Николя Барро - Кафе маленьких чудес

Клэр, кстати, была единственной из трех дочерей Бофора, кому довелось выйти замуж. Две другие сестры, не столь своевольные, Анн-Соланж и Мария, оставались под отцовским присмотром, пока бдительный надзор за их добродетелью со временем не утратил былой необходимости. После этого одна сделалась учительницей и стала жить отдельно, деля квартиру (а как впоследствии поговаривали в семье, также и постель) с подругой, которая работала портнихой. Вторая так и прожила всю жизнь в белой вилле с родителями, оборудовала для себя комнату в башенке, посвятив себя заботливому уходу за небольшим розарием, и даже написала там несколько стихотворений, которые с ее смертью канули в пучину забвения.

По счастью, история Клэр и Максимилиана завершилась благополучно. Иначе не появился бы на свет ни ее отец-инженер, ни она сама, подумала Нелли. Погруженная в воспоминания, она рассеянно вертела на пальце кольцо, как бы вызывая дух бабушки Клэр Делакур, которая в том, что касается любви, так уверенно шла по жизни избранным однажды путем.

«Сегодня тебе как раз самое время вспомнить обо мне, бабушка, – произнесла про себя Нелли. – „L’amour gagne toujours! – Любовь всегда победит!“ Это же было твое кредо, не так ли?»

Нелли улыбнулась. По крайней мере, ей не нужно выяснять отношения с коварной свекровью, а требуется всего лишь вручить письмо таким образом, чтобы оно точно не попало в чужие руки.

Через полчаса она была одета и готова к выходу. Посуда помыта, кровать застелена. Нелли крепко захлопнула дверь своей двухкомнатной квартирки на улице Варенн и заперла ее на два оборота. Затем бегом спустилась с пятого этажа, раскрыла клетчатый зонтик и бодрым шагом вышла на утреннюю парижскую улицу.

Полчаса спустя Нелли под непрекращающимся дождем взбежала по ступеням, ведущим в университетское здание.

Мадам Борель поздоровалась с набитым ртом. Тунцом пахло на весь секретариат.

– Пришел сегодня, – довольно бесцеремонно сообщила она, кивнув на закрытую дверь.

Нелли тоже кивнула:

– Я знаю.

Уже скоро она постучалась в кабинет профессора Бошана, еще не догадываясь, как нужен ей будет сегодня бабушкин совет!

Или хоть чей-нибудь.

Даниэль Бошан во время болезни оставался далеко не таким заброшенным и несчастным, как это рисовалось в воображении Нелли. У него действительно была высокая температура, и больно было глотать, но большую часть времени он проводил в приятном полумраке, лежа под одеялом, и с удовольствием болеющего человека, которому не нужно выходить на улицу, прислушивался к шуму дождя в ожидании, когда скрипнет замок и повернется ключ.

Бошан уже и не помнил, когда у него в последний раз было гнойное воспаление миндалин. Наверное, в детстве? Но среди прочих хороших вещей, связанных с этой болезнью, вроде мороженого, которое приятно охлаждало глотку, главное место занимала тонкая, прохладная ладонь, с нежной заботой трогавшая его лоб, и это касание сопровождалось легким позваниванием серебряных браслетов, которое представлялось ему звуком ангельских колокольчиков.

Нетрудно догадаться, что нежная ладонь принадлежала не домработнице Клотильде, которая дважды в неделю топотала в квартире, ворчала на беспорядок и наводила идеальную чистоту.

Не кто иная, как Изабелла Сарти, сидела каждый день у кровати Бошана и влюбленно смотрела на него, хотя он был красен как рак, а глаза сделались как щелочки. И после ее ухода у профессора оставалось много времени для того, чтобы мысленно возвращаться в Центральный парк, где все началось с грозы, разразившейся над ними обоими так внезапно, как будто это Купидон выпустил в них свои стрелы.

Эти картины проходили перед взором профессора словно фильм, который он в любой момент мог включить и просматривать снова и снова. На второй день конгресса несколько участников сговорились прогуляться после заседания по осеннему парку, в котором деревья полыхали пожаром красных, оранжевых, желтых и темно-фиолетовых оттенков. Но как дошло до дела, большинство под тем или иным предлогом отказались идти: кто-то слишком устал, кому-то хотелось поскорее вернуться в гостиничный номер или пройтись по магазинам Пятой авеню, так что в конце концов из всех желающих остались только он да Изабелла, вдвоем они ходили по парку в центре Нью-Йорка, беседуя и любуясь роскошной игрой красок.

– Такой красоты я никогда еще не видела. – У Изабеллы был характерный итальянский акцент, составлявший чарующий контраст с ее элегантной внешностью. Неожиданный порыв ветра взъерошил ей челку, закрыв волосами лицо. – Кстати, ваш доклад был просто великолепен.

– Вы так находите? – спросил польщенный Бошан, и тут упали первые капли.

– Какая подлость! Похоже, начинается дождь, – воскликнула Изабелла, ускоряя шаг.

– Думается, вы правы, – согласился Бошан, стараясь идти в ногу с высокой спутницей и не отстать.

Его хромота усилилась. К сожалению, усиливался и дождь, на небе сгущались грозные тучи, в воздухе прокатился могучий раскат грома. Изабелла вскрикнула и вцепилась в руку профессора, и тут хлынул ливень, они кинулись спасаться. Но куда бежать?

Бошан первым заметил небольшой павильон:

– Туда!

Он сорвал с себя плащ и поднял его как парус у них над головами. Хохоча и кляня непогоду, они побежали по парку. Когда, запыхавшись, они вбежали в павильончик, оба были уже насквозь мокрые, снаружи шумел дождь.

– Mamma mia! – еле переводя дух, воскликнула Изабелла. – Ну и погодка!

Она была почти одного роста с профессором, сквозь запотевшие очки он видел прямо перед собой ее лицо, залитое водой. Тушь с ресниц растеклась под глазами. Профессору стало смешно.

– Вы могли бы поступить в качестве экспоната в зоопарк Центрального парка. Сейчас вы похожи на медвежонка панду, – сказал он.

– А у вас такой вид, точно вы вообще ничего не видите!

Изабелла Сарти так и прыснула, а за ней рассмеялся и он, и они корчились от смеха и никак не могли остановиться. На них вдруг накатила волной сумасшедшая жажда жизни и понесла, и вскоре, когда они, отсмеявшись, очутились друг против друга в павильоне, кроме туши для ресниц, размазанной оказалась и помада на губах Изабеллы.

После того неожиданного поцелуя в Центральном парке Нью-Йорка, вслед за которым из уст Изабеллы вырвалось испуганное «Ах, а как же Леандро!», оба уже не могли жить друг без друга. Таким образом, эти дни проходили не только под знаком теорий Вирильо о скорости и катастрофах – катастрофа уже произошла, причем со скоростью света, – но и сопровождались несмелым стуком в дверь гостиничного номера и такой страстью, которая уж точно скорее соответствовала бешеному ритму современного мира, чем теоретическим выводам Вирильо. И после того как в последний день заседаний конгресса Изабелла в восхищении замерла перед картиной Огюста Кота, репродукцию которой из музейной лавки ей затем подарил Бошан и которая теперь висела на двери ее кабинета на философском факультете, где ее с каким-то нехорошим и, как оказалось, вполне оправданным чувством рассматривала потом Нелли, оба наконец поняли, что пора подумать о будущем и легализовать отношения, которые они со всяческими предосторожностями продолжали поддерживать в Париже.

Болезнь профессора случилась очень кстати, так как в часы, проведенные с ним в пропахшей ментолом и лимоном спальне, Изабелла приняла печальное решение расстаться с женихом («бедный, бедный, Леандро!»). Но представить себе жизнь вдалеке от своей многочисленной семьи она тоже была не в состоянии.

– Пойми меня, дорогой, я не могу остаться в Париже! – сказала она, глядя на него огромными умоляющими глазами. И что поделаешь – этим глазам ни в чем невозможно было отказать. – Семья – это все-таки семья!

Хотя насчет семьи Бошан был иного мнения и в душе не разделял ее энтузиазма, он все же стал прощупывать почву, чтобы устроиться преподавателем в Болонский университет. А так как удача хоть и не всегда, но довольно часто оказывается на стороне влюбленных, а профессор вдобавок заработал себе превосходную репутацию в ученом мире, его согласились принять на преподавательскую должность с осени следующего года. Оставшееся до тех пор время решено было использовать для переезда и изучения итальянского языка, который пока что был знаком профессору только в части любовного лексикона.

Разумеется, его немного пугала необходимость объявить новость, эффект которой будет подобен разорвавшейся бомбе. Ангина подарила ему небольшую отсрочку, но теперь настало время, когда больше нельзя было откладывать необходимые переговоры, в ходе которых он должен был сообщить о своем уходе. Сегодня в полдень у него уже было назначено собеседование с деканом. Отступать было поздно. В пятницу на праздновании Рождества они с Изабеллой собирались объявить о своих отношениях всем остальным. А потом он будет отмечать Рождество в доме своей будущей жены за большим застольем, в котором примут участие ее многочисленные и многоречивые родственники. Вот что творит с человеком нежданно-негаданно обрушившаяся любовь! Профессор Бошан не переставал этому удивляться.

Профессор Бошан покачал головой и погрузился в изучение бумаг, скопившихся у него на столе. Разумеется, он будет скучать по своей команде, в первую очередь по мадемуазель Делакур, своей лучшей и самой способной студентке, которая писала у него магистерскую диссертацию и в которой он за то время, что она у него работала, так толком и не разобрался. Он испытывал почти отеческое чувство ответственности в отношении этой очаровательной девушки, которая, словно добрая фея, всегда была рядом, когда это требовалось. Тихая вода означает глубокий омут, в ее случае он был в этом уверен. Чересчур серьезна для своего возраста, но стоит ей улыбнуться, как все вокруг озаряется светом. Вот что он скажет ей на прощание: чтобы она почаще улыбалась!

Осторожный стук в дверь пробудил его от задумчивости. Бошан поправил очки и поднял голову от бумаг.

– А-а-а, мадемуазель Делакур! Входите, входите! Я как раз о вас подумал.

Профессор отложил документ, который только что просматривал, и сделал знак Нелли подойти ближе. Он сидел перед стеллажом во всю стену, уставленным книгами, и, казалось, был в превосходном настроении.

– Bonjour, Monsieur Beauchamps![40] Как хорошо, что вы снова здесь! – Улыбаясь, Нелли быстро подошла к столу. То, что профессор только что думал о ней, показалось ей добрым предзнаменованием. – Вы правда уже совсем поправились?

– Да, я прекрасно себя чувствую, – правдиво ответил Бошан. Ему и впрямь редко когда в жизни бывало так хорошо, как сейчас. – Прошу вас, садитесь, пожалуйста! – предложил он, кивнув на кресло перед своим столом, и его взгляд с удовольствием остановился на ассистентке, которая сегодня выглядела особенно миловидной.

Нелли села. За несколько минут до прихода она проверила в зеркале свой внешний вид. Малиновое платье с круглым вырезом, на ширину ладони не доходившее до колен, маленькие висячие сережки, симпатично покачивающиеся при каждом движении головы, блестящие каштановые волосы до плеч, слегка завившиеся на концах от царившей на улицах сырости, красная губная помада – все выглядело как надо.

С сильно бьющимся сердцем она слушала, как профессор, кутая шею в платок с огуречным узором, чтобы защитить свои больные миндалины от холода и сквозняков, разглагольствовал об ужасной погоде вообще и своей ангине в частности. Наконец он, сложив перед собой на столе руки, обратился к Нелли:

– Ну а вы-то как поживаете, мадемуазель Делакур? Все хорошо? Как продвигается диссертация? Кстати, вступительная часть мне очень понравилась. Возможно, вам бы следовало немного подробнее остановиться на вопросе о…

– Профессор Бошан, – прервала его Нелли, которой в этот момент было совершенно не до диссертации. Ей нужно было выполнить важную миссию. Не колеблясь ни минуты, она вынула из сумки голубой конверт. – Вот! Я уже давно хотела вам его передать! – Она протянула профессору конверт.

– О! Вы написали мне поздравительную открытку по случаю выздоровления! Вы так внимательны!

Повертев письмо в руке, Бошан потянулся за ножичком для разрезания конвертов, который стоял в серебряном стаканчике для карандашей.

– Нет, не сейчас! – Заметив удивленный взгляд профессора, Нелли покраснела. – Видите ли, я хотела, чтобы вы прочитали это письмо в спокойной обстановке, когда никто не мешает… И тогда… То есть я уже давно хотела с вами об этом поговорить, но… Но у меня как-то плохо получается, когда… когда… Да ладно, не все ли равно! Прочтите письмо, и вы все поймете!

Облегченно вздохнув, Нелли откинулась на спинку кресла. Дело сделано, а дальше будь что будет!

Бошан опустил руку с письмом и подмигнул девушке:

– Звучит очень таинственно! – Подумав секунду, он понизил голос. – Думаю, я должен открыть вам один секрет, – сказал он с улыбкой.

Нелли так и подскочила: