– Пусть мы и лежим не на простынях, – пробормотал он и сдул перышко с ее уха, – я все же сделаю то, о чем столько времени мечтал.

Он наклонился к ней и завладел губами. Этот поцелуй не был требовательным или страстным и скорее походил на тот, в саду. Ее тело уже начало привыкать к его поцелуям, поэтому откликнулось почти сразу, расслабляясь, прижимаясь к нему.

Он изучал ее рот языком, побуждал повторить его движения, ответить. Поцелуй был нежным, долгим и прерывался лишь на мгновение, чтобы она могла глотнуть воздуха, прежде чем он продолжит снова. Постепенно он становился глубже, и тепло растекалось по ее телу с еще большей силой, собираясь в горячий комок в груди и внизу живота. Она тихо постанывала, не отнимая губ.

Он снова прервал поцелуй, чуть отодвинулся… На сей раз, вместо того чтобы отпустить его, она уцепилась за его жилет, удерживая. Нет, она вовсе не хотела, чтобы поцелуями все и закончилось.

– Эди?..

Она знала, о чем он спрашивает, и открыла глаза.

– Вы говорили, что можно испытать настоящее блаженство от ласк и поцелуев… Сейчас у вас есть шанс доказать это.

Уголки его губ дрогнули в улыбке, а рука, лежавшая на талии, начала свое медленное скольжение вверх, к груди. Она шумно вздохнула, и он остановился. На вопрос в его глазах она ответила кивком.

Ему казалось, что ладонь горит от нетерпения, ощущая ее тепло под бесконечными слоями ткани и пробираясь к обнаженной коже. Она, напротив, дрожала. Они не сводили друг с друга глаз. Он обхватил ладонью ее грудь и легонько сжал, потом отпустил и снова сжал, чувствуя эту маленькую упругую округлость под жестким каркасом корсета. И ее тело не замешкалось с ответом: бедра беспокойно задвигались на перьях, ноги согнулись, выпрямились… она прогнулась, прижимаясь грудью к его руке. Она ощущала какое-то странное нетерпение, как будто каждая частичка ее тела нуждалась в движении.

Он не заставил ее ждать: рука поднялась к кромке декольте, пальцы проникли в пену кружев и расстегнули пуговицу, потом вторую… Он их расстегивал медленно, одну за одной, и к тому моменту как добрался до талии, она дрожала от предвкушения и не сводила глаз с его руки. Когда он распахнул полочки платья, его загорелая рука на фоне ее белоснежного лифа и бледно-розового атласа корсета казалась такой мужественной. Он убрал руку, склонился к ней и прижался губами к нежной округлости.

Эди ахнула от неожиданности, вздрогнула всем телом, выгнулась и обхватила его голову. Пальцы тонули в темных волосах, пока он касался губами и языком груди, ключиц, шеи.

Ее дыхание участилось, ноздри с трепетом ловили знакомый запах сандала, пока его язык прикасался к коже, пробуя на вкус. Его ладонь снова легла на грудь, и она стонала, изнемогая от ласк, желая чего-то большего.

Его пальцы кружили по кромке корсета, касаясь обнаженной кожи и пытаясь пробраться к соскам, и наконец ему это удалось… Ни с чем не сравнимое ощущение, прокатившееся дрожью по всему ее телу, было подобно удару электрическим током. Не в силах вынести его, она закричала, ее бедра дернулись.

Он принялся целовать ее губы, щеки, подбородок, мочку уха… Руки опустились вниз, к ягодицам, погладили, чуть сжали, затем, ухватив край юбок, стали поднимать их вверх.

Ее охватила паника.

– Стюарт?

Он замер, только язык продолжал ласкать ее ухо.

– Ты хочешь, чтобы я остановился?

Он дышал часто, порывисто, но вместе с тем нежно.

Это Стюарт, напомнила себе Эди. Стюарт. И пока она сможет видеть его, будет смотреть в его глаза, все будет хорошо.

Она сглотнула, паника ушла.

– Только смотри на меня. Смотри на меня, когда… прикасаешься ко мне.

Он поднял голову, в то время как рука пробиралась к ее панталонам… Но даже при том, что видела его лицо, смотрела в красивые глаза, когда рука достигла местечка между бедрами, она замерла, вдруг почувствовав непомерный страх, окаменела и сжала ноги.

Он не торопился и терпеливо ждал.

Она снова разрывалась между страхом и желанием, пока отвага не оставила ее.

– Произнеси мое имя, – потребовал он твердо.

– Стюарт…

– Да, это я… не он.

В ответ на его слова ее ноги медленно расслабились, дав дорогу руке.

– Стюарт… – Мягкий стон заставил его улыбнуться, и она сама развела ноги, чуть согнув в коленях.

Он гладил нежную кожу ее бедер, пальцы скользили по тонкой ткани ее панталон в поисках прорези, и когда наконец нашли, когда его рука проникла в святая святых, когда пальцы прикоснулись к самому чувствительному местечку ее влажной плоти, она вскрикнула.

Страх трансформировался во что-то иное, что заставило ее снова закричать, во что-то такое, в чем не было страха, но было ни с чем не сравнимое удовольствие. Его палец двигался, скользил, ласкал ее влажную нежность, совершая ритмичные круговые движения, и эти невозможные ласки заставляли ее дрожать, и стонать, и закрывать глаза от полноты ощущений. Так вот оно – то, что он называл блаженством! Да, это действительно блаженство.

Его ласки стали интенсивнее: теперь палец проникал в отверстие между складочками плоти. Она вскрикнула, вспомнив грубое вторжение, и, приподнявшись, оперлась на локти и открыла глаза, боясь боли и инстинктивно готовясь к борьбе. Но боли не было.

Она смотрела на лицо Стюарта: сейчас оно было в нескольких дюймах от ее собственного, глаза закрыты, – но она все равно смотрела, пока он ласкал ее.

Ее тело вздрагивало, отвечая на каждое движение его пальца, каждый вздох превращался в стон. Удовольствие становилось все сильнее, приближаясь к пику, росло в ней, проникая в каждую клеточку, становясь все глубже, сильнее, и затем без всякого предупреждения взорвалось внутри… И волна наслаждения омыла ее, и единственное, на что она оказалась способна, – это прорыдать его имя. Он поцеловал ее, поймав губами крик, а пальцы продолжали свой восхитительный танец, и каждое прикосновение обновляло удовольствие, пока она не почувствовала, как ее накрывает вторая волна наслаждения. Вот оно, истинное блаженство. Ее глаза снова закрылись, с губ сорвался шепот:

– Стюарт!..

Это был сигнал – никаких других слов не требовалось.

Он едва слышал, как она выдохнула его имя: мешал гул в висках, – но знал, что будет помнить этот шепот до конца своих дней. И это ощущение больше никогда не повторится.

– Я понял, дорогая, – прошептал он возле ее губ. – Я понял.

Он хотел снова довести ее до пика, чтобы услышать нежные торопливые вздохи, увидеть судорожные движения, но знал, что надо подождать, дать ей прийти в себя. Его собственное тело горело от желания, и теперь это желание руководило им.

Он хотел ее так сильно, что дрожала рука, пока расстегивал пуговицы на брюках. Лихорадочно пытаясь избавиться от них, он шептал ее имя и целовал рот, щеки, глаза, чувствуя себя при этом похотливым и нетерпеливым, как четырнадцатилетний мальчишка.

В минуту просветления он осознал, что не может взять ее вот так, сразу, поэтому повернул на бок, лицом к себе, привлек ближе. Глядя ей в глаза, широко открытые, он прижался бедрами к пушистому холмику у нее между бедер, и она, почувствовав давление его пениса, шумно втянула воздух.

– Все будет хорошо, милая, – пообещал он, задыхаясь. – Я не сделаю тебе больно.

Ее глаза распахнулись еще шире в тревоге, ноздри затрепетали от страха, дрожащие губы приоткрылись. И тогда он вновь потребовал:

– Произнеси мое имя!

– Стюарт.

И больше он уже не сдерживался. Где-то на периферии сознания возникла мысль, что надо бы спросить, должен ли он остановиться, но не спросил. Желание разгорелось в нем с такой силой, что было не до вопросов. Он сжал рукой ее ягодицы и придвинулся еще ближе.

Она задышала часто, прерывисто, и он убеждал себя, что не слышал «нет». Он напряженно ждал, но она не произнесла ни звука – только нетерпеливо двинула бедрами, стараясь впустить его глубже.

Он задыхался.

– О господи, Эди… Господи боже мой!

Другие слова были забыты, он просто больше не мог ждать. Перевернув на спину, не выпуская из рук, он принялся лихорадочно покрывать поцелуями ее лицо и шею, волосы и щеки – все, до чего мог достать. И хоть кровь клокотала в ушах, Стюарт слышал, как она произнесла его имя, и едва не вскрикнул от радости: она не сказала «стоп»! Она не сказала «нет»!

И тогда он рванулся вперед, полностью раскрывая ее. Она вскрикнула, повторяя его имя, и он вторил ей. И снова вперед, сильнее, глубже, предельно глубоко, но и этого ему было мало… Обхватив за спину, он зарылся лицом в нежную шею и продолжил ритмичные движения, с каждым ударом все быстрее и быстрее, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг самого пика, и тогда погрузился в волны чистого наслаждения. Завершение было столь мощным, что наполнило каждую клеточку его тела истинным блаженством. Это было так потрясающе сладостно, что он, стараясь продлить это состояние, снова и снова вонзался в нее, пока наконец не затих, лежа на ней и обдавая жарким тяжелым дыханием шею.

Едва сознание вернулось к нему, он прошептал ее имя, и оно отозвалось эхом в безмолвии дня. Странная тишина. Он нахмурился, чувствуя: что-то не так…

Ощущение опасности, которого он не испытывал уже полгода, внезапно вдруг ожило, заставляя шевелиться волосы на затылке. С неприятным предчувствием он приподнял голову, чтобы посмотреть на ее лицо, и то, что увидел, подтвердило его худшие опасения. Ее глаза были крепко закрыты, по лицу струились слезы. Они вытекали из-под закрытых век и катились по щекам… И все его нутро загорелось, словно кто-то бросил горящую головешку ему в вырез рубашки.

– Это все? – услышал он ее шепот, но глаза она так и не открыла.

Вопрос пронзил его до глубины души, и он, почувствовав себя последним негодяем, поцеловал ее в мокрую щеку.

– Эди…

Она вздрогнула, уклоняясь от поцелуя, не резко, но достаточно ощутимо для того, чтобы он тоже отодвинулся. Руки, лежавшие у него на плечах, попытались оттолкнуть его, но он не двинулся.

– Эди, открой глаза, посмотри на меня.

Она послушалась, но ее заплаканное лицо представляло собой застывшую маску полнейшего безразличия, и это еще сильнее подействовало на него, чем слезы. Она смотрела прямо на него и… не видела.

– Пожалуйста, отпустите меня. – Она снова попыталась вывернуться. – Пожалуйста, я задыхаюсь…

В ее голосе слышалась паника, и еще беспомощность, и боль, смешанная с ужасом… Отодвинувшись от нее, он перевернулся на спину и уставился в дощатый потолок. Всего несколько минут назад они оба смеялись, а сейчас… О господи!.. Он провел рукой по лицу, чувствуя полное крушение.

Он думал: может, она сказала «нет», а он не услышал? Может, она крикнула «стоп», а ему послышалось его имя?

Руки отказывались слушаться его, пока застегивал пуговицы на брюках. Вина обрушилась на него, вдавливая в эти белые перья, и он готов был провалиться на этом самом месте.

Проклиная себя, он закрыл глаза, и прислушивался к шороху ее шелковых юбок, пока она приводила себя в порядок. Затем она отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволял отсек, и он понял, что теперь так будет всегда. Он сел и тихо попросил:

– Эди, подожди, не уходи.

Все те муки, которые он ощущал, видимо, присутствовали в его голосе, потому что она замерла и, прежде чем спуститься вниз, откликнулась, оглянувшись через плечо.

– Ты ни в чем не виноват, Стюарт. Это я не попросила тебя остановиться.

Вряд ли это могло утешить его, особенно когда он видел следы слез на ее щеках. Эди отвернулась и спустилась вниз, неловко подобрав юбки, подняла шляпу, но он не проронил ни звука, пока она не оказалась у дверей.

– Эди, подожди, посмотри на меня.

Она расправила плечи, словно ей было трудно выполнить его просьбу, подняла голову и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Со мной все в порядке, Стюарт. Со мной все будет в порядке.

Это было твердое обещание, а неуловимая перемена, просквозившая в ее втором заверении, пронзила его как стрела, и ему лишь оставалось наблюдать, как женщина, которую он хотел больше жизни, повернулась к нему спиной и ушла.

Глава 19

Стюарт еще долго лежал на перьях, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Что он сделал не так? Если бы можно было вернуть все назад, он сделал бы все по-другому, но, увы, это невозможно. Он спустился вниз, отряхнулся и вышел из сарая.

Эди уже давно ушла, прихватив Нюхлика, поэтому Стюарт проделал обратный путь в одиночестве. Он шел не спеша, но не из-за боли в ноге, а из-за боли в сердце. И чувства вины, отягощавшей его душу.

Войдя в дом, он остановился у лестницы, глядя вверх, на мраморные ступени и кованые узоры перил, и понимая, что должен подняться, найти Эди и поговорить с ней. Они должны все обсудить, но, честно говоря, он не очень хорошо представлял себе это. Удержать ее? Вряд ли она позволит. Утешить? Он не знал как. И сейчас, в эту минуту его экспедиция в Конго, как и встреча с разъяренной львицей, казались куда менее проблематичными, чем предстоящий разговор с женой. Если она снова заплачет, господи, он просто не выдержит!