Лаура Гурк - Как избавиться от герцога за 10 дней

– Мы это уже обсуждали: вы моя жена, Эди.

Услышав его ответ, она ощутила странное разочарование, хотя и не знала почему. Чего, собственно, она ожидала?

– Вы могли бы добиться аннулирования брака, если бы подали прошение. Кроме того, я отказываюсь удовлетворять ваши… ваши… – В горле внезапно пересохло, но она заставила себя продолжить: —…ваши супружеские притязания. Это может послужить основанием для аннулирования.

– Меня это не интересует, Эди. – Его взгляд прошелся по ее лицу. – Я не хочу расторжения брака.

– И если бы это произошло, – будто и не слышала его, продолжила она, – то вы могли бы снова жениться.

– Спасибо, но у меня уже есть жена и она меня вполне устраивает. – Он прикоснулся к ее щеке так нежно, что у нее не появилось желания отстраниться.

«Вы не смогли бы, – подумала она. – Нет, если бы знали».

– Вы могли бы найти более подходящую девушку, – сказала Эди, и в собственном голосе услышала ноту отчаяния. – Красивее…

– Красивее? – фыркнул Стюарт. – Вы считаете себя некрасивой?

Она сглотнула и открыла глаза.

– Да, и мы оба знаем это.

Его взгляд так медленно скользил по ее лицу, что, казалось, минула целая вечность, наконец он произнес:

– Лично я ничего об этом не знаю.

Она ненавидела этот его откровенно оценивающий взгляд, ненавидела и себя – за то, что становится из-за него ранимой.

– Ну и кто из нас лжет?

– Мы оба помним тот день на террасе. – Его рука легла на ее щеку, и он повернул ее лицо к себе. – И хотя я не могу с полной уверенностью сказать, почему это мне так запомнилось и что именно заставило вас улыбаться, но тогда вы в первый раз улыбнулись мне.

– И что? – Вопрос прозвучал резко и жестко: она не могла вынести эту легкую нежную ласку, но пока еще могла оттолкнуть его руку… если бы хотела. «Встань, – приказала она себе, – встань и уйди!» – но не могла двинуться с места, отчего руки ее сжались в кулаки. – И что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что вы правы.

– Права в чем? – Она опустила глаза, стараясь вообще не смотреть на него, ничего не чувствовать.

– В том, что вы некрасивая. – Он говорил, а его прикосновения, нежные как перышко, от щек к вискам, потом вниз к шее, сводили ее с ума. – Потому что, когда вы улыбнулись мне в тот день, я не думал даже, что вы красивая. – Он сделал паузу. Его пальцы замерли. – Я думал, что вы прекрасная.

При этих словах что-то в ней сломалось, она едва сдерживала рыдания.

– Я не могу дать вам то, чего вы хотите, Стюарт. Вам надо найти другую…

– А вы, Эди? Чего хотите вы?

Большой палец коснулся ее губ.

– Чего я хочу, не имеет значения.

– Нет, имеет. – Легкая ласка была невыносима. – Вы не хотите детей?

Страх усилился и объял ее сердце, и это было больно. Как от удара.

– Нет, – солгала Эди.

– Почему нет? – Его пальцы замерли на ее губах, он придвинулся еще ближе. Она попыталась отвернуться, но он запустил руку ей в волосы и удержал.

– О нет! – воскликнула Эди и так резко отстранилась, что оборка платья зацепилась за запонку на его манжете и тонкое кружево порвалось.

И этот звук, похожий на чирканье спички, словно отрезвил ее и призвал к действию. Она отползла от него на коленях, попыталась подняться на ноги, но каким-то образом ее юбки оказались под ним.

– Пустите! – в панике воскликнула Эди, отчаянно пытаясь высвободиться. – Пустите же!

Он приподнялся, освобождая ее юбки, и она наконец-то вскочила на ноги. Стюарт тоже поднялся, но медленно, воспользовавшись скамеечкой для ног.

– Эди, подождите!

Он ухватил ее за талию, она попыталась вырваться, но он не отпустил, а, напротив, обнял еще крепче. Она замерла, охваченная страхом, стыдом и внезапно возникшим пугающим чувством неизбежности. Зачем бежать? Что за причина?

Она опустила глаза на порванное кружево: ничего, лишь небольшая дырка, всего-то дюйм-два. Подняв свободную руку, Эди с удивлением заметила, что пальцы не слушаются ее, когда попыталась соединить порванное кружево.

– Боже мой! – Голос Стюарта, казалось, раздавался откуда-то издалека, и хотя хриплый шепот едва можно было разобрать, это сказало ей, что он все понял. Он тут же убрал руку с ее талии, словно обжегся. – Боже мой, до чего же я глуп!

Его рука поднялась и коснулась ее лица. Она вздрогнула, и хотя он тут же убрал руку, ее страх вышел на поверхность, как ни хотела она это скрыть.

Грудь сдавило, запах одеколона наполнил ноздри и проник в грудь, стыд обдал ее, обжигая кожу, как щелочное мыло, которое она использовала тогда в Саратоге, пытаясь смыть с себя постыдные следы.

– Эди, посмотрите на меня.

Не желая повиноваться, она покачала головой, хотя прекрасно знала: до тех пор пока не сбежит отсюда, ей придется смотреть на него. Даже если сбежать на край земли, ей все равно никогда не избавиться от случившегося.

Эди заставила себя поднять глаза, и в тот момент, когда увидела его лицо, что-то сломалось внутри. Резко повернувшись, она бросилась к двери. Она бежала не из-за страха, а от шока: лицо Стюарта – это было больше, чем она могла вынести.

За свою жизнь Стюарт испытал немало сильных эмоций: сходил с ума от первой любви, опускался в самые темные глубины от горя, испытывал благоговение, наблюдая красивейшие африканские закаты, а однажды даже впал в ступор при виде веснушек на женском лице; познал он и вожделение, и голод, и радость, и боль, и отчаяние.

Как он считал, гнев ему был тоже знаком. Считал до сих пор.

Стюарт стоял в спальне Эди и думал, что злость, которую испытывал прежде, ничто по сравнению с тем, что чувствовал сейчас. Гнев – это другое. Гнев – это когда кровь закипает в жилах и бежит подобно лаве, когда ты чувствуешь, будто тебя раздирают на части, темнота застилает глаза и поглощает все… И этот гнев он ощущал, наблюдая, как тонкая рука Эди пытается сомкнуть порванное кружево.

В этом неловком движении истина открылась ему молниеносно, шокируя и парализуя, когда Эди выбежала из спальни. Он не мог следовать за ней, не мог двинуться с места или трезво размышлять, чувствуя, как внутри закипает гнев, а мог только чувствовать. И стоя в этой красивой уютной английской спальне, с бледно-сиреневым шелком и бархатом, он чувствовал первобытную ярость дикого зверя, с которыми ему приходилось сталкиваться в африканском буше.

Руки чесались убить того сукина сына, который сотворил с ней такое. Стюарт с великой радостью порвал бы его на куски, а потом нашел бы ее отца и потребовал ответа, почему тот ничего не сделал, чтобы отомстить за нее. Он костерил себя за то, что был слеп и не замечал очевидного, и это вызывало желание напиться, предпринять какие-то действия, пробить стену – сделать хоть что-нибудь…

Стюарт глубоко вздохнул и закрыл лицо руками, стараясь подавить бушевавший в нем гнев, понимая, что это плохой советчик.

Некоторое время спустя он взял трость, надел туфли и вернулся в свою комнату переодеться к обеду. Облачившись в накрахмаленную рубашку, белый жилет, черный вечерний сюртук и брюки, Стюарт почувствовал, что это, как ни странно, помогло спрятать гнев поглубже. А когда повязал белый шелковый галстук, застегнул пуговицы рубашки и вдел запонки в манжеты, вложил в карман белый платок, он уже был в состоянии заглушить в душе разъяренного зверя и снова стать цивилизованным человеком.

Теперь можно отправляться и на поиски жены.

Эди он нашел в Римском саду, на той же самой скамье, где они сидели днем раньше, но, едва завидев его за живой изгородью, она вскочила на ноги.

– Что вам нужно?

Он остановился, не желая причинять ей боль и обдумывая, как поступить. Он пришел успокоить ее, но, как видно, это ей нужно сейчас не больше прошлогоднего снега.

С глубоким вздохом он произнес:

– Значит, ваше сердце не было разбито?

По ее лицу пробежала дрожь, и Стюарт показалось, что в грудь ему вонзился острый нож.

– Он… – Боже, как трудно это выговорить! – Он изнасиловал вас.

Она не издала ни звука. Она не могла говорить – просто смотрела на него, и никакого ответа не требовалось. Ее боль застыла в воздухе между ними, и гнев Стюарта стал еще глубже, захватывал все его существо.

С самого начала он чувствовал ее боль, но не понимал истинной причины. А может, не хотел понимать? Оказалось, что проблема вовсе не в разбитом сердце или естественном страхе девственницы – все гораздо сложнее. И теперь, когда он знает правду, какой бы ужасной она ни была, пути назад нет. Вопрос в том, что теперь делать с этой правдой.

– Мне хочется его убить, – сказал Стюарт, поддавшись первому импульсу. – Я готов ближайшим пароходом отправиться в Нью-Йорк.

– Нет, вы не можете, – проговорила Эди, качая головой. – Я ценю этот жест, но нет. В Англии герцогу, возможно, убийство и сошло бы с рук, но в Америке законы гораздо жестче – вас повесят. Кроме того, неужели вы думаете, что мне не приходило это в голову? Сколько бесконечных ночей я провела, обдумывая это! Это стало смыслом жизни. Но есть Джоанна, ее будущее, и я не должна забывать об этом.

– Хорошо, пусть я не могу его убить, но есть и другие возможности.

– Какие? Дуэль из-за моей оскверненной чести? – Она рассмеялась, и этот смех заставил его вздрогнуть. – Мы виделись… после, и он отказался жениться на мне. И согласно мнению света я превратилась в ловкую маленькую нахалку, которая старалась заманить благородного джентльмена в свои сети и обманом затащить под венец. Где тут честь, ради которой стоит стреляться? Особенно когда прошло шесть лет.

– Согласен, дуэль подразумевает временные границы, но это не то, что я имел в виду.

Она покачала головой.

– Он богат, известен, имеет вес в обществе – в общем, недосягаем.

«Таких людей не существует, – подумал Стюарт, – у каждого есть своя ахиллесова пята», – но вслух этого не сказал. Напомнив себе о более важном на данный момент, он постарался унять свой гнев: для этого еще будет время.

– Не могу даже вообразить, что вам пришлось перенести, и не жду, что вы расскажете мне об этом, но…

– Хорошо. – Слово прозвучало как выстрел.

– Но если вы когда-нибудь захотите…

– Не захочу. А теперь, пожалуйста, уйдите.

Она похожа на раненое животное, подумал он, глядя на нее. Страх и боль присутствовали в каждом ее движении, в напряженности позы, в настороженном взгляде. Ей хотелось в одиночестве зализать раны, чем она и занималась все время, но он не мог позволить ей продолжать в том же духе.

Более, чем когда-либо, она сейчас напоминала испуганную газель, и он решил, что есть только единственный способ к ней подступиться. Медленно, двигаясь с максимальной осторожностью, он сделал шаг в ее сторону и тут же остановился, увидев, как она подхватила юбки. После второго шага она в панике принялась оглядываться, пытаясь сообразить, куда бежать. Путь ей преграждали заросли кустарника, и когда он сделал третий шаг, она, должно быть, решила, что не стоит сквозь них продираться, а вместо этого вскинула подбородок и обдала его холодом зеленых глаз.

– Я бы хотела побыть одна, если не возражаете.

– Разумеется, возражаю. – Он медленно обошел фонтан, подходя к ней все ближе. – По моим расчетам, у меня еще осталось полчаса вашего времени.

– Вы что, шутите? – В ее глазах промелькнул страх. – Сейчас, после того как все узнали, вы не можете продолжать…

– Могу и буду. – Он видел, как ее лицо еще больше побледнело, но отступить не мог, не мог уйти и оставить ее наедине со своей болью. Она его жена, черт побери… – Для меня ничего не изменилось. И впереди еще восемь дней. Или вы решили сдаться?

Она в нерешительности переступила с ноги на ногу и вновь огляделась.

– Вы, конечно, можете, но тогда вам придется бежать.

Он медленно поднялся по ступеням и остановился перед ней. Между тем на землю спустились сумерки – время, когда все краски кажутся ярче, а запахи – сильнее. Он видел золотые искры в ее зеленых глазах и медный блеск светло-рыжих волос, а вдыхая ароматы сада, ощущал запах ее страха.

– Только имейте в виду: бегство будет означать поражение.

– Вы не можете этого понять, – процедила она сквозь сомкнутые зубы. – Вам не дано.

– Возможно, но я хорошо знаю, что такое страх: не раз встречался лицом к лицу, – и умею с ним справляться. Единственный способ – встретить его с открытым забралом и преодолеть, потому что все равно от него не убежишь.

Едва сдерживаемые рыдания вырвались из ее горла, но она справилась с ними, закусив губу.

– И боль мне знакома тоже. Кому, как не мне, знать это? Но, Эди, раны можно залечить, даже самые глубокие, – нужно только проявить настойчивость. Пройдет время, и все забудется как страшный сон.

Она подняла голову, и золотистые искорки в ее глазах вспыхнули с новой силой.

– Вы так думаете? Вы столь самонадеянны, если решили, что можете излечить меня?