Неторопливые слова любви

Трудно сказать, можно ли назвать героев этого рассказа типичными представителями еврейских религиозных ортодоксов, но, вне сомнения, эта грустная и трагическая история о несостоявшейся земной любви и самозабвенной любви к Б-гу не может не тронуть человеческое сердце.

Шехтер затрагивает в этом рассказе, пожалуй, самую болезненную для еврейских ортодоксов тему – тему сексуального воспитания, подготовки молодых людей к супружеской жизни. Юноши и девушки из наиболее закрытой части ультраортодоксальной среды и в самом деле нередко узнают о том, что же именно происходит между мужем и женой в супружеской спальне, лишь непосредственно перед свадьбой, будучи уже взрослыми и сложившимися людьми. И для многих их них, чья жизнь до того проходила исключительно в постижении Торы и Талмуда, это открытие становится психологической травмой, самым настоящим ударом – подобно тому, как оно стало ударом для героя этого рассказа Эльханана.

В немалой степени это объясняется тем, что сам образ жизни еврейской ортодоксальной семьи строится так, что дети редко становятся свидетелями самых невинных проявлений нежности в отношениях между родителями, подчиняющими свою жизнь строгим требованиям религиозного закона.

Описания процедуры выбора невесты, помолвки и свадьбы у Шехтера, как всегда необычайно, скрупулезно точны, как точны и его описания, касающиеся пробуждения столь долго дремлющей чувственности героя – начиная с желания коснуться пушка над верхней губой невесты. Но, увы, этой чувственности так и не суждено проснуться и перерасти в подлинную любовь и привязанность к жене из-за той трагедии, которая постигает беременную Эстер во время подготовки дома к празднику Песах («еврейской Пасхи»). Внешняя непривлекательность окончательно отталкивает Эльханана от жены, так как подлинной духовной близости ни за время их короткого знакомства до свадьбы, ни за столь же короткий срок их супружества между ними не сложилось.

Самое страшное заключается в том, что трагический инцидент с Эстер является, очевидно, следствием тайного желания Эльханана свести «стыдные» супружеские отношения с женой к минимуму. Таким образом, Шехтер как бы вновь напоминает о том, что наши мысли и побуждения имеют тайную силу и не всегда их реализация Б-гом является благом для самого человека. Они ведь могут осуществиться и самым страшным, трагическим образом. Еще более подробно писатель ведет об этом разговор в рассказе «Святая»…

Однако и после того, что произошло, верный своему долгу перед Б-гом, Эльханан продолжает жить с женой и даже соблюдать, пусть и по минимуму, свои супружеские обязанности. И когда, оставшись один в синагоге, Эльханан шепчет Творцу о своей любви к нему, он, безусловно, говорит правду – все, что он делает в своей семейной жизни, он делает исключительно из любви к Нему и стремления выполнить Его волю. Однако эта преданная любовь к Всевышнему не только не внушает благоговения или уважения, но и пугает и отталкивает. Да и та ли это любовь, которой ждет от нас Б-г?!

Ответ на этот вопрос, впрочем, остается открытым. Писатель, похоже, сознательно уходит от него, предоставляя читателю абсолютную свободу в его поисках.


Хлопок одной руки

Как известно, притча, или, точнее, коан о «хлопке одной ладони» стала для европейцев одним из символов дзэн-буддизма. Я не исключаю, что в данном случае Шехтер решил немного поиграть не на «своей» территории и обратился к символам и образам другой национальной культуры для того, чтобы заставить читателя задуматься о «беззвучном звуке» как наиболее полном выражении погруженности своего героя в самого себя.

Однако все можно истолковать и гораздо проще: так же, как невозможен хлопок одной ладони, так невозможно и найти выход из той жизненной коллизии, в которой оказался герой рассказа.

В принципе, это один из самых «прозрачных» рассказов во всей книге. Не нужно быть знатоком иудаизма, чтобы понять: речь идет о любви главного героя к дочери того самого раввина, с которого начинается повествование. А его молодой учитель Элиэзер и есть тот самый молодой раввин, тайную любовь к жене которого он проносит через всю жизнь.

Более того, с годами, чем больше эта девушка, а затем замужняя женщина становится похожа на свою мать, любовь героя к ней усиливается, и это, в свою очередь, приводит его к пониманию того, что «под любовью к дочери раввина таится другая, ужасная, невозможная страсть, о которой я не то, что говорить – думать боюсь».

И вновь понятно, о чем идет речь: героя страшит мысль, что на деле его влечет не к дочери старого раввина, а… к его жене, раббанит Рохл. Сама эта мысль и в самом деле является для него невыносимой: с точки зрения иудаизма, страсть к чужой жене является величайшим грехом и преступлением. В случае, если речь идет о дочери раввина, у героя есть чем оправдаться перед людьми и даже перед самим Богом: он полюбил ее еще тогда, когда она была девушкой. Но если речь идет о раббанит Рохл, то это означает, что он с самого начала влюбился в замужнюю женщину, чужую жену! Причем жену своего духовного наставника, человека, столь много значащего в его жизни!

Ясна и внешняя фабула рассказа: герой остается один в синагоге и вследствие испытываемых им нравственных мук и раздвоения личности, начинает рассказывать сам себе то, что, возможно, все эти годы от себя утаивал, прятал глубоко в подсознание. Во всяком случае, Элиэзер на его вопрос о том, почему он отпаивал его водой, отвечает, что как же еще он мог поступить, войдя в синагогу и увидев, что его ученик и родственник (а Элиэзер, как выясняется по ходу рассказа, является еще и братом жены героя) оживленно беседует с самим собой?!

Но в том-то и дело, что это герой рассказа уже и сам понял. Его интересует другое: слышал ли Элиэзер, О ЧЕМ ИМЕННО он говорил сам с собой? Понял он или нет, что объектом тайной страсти, мучающей его ученика, друга и родственника, является его, Элиэзера, жена?! Поэтому-то перед ответом Элиэзера следует внешне вроде бы совсем излишнее пояснение: «Мы с ним откровенны, как никак, он мой близкий родственник – брат жены. Я не стесняюсь задавать прямые вопросы, а он не боится отвечать».

Но на этот раз Элиэзер отказывается быть откровенным.

Однако из того, что по дороге домой он ни с того ни с сего начинает рассказывать о своей семейной жизни и о том, что ему приходится совсем нелегко с женой, о том, как мелко выглядят наши страсти и пристрастия на фоне глобальных исторических и Божественных процессов, становится ясно, что он отнюдь не сразу подал стакан с водой главному герою. Какое-то время Элиэзер, очевидно, стоял и вслушивался в его откровения.

И судя по тому, что рассказчик отнюдь не спешит после молитвы к своей молодой жене, а предпочитает остаться наедине с книгами, можно предположить, что в браке его удерживает не любовь, а чувство долга, и супружеские обязанности где-то даже тяготят его – как, впрочем, и многих других ортодоксальных евреев в рассказах Якова Шехтера. И жена, по-видимому, давно уже обо всем догадалась (не случайно в рассказе не раз подчеркивается о том, как она умна) и, сохраняя ровные, почти деловые отношения с мужем, все равно продолжает ждать его поздних возвращений из синагоги…

Если бы речь шла о каком-нибудь другом писателе, а не о Якове Шехтере, то мы могли бы ограничиться всем вышесказанным и поставить точку. Однако, памятуя о неразрывной связи творчества писателя с мистической стороной иудаизма, невозможно не задаться вопросом о том, кто же все-таки такой был тот самый незнакомец, сначала заговоривший с героем повествования о Талмуде, а затем начавший рассказывать ему о тайной стороне «своей», а точнее, его собственной личной жизни?!

И ответ, что, дескать, этот персонаж автору привиделся, что он – исключительно плод его воображения, в данном случае неприемлем. Потому что, как уже не раз говорилось в этих комментариях, ничего случайного в мире, с точки зрения иудаизма, не бывает – в том числе и случайных видений. Да и слишком уж реально выглядит описанный в рассказе этот странный господин, невесть каким образом столь поздно оказавшийся в синагоге: «За самым последним столом сидел незнакомец и глядел на меня, не отрывая глаз. Его лицо кого-то напоминало, наверное, мы уже встречались. Моего роста и лет примерно таких же, только борода вроде длиннее и седины в ней больше…»

Итак, незнакомец лишь похож на рассказчика, но все же не является его точной копией. Это, скорее, его двойник, но двойник опять-таки не абсолютный. И для того, чтобы понять, о чем идет речь, стоит еще раз повнимательнее вчитаться в рассказ о его появлении в пустой синагоге:

«…Приподняв голову, я оглянулся, и мне показалось, будто в синагоге уже никого нет. Раввин наконец ушел, и наступил самый сладкий момент, когда ангелы, созданные за целый день молитв, принадлежат только мне одному. Уткнувшись в книгу, я продолжил чтение, но учеба не шла. Какое-то странное беспокойство упрямо вторгалось между вопросом рабби Меира и ответом рава Шешета. Я снова поднял голову и уперся во внимательный взгляд.

За самым последним столом сидел незнакомец и глядел на меня, не отрывая глаз. Его лицо кого-то напоминало, наверное, мы уже встречались. Моего роста и лет примерно таких же, только борода вроде длиннее и седины в ней больше. Жаль, конечно, делиться ангелами, но ничего не поделаешь, синагога – место общественное…»

Ну, конечно же, дорогой читатель, незнакомец и есть один из тех ангелов, которые были созданы во время молитвы. Или не из тех – может быть, речь идет об ангеле-хранителе самого героя, который, согласно каббалистическим представлениям, является своеобразным двойником человека в духовном мире – так, согласно комментариям, ангел-хранитель Исава, напавший ночью на праотца еврейского народа Иакова, внешне был очень похож на Исава. И если речь идет об ангеле-хранителе, то становится понятно, почему у рассказчика возникает впечатление, что он с ним «где-то встречался», – ведь зримо или незримо эти ангелы опекают каждого живущего на земле человека.

И вот если мы примем гипотезу о том, что незнакомец был ангелом, то все сразу становится на свои места.

Ангел этот явился, безусловно, не случайно, а для того, чтобы помочь герою взглянуть на себя со стороны и найти выход из того нравственного и психологического тупика, в котором он оказался. Давая советы ему, герой дает советы самому себе. В сущности, возможно, это как раз его странный собеседник и подсказывает ему нужные слова: «Не каждая мысль, приходящая к нам в голову, – наша. Темнота грудной клетки скрывает самоубийственные элементы. Депрессия – их заговор против души. Внутри нас борются разные силы, и каждая стремится стать нашим Я. Отойдите в сторону, растождествитесь со своей страстью, взглянув на нее со стороны, словно на другого человека».

И эта встреча с самим собой или со своим ангелом-хранителем, ангелом-двойником, реальным и ирреальным одновременно, и есть тот самый «Хлопок одной руки», который дал название рассказу.


Святая

Перед вами – еще один необычайно простой и одновременно необычайно сложный рассказ о жизни каббалистов, на этот раз – об их быте, семейном укладе и тех тайнах, которые скрыты от посторонних глаз.

Внешне все выглядит предельно просто: умная, образованная светская еврейка Ора, перевалив на четвертый десяток жизни, так и не смогла обрести семью, и одиночество невольно толкает ее на поиски некой новой духовности, способной наполнить ее жизнь целью и смыслом. Этому способствует само течение событий, и в этом нет никакой мистики – не секрет, что из потока обрушивающихся на нас встреч и информаций мы отбираем лишь то, что считаем для себя важным.

Встреча со странным религиозным проповедником на дороге, знакомство с религиозной Симоной способствуют изменению мировоззрения и образа жизни Оры лишь потому, что они резонируют с уже начатым ею, но пока до конца не осознаваемым духовным поиском. В результате Ора превращается в Эстер и вместе с именем меняет и всю свою жизнь.

Но приносят ли ей эти перемены желанное счастье и все то же духовное удовлетворение? Став женой известного каббалиста Бецалеля, она не обретает ни обычного женского счастья, на которое еще вполне имеет право рассчитывать в своем возрасте, ни подлинной семьи, ни возможности прикоснуться к тем тайнам, которые влекут к себе ее недюжинный интеллект… Ничего! Более того – она окончательно отказывается от интересной работы, привычного круга общения и оказывается целиком в кругу забот о бытовых удобствах своего престарелого мужа… Новая «карьера» «чудотворицы», чьи молитвы и советы могут решить проблемы других людей, её, кажется, совсем не увлекает. И если другие восхищаются ею, как «святой», возможно, завидуют ей как жене выдающегося раввина-каббалиста, то только сама Ора-Эстер знает, насколько ей не хватает простого человеческого счастья, насколько не соответствует действительности общепринятое представление о ней как о счастливой женщине…