– Как же вы оперировали без моего согласия? – обвинила его я.

– За вас подписались родители, – сообщил мистер Филлипс.

Я укоризненно посмотрела на маму. Мы обе плакали.

– Иначе мы бы тебя потеряли, детка. Ты выжила только благодаря помощи мистера Холкомба и его коллег.

Я молча смотрела на маму. Может, сердце у меня теперь и чужое, но саднило оно, точно как мое собственное.

– Все понятно, – подытожила я, стараясь говорить по-взрослому, хотя писклявый голосок Никки сводил мои усилия на нет. – Неясно одно: как в «Старк энтерпрайзиз» планируют сохранить операцию в секрете, если в понедельник в школу придет Никки Ховард и будет при этом называть себя Эмерсон Уоттс?

Мистер Филлипс прокашлялся.

– Этого не произойдет, – спокойно произнес он.

– Но... – Я переводила взгляд с него на моих родителей, сидевших с совершенно побитым видом. Что-то было не так. – Обязательно произойдет. Не могу же я не ходить в школу.

– Эмерсон Уоттс больше никогда не пойдет в школу, потому что ее больше не существует, – отрезал мистер Филлипс.

– Как это я не существую? Я сижу перед вами.

– Эм, послушай... – мягко начал папа.

Я заметила что-то неуловимое в его лице. Мне пока не удалось определить, что именно, но это не предвещало ничего хорошего. И мама тоже смотрела на меня как-то странно, со смесью панического страха и мольбы. Они оба посмотрели на мистера Филлипса, а затем на меня. Минуточку, а при чем тут мистер Филлипс?

– Все не так просто, – продолжил папа. – После того как доктор Холкомб описал нам суть операции, встал вопрос о некоторых, так сказать, условиях. Нам пришлось согласиться. Только после этого тебя стали готовить к операции.

Я переводила взгляд с папы на маму и обратно.

– Что за условия? – спросила я, не имея ни малейшего понятия, о чем может идти речь.

Мистер Филлипс вытащил стопку бумаг из кейса и, отделив внушительную часть документов, вручил их мне. Я держала в руках сорок или пятьдесят страниц печатного текста, каждая из которых была аккуратно подшита и заверена нотариусом. Внизу на каждом листе стояли подписи моих родителей.

– Так вот, – объявил мистер Филлипс, просматривая свой экземпляр договора, – ваши родители выразили письменное согласие, что в случае успешно проведенной операции к вам переходят все контракты и права Никки Ховард.

У меня глаза полезли на лоб от услышанного.

– Что? – В панике я смотрела на родителей. Они оба внимательно изучали пол.

– Другими словами... – продолжал мистер Филлипс, очевидно полагая, что я не уловила смысл его слов. Напротив, я все прекрасно поняла. Просто не хотелось расставаться с последней надеждой. – Вы станете исполнять обязанности Никки Ховард в качестве официальной модели гипермаркета «Старк». Отказ от выполнения обязательств повлечет за собой полное и немедленное возмещение стоимости операции, а также оплату всех возможных юридических последствий.

У меня даже рот открылся от изумления.

– Погодите. – Сердце билось в груди, словно молот. – Вы сейчас сказали то, что я думаю?

– Я не совсем уверен, что могу читать ваши мысли, мисс Уоттс, – произнес мистер Филлипс. – Моя мысль заключается в том, что в случае вашего отказа продолжить вместо Никки Ховард сотрудничество со «Старк энтерпрайзиз» мистеру и миссис Уоттс придется выплатить больнице два миллиона долларов, не считая судебных издержек и прочих мелких расходов. Кроме того, в случае разглашения конфиденциальных сведений об операции возможны уголовные последствия. Надеюсь, вы уловили суть вышеизложенного. Не верю. Такого просто не может быть!

– Кстати, есть еще один пункт, по которому ваши родители дали согласие, – продолжил мистер Филлипс.

– Еще что-то? – простонала я.

– Вот тут, – вставил доктор Холкомб. – Стандартная часть контракта для каждого пациента. В целях безопасности нашего института. Все, что происходит в этих стенах, должно здесь же и остаться. -Существует множество людей – политики, религиозные лидеры, – которые вряд ли понимают, что мы спасаем человеческие жизни. Если бы мы разрешили нашим пациентам, обладающим уже новой внешностью, использовать свои старые имена и жить прежней жизнью, информация о нашей деятельности мгновенно распространилась бы. В связи с этим мы просим у каждого пациента разрешения констатировать смерть лица, обладающего прежними идентификационными характеристиками данного человека.

У меня перехватило дыхание.

– Но я не умерла!

– Могу заверить вас, что с юридической точки зрения как раз умерли, – добил меня мистер Филлипс. – Все сводится к вопросу, какой орган считать вместилищем личности. Где именно находится личность или, если угодно, душа в организме? В мозгу? Или в сердце? Или где-то внутри тела? Мозг Никки Ховард погиб, и это факт. С другой стороны, сердце-то у нее до сих пор бьется.

– Ее... сердце?

Я приложила руку к груди. Ровный ритм отдавался в ладони.

– А сердце Эмерсон Уоттс, – бесстрастно продолжал мистер Филлипс, – остановилось чуть больше месяца назад. Если в теле человека прекратились все моторные функции, а мозг отсутствует, то, в соответствии с решением суда штата Нью-Йорк от тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, он признается умершим. Следовательно, лицо, у которого зарегистрирована мозговая и сердечная деятельность, официально считается живым. Что и применимо к Никки Ховард.

Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами, не понимая ни единого слова. Этот дядя, наверное, не в курсе, что я всего-то одиннадцатиклассница (хоть и готовлюсь к поступлению в университет).

– Что-что?

– Иными словами, – медленно выговорил мистер Филлипс, видимо полагая, что тщательная артикуляция поможет мне быстрее понять смысл фразы, – примерно тридцать четыре дня тому назад, согласно законам штата Нью-Йорк, Эмерсон Уоттс умерла.

Как-то неприятно прозвучали его последние слова. Очень неприятно.

– Стойте, – выдохнула я. – То есть по законам штата я умерла?

– Умерла Эмерсон Уоттс, – поправил мистер Филлипс.

– Но ведь я и есть Эмерсон Уоттс! – вскричала я.

– А вы уверены? – спросил он с легкой улыбкой. Его улыбка стала последней каплей. Внезапно мне стало страшно. Никогда в жизни я так не боялась, даже когда увидела, что огромный экран падает прямо на Фриду.

– Да, уверена, – настойчиво повторяла я, подавшись вперед. – Зачем мы все это обсуждаем? На что вы намекаете? Только не надо уверять меня, будто я умерла, а Никки Ховард жива.

– Вы меня не поняли, мисс Уоттс! Вы и есть Никки Ховард.

Глава четырнадцатая

Я снова оказалась в палате – единственным пациентом во всем корпусе «А» Института неврологии и нейрохирургии Старка. И снова в больничной рубашке. Доктор Холкомб хотел провести еще какие-то исследования. По их результатам врачи решат, когда меня можно отпускать домой. Точнее, в пентхаус Никки: ведь теперь именно он станет моим домом, раз мне предстояло продолжить выполнение ее контрактных обязательств.

После той беседы, когда старковского юриста уже не было поблизости, мама с папой, конечно, стали наперебой убеждать меня, что все это совершенно не обязательно. Если я чувствую, что не справлюсь, они как-нибудь выплатят два миллиона, а также покроют судебные и прочие расходы.

– В конце концов можно объявить о банкротстве, – бодрилась мама.

Так подставить собственных предков? Ни за что на свете! Поэтому я, естественно, успокоила их, сказав, что справлюсь. По поводу исполнения обязанностей Никки я и правда не волновалась. Ерунда! Модельный бизнес – прямо скажем, не самый тяжкий на свете хлеб. Ну что сложного стоять перед объективом, втянув живот? Насмотрелась я на них во Фридиных журналах: явно не физики-ядерщики! Больше напрягала личная жизнь Никки. Ее любовные отношения были, мягко говоря, несколько запутаны.

От этих мыслей желудок сделал сальто (а может, давал о себе знать гастрит, о котором говорила Лулу). Пора взглянуть фактам в лицо: мне предстоит играть роль Никки всю оставшуюся жизнь. И только ближайшим родственникам будет известна вся правда.

По словам мистера Филлипса, общественности будет представлена следующая версия: в результате обморока на фоне резкого снижения сахара в крови и истощения Никки Ховард сильно травмировала голову, что, в свою очередь, привело к амнезии. Это объяснит, почему на съемках я не узнаю ни стилистов, ни визажистов, с которыми работала Никки.

Неужели в «Старк энтерпрайзиз» серьезно рассчитывают, что версия с амнезией способна кого-нибудь убедить? По-моему, они слишком оторвались от реальности. Я тут же сообщила мистеру Филлипсу, что, скорее всего, уже говорила Брендону и Лулу, кто я на самом деле. На что он невозмутимо ответил: «История с амнезией – идеальное объяснение». И тут до меня дошло, что он прав. Лулу и Брендон купятся на эту версию стопроцентно. Они уже готовы были поверить, что меня завербовала Аль-Каида, или в переселение душ. Такие во что угодно поверят.

Впрочем, все это меня не очень волновало. «Старк энтерпрайзиз» – вот что вызывало настоящую тревогу. Они практически закабалили моих родителей. Причем вырваться не было никакой возможности. Откуда два профессора возьмут два миллиона, да еще деньги на судебные издержки? И потом, кто-то следил за Никки через фирменный старковский компьютер, пребывая в полной уверенности, что ни она, ни я этого не заметим. Не хочу показаться параноиком, но, похоже, Никки контролируют ее работодатели в «Старк энтерпрайзиз». Может быть, я и преувеличиваю, однако при мысли о незримом присутствии корпорации в моей жизни становилось как-то не по себе. А что теперь будет со мной? С прежней Эмерсон Уоттс, про которую Кристофер так давно сказал, что она нормально выглядит?

– Кстати, а куда дели мое тело? – поинтересовалась я у родителей. Мы ждали, пока придет доктор Хиггинс, чтобы отвести меня в лабораторию. – Ну, то, в котором я родилась.

Они переглянулись. Потом мама осторожно вымолвила:

– Милая, мы его, как бы тебе сказать, кремировали.

Я в ужасе смотрела на нее.

– У нас не было выбора, – быстро заметила она, увидев мою реакцию. – Мы не могли скрыть, что в «Старке» с тобой произошел несчастный случай. В тот день фоторепортеры толпами бегали за Никки Ховард, так что они все засняли. Потом по Си-эн-эн показывали, как тебя придавило огромным экраном. По телевидению только о несчастном случае и говорили – это стало самой большой новостью недели. Повторяю, у нас не оставалось другого выбора.

– Тебе, наверное, будет приятно узнать, что на похороны пришло очень много народу, – своеобразно попытался улучшить мне настроение папа. – «Старк энтерпрайзиз» даже оплатили бабушке дорогу из Флориды.

И тут я почувствовала, как на глаза набежали слезы.

– Так бабушка думает, что меня больше нет? – выдавила я. Теперь никто не пришлет мне на Рождество очередную футболку с надписью «Самая лучшая на свете внучка». А на день рождения – открытку с двенадцатью долларами, спрятанными внутри.

– Детка, – произнесла мама, закусив губу, – честно говоря, да. Прости. Ты же знаешь, что мимо нее не проходит ни одна сплетня. Как соберутся с соседками около бассейна да начнут новостями обмениваться... Мы никак не могли сказать ей правду.

Невероятно! Выходит, слухи о моей смерти не преувеличены! Меня нет в живых. В юридическом смысле, в медицинском смысле, в техническом смысле. Короче, во всех возможных смыслах, кроме единственного, который имеет значение, – буквального. Я умерла и в связи с этим не могла даже на собственные похороны посмотреть.

– Из школы кто-нибудь пришел?

– Конечно, – ответил папа после странной секундной заминки. – Кристофер с отцом.

Его слова стали последней каплей. Первый раз за все время после операции я сорвалась.

– Кристофер? – задохнулась я. – Господи! Он ничего не знает? Кристофер тоже думает, что я погибла?

Я уже ничего не видела из-за хлынувших слез. Родители в панике переглянулись. Испугавшись, что сейчас начнется истерика, мама кивнула папе. Сейчас побегут за доктором Холкомбом, чтобы вколол мне что-нибудь покруче.

– Милая, пойми, не могли мы ему правду сказать, – произнесла мама, садясь на край кровати и обнимая меня. Козабелла, уютно устроившись в моих ногах, приводила в порядок свою шерсть. – Поверь, нам было нелегко это сделать. Ты же слышала, что сказал мистер Филлипс.

Еще бы! Я прекрасно слышана, что сказал мистер Филлипс! Он-то как раз и объяснил, почему для спасения жизни обычной одиннадцатиклассницы использовали редчайшую и дорогостоящую технологию пересадки тела. Эмерсон Уоттс никого не интересовала. Спасали Никки Ховард, а не меня.