Мэг Кэбот - Каблук Маноло

– Этот заговор молчания вокруг тебя так достал, – продолжала она, – что я решила действовать самостоятельно. Представляю, как будет беситься Келли, но я, как твоя лучшая подруга, имею право знать, что с тобой происходит. Да, кстати, я уже на стенку лезу от бесконечного скулежа. Ты не представляешь, как она без тебя горюет, поэтому я взяла ее с собой. Понимаю, что нарушаю правила, но, с другой стороны, некоторые из них – полный бред.

С этими словами Лулу Коллинз достала из своей необъятной сумки... белую пушистую собачонку, принадлежавшую Никки Ховард, и положила ее на кровать. Странное дело, собачка тут же перебралась поближе и начала ласкаться. Вот уж никогда бы не подумала, что меня любят собаки. Я, конечно, прекрасно к ним отношусь, но у нас в семье ни о каких питомцах не могло быть и речи, учитывая оригинальный образ жизни моих предков (папа обитает в  Нью-Хейвене, мама – в Нью-Йорке). Боже мой, как же эта собачка радовалась! Она лизала мое лицо и прыгала по мне как бешеная, попутно выдергивая провода.

– Ой! – всполошилась Лулу, услышав, что один из приборов в изголовье кровати начал громко пищать. – Черт, как это крепится? А, вижу! Приклеивай! Да приклеивай же скорее!

Чего она от меня хочет? Наверное, датчик был подсоединен к моему лбу с помощью пластыря. Я вернула все на свои места, и писк прекратился.

– Фу-у-у, – выдохнула Лулу. – На танцы в «Тоннель» и то легче просочиться, даже если ты не в списках приглашенных. Келли ничего про тебя не рассказывает! Журналисты на ушах стоят: каких только небылиц не сочинили. Как вспомню про тот день – так вздрогну: это был просто мрак! Сейчас ты выглядишь гораздо лучше. Правда. Даже без косметики. Кози, хватит ее облизывать!

Мне наконец-то удалось оттащить собачку от лица. Потом мой взгляд случайно скользнул в сторону окна. Ничего себе! Я уже не замечала ни собаку, ни девушку, которая вела себя так, словно знала меня всю жизнь. На подоконнике, буквально заваленном всевозможными цветами, выделялась ваза с букетом из алых роз. Минуточку! Значит, вчерашний визит того улетного парня не галлюцинация? Выходит, Габриель Луна действительно был здесь вчера, держал меня за руку и пел песню? Уму непостижимо!

– Тебя скоро выписывают-то? – выведывала Лулу. – И что передать Брендону? Он то звонит, то приезжает. И так все время. Между прочим, именно он и вычислил, где тебя искать. Кстати, чуть не забыла, тот певец, помнишь, англичанин, как там его...

– Габриель, – подсказала я, чувствуя, как ухнуло сердце от одного только упоминания Луны. Дело принимает серьезный оборот: ведь, по идее, я равнодушна к Габриелю, и вообще меня привлекает совершенно другой человек. Или нет?

– Точно, Габриель, – подтвердила Лулу. – Прислал огромную корзину роз в пентхаус, представляешь! Там теперь дышать невозможно. Похоже, он на тебя запал. Вчера вечером заваливается Брендон в надежде, что ты уже дома, и тут – бац! – видит розы. Короче, теперь он подозревает, что у вас с Габриелем роман. Знаешь, так Брендону и надо. Видела я, как он с Мишель отплясывал в «Тоннеле». Его тоже можно понять, ведь ты вроде как пропала без вести и... Кози, перестань немедленно! – Лулу безуспешно пыталась отпихнуть собачью мордочку от моего лица. Крошечная питомица Никки Ховард выделяла неимоверное количество слюны. – Прости, ради бога, наверное, надо было ее дома оставить.

– Все нормально, – заверила я, поглаживая мягкую собачью шерстку, – просто...

Лулу извлекла из недр своей бездонной сумки банку энергетического напитка.

– Извини, – проговорила она, перехватив мой взгляд, – я с жуткого бодуна. Боже, вчера я была просто ни-ка-ка-я. Шоколадка и поп-корн на обед, видимо, меня не спасли; немудрено – после такого количества мохито. Кстати, как тебе? – Она помахала перед моими глазами кольцом с огромным камнем. – Джастин подарил. Розовый сапфир. Нравится? А вдруг он подумает, что я теперь на все готова? Нет уж, большое спасибо, плодиться и размножаться мне пока рановато. Но кольцо все равно оставлю: уж больно красивое.

Я чувствовала, что медленно схожу с ума. Лулу Коллинз сидит в моей палате, рассказывает, что Габриель Луна прислал мне корзину роз в пентхаус, где мы обе якобы проживаем, и хвастает кольцом, которое ей подарил Джастин. (Видимо, Джастин Бэй, звезда фильма «Джорниквест». Ходят слухи, что они с Лулу встречаются. По крайней мере, так было написано в последнем Фридином «ОК!», который я чисто случайно прочла. От корки до корки.) Нет, у меня точно крыша едет.

Может быть, это многосерийный сон? Однако я прекрасно понимала, что не сплю. Вот они, те самые розы Габриеля: стоят на подоконнике. А собака? Тоже явно реальная, лижет мое лицо горячим шершавым язычком, и я даже чувствую, как бьется ее сердечко. Вывод напрашивается один – я не сплю. Без вариантов. Осознав все это, я решила внести ясность.

– Прошу прощения. Вы о чем? Мы знакомы? Лулу открыла рот от изумления, чуть не выронив розовый комок жвачки.

– Обалдеть! – воскликнула она. – Так вот в чем дело! Никки, у тебя амнезия? Не хило же ты стукнулась головой, когда упала в обморок! Кстати, Габриель тут же к тебе помчался, а потом и врачи «скорой» подоспели. Они как раз были рядом – откачивали ту девчонку, на которую свалился телик.

– Послушайте, я не Никки.

Резко захлопнув рот, Лулу подозрительно сузила глаза и, вскочив со стула, начала трясти меня за плечи.

– Что они с тобой сделали? – визжала она. – Кто? Кто это сделал? Сайентологи? Я же предупреждала: они опасные люди!

Несмотря на хрупкую комплекцию, Лулу трясла меня с такой силой, что вся электроника в изголовье кровати начала бешено пищать, а я почувствовала приступ тошноты.

– Господи, Никки, очнись! Это же я, Лулу! – верещала она, стоя около кровати на коленях. – Твоя лучшая подруга! Твоя соседка! Правда, не по комнате, а по пентхаусу. Не можем же мы пользоваться одной ванной или спальней, и вообще из-за твоего гастрита...

– В чем дело? – послышался окрик ворвавшейся медсестры. – Вон отсюда, живо! Дежурный! Дежурный!

Лулу тут же оттеснил огромный детина в синей медицинской форме, а медсестра схватила собачонку, рычавшую с удивительной для такой крохи яростью. Через несколько секунд в палату влетела мама с доктором Холкомбом.

– Никки! – кричала Лулу, которую выпроваживали вон. – Не переживай! Я скоро вернусь! Я это так не оставлю! Я их выведу на чистую воду!

Хлопнула дверь. Крики Лулу и лай собаки стихли. В палате звучала какофония взбесившейся аппаратуры.

– Как ты, родная? – спросила мама, встревожено оглядывая меня.

– Все нормально, – заверила я, наблюдая, как доктор Холкомб вновь подсоединял датчики. – Я только не пойму, почему она думала, что знает меня?

– Мне очень неловко перед тобой, Эмерсон, – сказал доктор Холкомб. Он почти закончил возиться с проводами, и теперь раздавалось лишь тихое и размеренное попискивание кардиомонитора. – Дежурные не должны были пропускать к тебе посторонних людей.

– Дело в том, что я не знакома с Лулу Коллинз, – проговорила я. – Она почему-то думает, что мы подруги. Все время называла меня Никки. Мам, что происходит?

Мама покусывала губу: верный признак того, что она сильно расстроена. (Например, когда папа не успевал прилететь в Нью-Йорк на кларнетный концерт Фриды или на техническую выставку, где участвовала я.)

– Доктор, не пора ли нам...

– Нет, не пора. Еще рано. – Доктор Холкомб готовил шприц. – Эмерсон нужен отдых.

– Но, доктор...

– Для нее сейчас...

В этом месте я вырубилась. Доктор Холкомб, наверное, ввел какое-то лекарство. Внезапно навалившаяся усталость помешала мне дослушать их беседу до конца. Жаль, тогда я еще не знала, что это будет мой последний шанс по-настоящему выспаться и отдохнуть. А то поспала бы подольше.

Когда я в очередной раз проснулась, была ночь. Рядом сидела Фрида. Она рассматривала меня с таким лицом, будто видела какого-нибудь бомжа, захлебнувшегося в собственной рвоте. Обнаружив, что я уже не сплю, она отскочила в другой угол палаты. Я не преувеличиваю: Фрида выглядела так, будто у нее поехала крыша.

– Ты чего? – спросила я. Мой голос до сих пор звучал непривычно: такой, знаете ли, пискляво-детский тембр. – У меня что-то на лице?

Я провела руками по лицу, но ничего, кроме идеально гладкой кожи, не обнаружила. Странно. После месяца в больнице моя внешность существенно улучшилась. Причем совершенно безболезненно. Просто чудо какое-то.

– Фрида... – начала я и осеклась. Что же у меня с голосом? Видимо, все дело в том, что я целую вечность ничего не пила. Так и помереть можно. Теперь ясно, нужно просто смочить горло. – Воды дашь?

– В-воды? – начала заикаться Фрида. – Тебе п-при-нести воды?

– Ну да, – ответила я, пытаясь сесть.

Ну вот! Электроника начала громко сигналить. Кроме того, провода, которыми я была буквально опутана, тянули обратно на подушку. И что самое странное: стоило приподнять голову, как я тут же почувствовала пульсирующую боль.

– Тебе, наверное, еще рано садиться, – пролепетала испуганная Фрида.

– Судя по всему, да. – Я нащупала на лбу один из датчиков, приклеенных пластырем. А что, если воспользоваться моими новыми накладными ногтями и отодрать датчик вместе с пластырем? Никакого писка. Интересно.

– Ты зря это делаешь, – проговорила Фрида, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

– Да ладно, ничего не будет, – заверила я, продолжая отковыривать датчики. На самом деле я не имела ни малейшего представления, что вообще будет или не будет. Зачем мне эта опостылевшая паутина из проводов, ведь я себя нормально чувствую? (Если не считать пульсирующей боли, прострелившей голову при попытке сесть, и странного тембра голоса.)

– Ну так как насчет воды? Кстати, тебе не кажется, что у меня что-то не то с голосом?

Фрида стояла как вкопанная; казалось, она вот-вот разревется. Я заметила, что она впервые в жизни не сделала укладку. Всклокоченные волосы падали на бледное заплаканное лицо. Никакой косметики. Вместо привычной ультрамодной среди подростков одежды – старый мамин свитер и самые невзрачные джинсы. Все это, наряду с розами Габриеля, изрядно поникшими, но совершенно реальными, и загадочным визитом Лулу Коллинз, начинало меня не на шутку беспокоить. Сколько я ее помню, Фрида всегда тщательно следила за своей внешностью. Какие она закатывала истерики, если, не дай бог, обнаруживала прыщик на лице! Фрида запросто могла перевести всю тушь для ресниц в доме. А теперь стоит передо мной – краше в гроб кладут.

– Да что с тобой? – удивилась я. – Узнала, что звездой поп-музыки можно стать только за взятку? В чем, кстати, лично я не сомневаюсь.

– Я... –  Фрида замялась. По ее щеке скатилась самая настоящая слеза. – Я просто никак не могу поверить, что это действительно ты.

С моей сестрой явно что-то происходит. Я всегда говорила, что она проводит слишком много времени перед зеркалом, вместо того чтобы почитать: хотя бы немного, хотя бы комиксы. Нет, тут что-то посерьезнее. Фрида выглядела, как сказала бы Лулу, просто «отстойно».

– Конечно, я, а кто ж еще? – ответила я. Почему-то после моей последней фразы сестра всхлипнула, а потом вообще разрыдалась.

– Боже ты мой, Фрида, что случилось?

– Так, очень хорошо! Ты уже не спишь! – загудел голос из коридора, и мы обе вздрогнули от неожиданности. В палату вошел доктор Холкомб в сопровождении моих родителей.

– Она... она сказала, что хочет пить, – пролепетала Фрида, глядя на меня, как кролик на удава.

– Ну что же, не вижу ничего предосудительного в ее просьбе, – ободряюще заметил доктор Холкомб. – Фрида, попроси, пожалуйста, у медсестер кувшин с водой и стакан.

Воспользовавшись предлогом, она поспешила покинуть палату. Заметив, что я сорвала с себя несколько датчиков, доктор Холкомб укоризненно поцокал языком и аккуратно приклеил их обратно.

– Я очень рад, что ты поправляешься, только давай не будем опережать события, договорились? Тебе еще далеко до полного выздоровления.

– Но я нормально себя чувствую, – возразила я. – Только вот голова побаливает. Совсем чуть-чуть.

– Еще бы, – ответил доктор, снова опутывая меня проводами. – Тебе нужен отдых.

Я взглянула на родителей в надежде на их поддержку. Доктор Холкомб явно преувеличивал. Я себя чувствовала более-менее нормально. Если бы я и вправду болела, мне бы наверняка было гораздо хуже. Увы, мама и папа не разделяли моего оптимизма.

– Слушайся доктора Холкомба, детка, – сказала мама, похлопывая меня по руке. – Он знает, что говорит.

Кто бы сомневался. Однако многое было все-таки непонятно.

– Объясните, пожалуйста, что со мной случилось? Чем я заболела?