что хотели бы видеть человека, облеченного столь значительными полномочиями, не просто семейным, а отцом, и желательно нескольких детей. Ведь принимающий каждый день щекотливые решения должен быть прочно укоренен, а главное – соответствовать принятому в обществе стереотипу.

Жениться в том возрасте и в тогдашнем моем положении не составляло никакого труда. Была у меня на примете одна милая девушка, мы быстро сговорились и через год уже рассылали приглашения на брит-милу. Я заказал дорогой банкетный зал и пригласил всю верхушку, вплоть до министра. Это событие должно было еще более упрочить мое положение в глазах сослуживцев и показать всем, кто реальная кандидатура на замещение самых высоких постов.

Вечер начался замечательно, мы с женой стояли у входа в зал, принимая гостей. Приехал министр, и мы уже готовились начать церемонию обрезания, как вдруг передо мной возник человек странного вида и наружности. Среди приглашенных не было ни одного религиозного, а этот смотрелся как настоящий ешиботник. Я подошел к нему, стараясь припомнить его черты.

– Ты не узнал меня? – спросил он дрожащим голосом.

Зрительная память у меня отличная: один раз встретив человека, я запоминаю его лицо на всю жизнь. Спустя несколько мгновений я вспомнил Ямит, и зловещее обещание ешиботника само собой всплыло из моей памяти.

– Когда-то, ты сказал мне, что всегда к моим услугам, – усмехнувшись, произнес он. – Так вот, я пришел выполнить обещание.

Не могу сказать, что я испугался. Лично мне и чёрт тогда не был страшен, но жена плохо себя чувствовала, роды оказались тяжелыми, с множеством разрывов. Она еле держалась на ногах и в зал для приема гостей пришла только ради меня и моей карьеры. И всё-таки жена была взрослым, сформировавшимся человеком, а вот участь крохотного, жалобно мяукающего котёнка, которому должны были полоснуть ножом по самой нежной части тела, вызывала у меня серьезные опасения. Я уже не понимал, как вообще отважился на такую операцию, почему не дал мальчику подрасти, окрепнуть, и только потом отвезти его в больницу и передать в руки лучших врачей. Подготовка к церемонии, пригласительные билеты, заказ зала, выбор меню полностью заняли мое внимание, и я как-то упустил из виду опасность самой процедуры. Возникший передо мной ешиботник, его длинная борода и запыленная одежда напомнили про опасность, а его проклятие могло оказаться решающей каплей на весах случайности.

Он протянул мне конверт:

– Моё поздравление тебе и новорожденному.

Чёрт его знает, какую гадость мог настрочить этот ешиботник, какое древнее заклятие вызвать к жизни своими письменами. Я инстинктивно спрятал руку за спину.

Он усмехнулся.

– Не пугайся, в конверте камея, охранная грамота для твоей семьи.

Его усмешка показалась мне оскорбительной.

– Тебе показалось, – сказал я. – Давай сюда свой конверт.

Он снова протянул его мне, я взял конверт и сунул в карман.

– Учти, – сказал я, – если что-нибудь случится с ребенком, я найду способ рассчитаться с тобой за проклятие.

Он улыбнулся:

– Я не буду тебя проклинать. Вижу, что ты поверил в силу проклятия. Этого мне достаточно. Предаю тебя твоей совести.

В это время распорядитель объявил о начале церемонии, я повернулся и пошел в центр зала. Там всё уже было готово: моэль – пожилой мужчина, совершивший на своем веку тысячи таких операций – разложил свои инструменты на белоснежной салфетке и ждал. Обряд прошел без малейшей запинки, я сам много раз присутствовал на таких церемониях и точно знал, что за чем следует. И все-таки, когда моэль с ножом в руках наклонился над младенцем, меня прошиб пот.

Мальчика унесли в заднюю комнату и отдали жене, а я принялся обходить столики с гостями, чокаться и улыбаться. Жена не выходила в зал, я думал, что из-за разрывов, но перед самым концом празднества, когда гости, выпив кофе с пирожными, двинулись к выходу, распорядитель позвал меня в заднюю комнату.

Жена сидела бледная, как полотно, держа на руках сверток с мальчиком.

– Кровь не останавливается, – сказала она дрожащим голосом. – Моэль уже всяко пробовал, но не помогает. Затихнет немного, а чуть пошевелится – снова начинает. Моэль говорит – нужно ехать в больницу.

Первое, о чем я подумал, было проклятие ешиботника. Впрочем, эта мысль сразу отошла на второй план, я подхватил жену и сына, усадил в машину и поехал в больницу. Из машины я позвонил моэлю. Он спокойно объяснил, что в очень редких случаях, примерно один на несколько десятков тысяч, артерии проходят близко к месту надреза и может начаться кровотечение. Страшного тут ничего нет, зашить повреждение можно за несколько минут, он бы и сам это исправил, но Министерство здравоохранения категорически запрещает моэлям делать что-либо, кроме обрезания. Поэтому нужно обратиться в больницу (он назвал мне фамилию заведующего отделением детской хирургии, велел рассказать, что произошло) и проблему немедленно устранят.

Заведующего отделением в этот час на месте не оказалось. Дежурный врач осмотрел мальчика и сказал, что не видит повреждения артерии.

– У вас в роду были случаи гемофилии? – спросил он.

Мы с женой переглянулись. Вот так штука, получается, что ребенок не на шутку болен и вся его жизнь пройдет под знаком болезни. Но ни мои, ни ее родственники даже не слыхивали про несворачиваемость крови.