Он вдруг обмяк, улыбнулся совсем по-детски. И лицо будто обмякло, и глаза тоже, будто выглянул из них на свет обыкновенный парняга, простой и добрый, даже беззащитный немного. Взяв протянутые к нему Тамарины ладони, бережно подержал их в крепких руках, потом ткнулся в них доверчиво новым лицом.

– Ванечка… Ванечка… – тихо повторяла Тамара, роняя ему на макушку горячие тяжелые слезы. – Да я бы никогда, никогда тебя не узнала…

У тебя лицо совсем другое было, я же помню! Нежное, румяное, круглое!

– Ну да. Такое и было, – покивал он согласно, по-прежнему не отнимая ее ладоней от лица. – Пока не обгорело полностью. Теперь с таким вот лицом живу, с новым. Ничего, я уже привык. Просто в зеркало стараюсь на себя не смотреть, и все.

– Ой, да что там лицо, Ванечка! С лица не воду пить! Зато ты добрый, надежный, любить умеешь. Ты весь в отца, должно быть! Он тоже таким был.

– А… Соня? – вдруг выпрямился он резко, взглянул ей в лицо встревоженно. – Она мне теперь… кто?

– Да никто она тебе, господи! Испугался-то как, дурачок… Это у нас отец общий, а у нее с тобой ничего в этом смысле общего нет. Так что люби ее на здоровье. А я за вас порадуюсь. Ребеночка потом родите, я нянькаться буду… Нет, это ж надо, судьба какая! С одного места ждешь, с другого прилетает. Мужика себе не нашла, зато братец отыскался…

* * *

Они сидели втроем на маленькой тесной кухоньке Анны Илларионовны, лепили пельмени. С пельменями этими затеялась Томочка – сама перемолола в мясорубке говядину пополам со свининой, сама замесила тесто. Как объяснила – праздника захотелось. Как в старые времена. Они всегда в праздники раньше садились втроем, лепили сами себе немудреное лакомство. И даже традиция у них была, помнится, – чтоб пельмени большими получались. Как вареники. Все любят маленькие, а они, наоборот, большие любили. И еще была традиция – на Соню ругаться. За то, что она сырой фарш ест. Была у Сони такая странность – от вида пельменного сырого фарша ее прямо в дрожь бросало – так и хотелось его намазать на черный хлеб! И съесть! За что и была бита по рукам то Викой, то Томочкой. И сейчас ее посадили подальше от плошки с фаршем, чтоб не дотягивалась. Чтоб сидела в уголке и раскатывала тонюсенькие сочни из теста. Соня их раскатывала, конечно, и очень при этом старалась, но на плошку с фаршем все равно взглядывала плотоядно, как кошка на рыбу.

– Ой, вы не представляете, девки, что я вчера пережила! – в который уже раз принялась рассказывать свою историю Томочка. Ловкие ее пальцы быстро пробежали по краю готового пельменя, полная рука легла на щеку, оставив там белый мучной след. – Он, главное, посмотрел на меня так, и говорит, главное, – отец мой поэтессу одну любил… Вы, говорит, имени ее и не знаете… А у меня сразу в груди – бац! – и оборвалось что-то. Как, как, говорю, ее имя, поэтессы этой? Представляете?

– Ну а он? – тоже в который уже раз переспросила Вика, перехватывая из Сониных рук готовый раскатанный сочень.

– А тут он мне и брякнул – Амалия Тараканова ее имя! Нет, представляете, что тут со мной было, а? Умереть и не встать… Девки, а вы его сами-то помните хоть? Отец мой его привел, он белобрысенький такой был… Познакомься, говорит, дочка, это братец твой Ванечка…

– Не-а. Я не помню, – помотала головой Вика.

– Ну как? Ты еще на него с кулачками накинулась – приревновала.

– Ой, а я помню! – тут же встрепенулась Соня. – Точно помню! Только я бы его никогда не узнала…

– Так и я его не узнала тоже! Если б не разговорились, так и расстались бы в неведении. Я же все норовила осторожненько выяснить, как он к Сонюшке относится. Серьезно иль нет. А он тут возьми да брякни – я, мол, однолюб! Как и мой отец! Да уж, чудны дела твои, Господи… Сонька, не смей! Ты посмотри на нее, Вика! Она опять целую ложку фарша прямо у тебя из-под носа тяпнула!

– Ой, да пусть ест… – рассмеявшись, махнула на нее рукой Вика. – Это она от волнения, наверное. От таких новостей и впрямь заволнуешься. Посмотри, какая бледная да малахольная! Прямо трепещет вся на нервной почве! Может, ей живой белок для успокоения необходим? Раз организм просит – пусть ест!

– Да знаю я, какой ей белок необходим… – проворчала Томочка, чуть улыбнувшись. – Вот настряпаем пельменей, этот белок и придет как раз ими угощаться…

– Да ну тебя! – моментально покраснев, потупила глаза Соня. – С чего ты взяла, что он сюда придет? Может, и не придет вовсе…

– Ой, да ладно… Куда он от нас теперь денется? А фарш все равно не трогай! Вот скажу ему, что ты мясо сырое, как собачонка, жрешь, он сразу тебя и разлюбит!

– Ви-и-ик… – просунулась на кухню коротко стриженная Славикова голова, – ничего у меня с этом краном не получается… Может, все-таки мастера вызовем, а? Ну откуда я знаю, как эти краны делают?

– А вот не хочу слышать ничего! – звонко ответила ему Вика, лучезарно улыбнувшись. – Делай давай! Все порядочные мужики это делают, и ты учись! Я понимаю, конечно, что это посложнее будет, чем мышку по коврику гонять, но что делать, Славик?

– Да тут все ключи старые, проржавели давно… – снова захныкал Славик, одновременно отвечая ей такой же лучезарной, но более короткой и сдержанной улыбкой.

Соня с Томочкой переглянулись мельком и хихикнули едва слышно, чтоб не обидеть парочку. Оно понятно, конечно, что нытье Славика было больше нарочитым, чем настоящим. Понятно, что это у них игра такая. Но лучше эмоций своих не показывать, промолчать из деликатности. Пусть играют, раз им так нравится.

– Проржавели, говоришь? А может, ты просто танцор плохой? – залихватски уперла кулачок в худосочный бок Вика.

Тут уж Соня с Томочкой прыснули по-настоящему. Вслух. Славик нахмурился, посмотрел на них обиженно, тут же скрылся из виду.

– Ой, горе мое… – озабоченно стряхнула мучную пыль с рук Вика, поднимаясь. – Пойду посмотрю, чего там за ключи такие… Может, и правда ржавые?

– Ожила вроде… – тихо проговорила, подсунувшись к сестре, Соня, когда Вика вышла из кухни. – Ты бы видела, какая она там была… Я и не узнала ее даже!

– Да уж, история… – тоже тихо вздохнула Томочка. – Кто бы мог подумать, что муженек ее такой сволочью окажется? Да и у тебя история с этими «родственниками» вышла не лучше!

– И у тебя… У тебя тоже… – эхом откликнулась Соня.

– О чем это вы тут? – весело плюхнулась на свое место вернувшаяся из ванной Вика.

– Да вот, рассуждаем с Сонюшкой… Слушайте, девки, а чего это мы вдруг все битыми оказались, а? Прямо как по заказу – всем с лихвой досталось! Странно даже!

– А помните, как мы в детстве в царицу играли? Ну? Кабы я была царица… И все себе чего-ни будь загадывали… – грустно усмехнулась Вика. – Я, помнится, просила, чтоб у меня всего много-много было. Помните? Вот и получила этого «много» по самое ничего. Надо было мне, дурочке, другое счастье заказывать… Вот это, простое, человеческое, с ржавым гаечным ключом в руке… – мотнула она головой в сторону ванной, где тихо и очень интеллигентно чертыхался Славик.

– Ничего. Теперь умнее будешь, – назидательно произнесла Томочка. – А ты, Сонь, чего себе заказывала тогда? Я уж и не помню…

– Да я тоже не помню, – пожала плечами Соня. – Ничего, наверное.

– Да она уже тогда на своих книжных облаках сидела, с князем Болконским да графом Вронским в обнимку! – громко рассмеялась Вика.

– Ну уж нет! – обиженно вскинулась вдруг Соня. – Вронский мне вообще никогда не нравился! Мне, если хочешь, Алексей Александрович Каренин в этой ситуации более симпатичен! Он, он…

– Да ладно! У него ж уши холодные! – хитро сощурив глаза, звонко подначила ее Вика. – Помнишь, как ты мне рассказывала, что его уши жене не нравились?

– Да при чем тут уши! Ты вообще все неправильно поняла! Если ты ничего не понимаешь, то…

– Да ладно, девки, хватит вам! Вика, не дразни ее! У нее теперь вместо Болконских да Вронских настоящий мужик будет. Земной, живой, добрый… Эх, счастливая ты, Сонюшка… И ты, Вика… А я… Вот выскочите замуж, одна останусь…

Томочка задрожала губами, сопнула тихонько, собираясь всплакнуть. Сестры переглянулись растерянно, потом заговорили в два голоса, перебивая друг друга:

– Томка, да ты же у нас героиня, ты что! Ты же нас одна вырастила! Да мы тебя никогда не бросим, Томка! Мы теперь все вместе будем, друг за друга держаться… А хочешь, мы тебя сейчас главной царицей назначим? А что? Смотри, как красиво звучит – царица Тамара… Не реви, Томка!

– Да ладно, девки. Не буду я реветь. Правда не буду, – улыбнулась она им, смахнув со щеки одинокую выпавшую слезу. – А знаете, почему не буду?

– Ну? – хором спросили сестры, уставившись на нее в ожидании.

– А потому, что я вдруг сейчас поняла – судьба-то у меня очень была счастливая, оказывается… Ведь я как раньше думала? Расквитаюсь с вами – и заживу тогда по-настоящему! Во дура была… Так оно всегда у глупых людей и бывает! Думают о своей судьбе как о наказании, да все в будущее норовят заглянуть, и того не понимают, что настоящее счастье было там, позади, в самых трудных его трудностях… Твое счастье, собственное, одной тебе даденное. И нельзя, нельзя его посылом гневить! Потому что пойдешь, как тебе кажется, за ним в поход, и обязательно в овраг какой-нибудь попадешь да и сгинешь там заживо… А я еще сердилась на тебя, Сонюшка, когда ты мне все про этот говорила, как его…

– Про отсроченный гедонизм? – подняла на сестру грустные глаза Соня.

– Ага. Про него. А теперь уж все, девки. Теперь уж я ученая буду… Давайте, что ль, пропустим за наше счастье по рюмочке? Наливай, Вика…

Схватив с подоконника початую и захватанную мучными руками бутылку кагора, Вика разлила вино по рюмкам, не забыв кликнуть и Славика:

– Эй, там, на корабле! То есть в ванной! Иди быстрее сюда, выпей за наше сестринское счастье!

Над Сониной рюмкой ее рука дрогнула – в прихожей скрипуче прохрипел старый дверной звонок. Вино пролилось на стол, покатилось тонкой струйкой по столу, закапало на пол.

– Кто это? – испуганно подняла голову Вика и напряглась высокой красивой шеей, как молодая пристяжная лошадь.

– Ой, да хватит тебе вздрагивать, Вик! – сердито проговорила Томочка, промокая салфеткой вино. – Прямо ненормальная какая-то… Это, наверное, Ванечка пришел! Это я его в гости вчера пригласила! Иди, Сонька, открывай! Чего сидишь, глаза выпучила?

Соня поднялась на ватных ногах, улыбнулась им счастливо и растерянно. Прежде чем открыть дверь, бросила на себя взгляд в старое мутное зеркало, висевшее в прихожей. И сама своему отражению удивилась – как щеки странно горят… Это от вина, наверное?

В дверях и правда стоял Иван. И опять – с цветами. Кремовые роскошные хризантемы качнулись головами в Сонину сторону, словно сами потянули к ней руки. Иван переступил порог, молча протянул ей цветы. Соня улыбнулась сначала, потом, застеснявшись и Ивана, и цветов, и улыбки, зарылась лицом в пахучие желто-кремовые лепестки. А когда снова подняла голову, резко вздрогнула – в дверях, за спиной Ивана, стоял Вадим…

– Господа, можно мне пройти на минутку? – громко и насмешливо проговорил он, пытаясь отодвинуть рукой Ивана в сторону. – Я вам ничуть не помешаю, господа, у меня тут секундное дело всего! Моя жена здесь находится?

Обернувшись, Соня увидела, словно сквозь дымку, как выскочила из кухни охваченная ужасом Вика, как бросилась со всех ног в комнату, где на ее кровати безмятежно спал Сашенька, как заметалась вокруг него, раскинув руки. Подумалось ей отстраненно, что Вика сейчас похожа на большую черную птицу, которая знает, что там, за кустом, сидит охотник, что дуло его страшного ружья уже направлено ей в сердце… Правда, отстраненность Сонина длилась недолго. Через секунду в прихожую вышла из кухни Тамара, из ванной – Славик со ржавым гаечным ключом в руке.

Они стояли в тесной прихожей плечом к плечу, как маленький отряд спецназа. Вчетвером. Соня лихорадочно прижимала к груди цветы, Томочка на всякий случай грозно выпятила вперед объемистый пухлый живот, Славик держал на весу в чуть оттопыренной руке свой ключ. Лишь Иван был спокоен, лицо его, как обычно, оставалось непроницаемым и чуть равнодушным.

– Может, вы позволите мне пройти, господа? – пожал полными плечами Вадим. – Чего это вы тут выстроились, извините? Я же говорю – мне только на секунду… Я вас совсем не побеспокою, господа! Мне только сына забрать, и все…

– А вот это видел – сына тебе? – выставила Тамара вперед толстую фигу. И даже покрутила ею смачно у Вадима под носом. – Ишь, чего захотел! А ну давай убирайся отсюда подобру-поздорову! Иначе мы всему миру про тебя расскажем, какая ты сволочь есть! Все, все расскажем, во всех подробностях! Вон, Славик напишет в свой Интернет, и все про тебя все узнают!

– Да? И кто же у нас такой Славик? – чуть улыбнувшись, поднял он слегка бровь. – Я полагаю, что Славик – это вот тот юноша с гаечным ключом в руке? Так? – слегка мотнул он головой в сторону Славика.