– И даже тогда будут не нужны. Несколько лет назад я установила газовое освещение во всех комнатах.

Он улыбнулся:

– Настоящая американка: практичность прежде всего.

– Ваша матушка не согласилась бы, – усмехнувшись, пожала плечами Эди. – Она ненавидит нововведения и при каждом удобном случае высказывает свое неодобрение.

– Она настолько несносна? – Стюарт посмотрел на нее с сочувствием.

– Нет-нет, ничего такого, – отмахнулась Эди, – с чем бы я не справилась. Ваша матушка похожа на домашнюю кошку: любит, чтобы ее ласкали и кормили, но готова показать коготки всякий раз, если этого не делают или делают недостаточно хорошо.

– Описание, применимое ко всей моей семье.

– Наверное, – согласилась она. – Они знают, что вы приехали?

– Мама и Надин знают: я ехал через Рим и встречался там с ними. Вы знаете, что они были в Риме? Ну конечно же, знаете: матушка с места не двинется, пока не сообщит, куда следует отправить ее денежное пособие.

– Они приедут следом за вами? – спросила Эди, не желая обсуждать его циничное замечание.

Он покачал головой.

– Они останутся в Италии до осени, как и планировали.

Стюарт почувствовал что-то похожее на детскую боль, но справился с этим. Он уже давно не обращал внимания на недостаток любви в своей семье.

– Надин поймала какого-то итальянского князя, и если сейчас уедет домой, то вполне вероятно, что он может ускользнуть. Приоритеты, Эди, приоритеты.

Она поняла и кивнула, хотя и до этого знала, что собой представляют его мать и сестра.

– Конечно. А как Сесил?

– О, у меня достаточно времени, что ввести его в курс дела. Но сейчас в Шотландии пора рыбной ловли на муху, а на личинку начнется на следующей неделе. Даже если я напишу ему сегодня, то очень сомневаюсь, что он пожертвует этим увлекательным занятием, чтобы повидаться со мной.

– Если вы действительно хотите увидеть его, то, пока вы здесь, я могу это организовать: просто прекращу выплачивать его денежное пособие.

Стюарт удивленно приподнял брови и коротко рассмеялся, не сумев припомнить, чтобы Эди когда-либо шутила.

– И он прилетит сюда со скоростью пули, да? Думаю, не стоит подвергать его этому испытанию.

Нахмурившись, Эди потерла усыпанный веснушками нос кончиком пальца.

– Когда вы в первый раз назвали своих родственников нахлебниками, я не поверила.

– Я вас честно предупредил, чтобы вы знали, что они собой представляют.

– Ну да, но пока не познакомилась с ними лично, поверить не могла.

– И все-таки вышли за меня замуж, – пробормотал Стюарт. – Я часто спрашиваю себя – почему?

– Мы оба прекрасно знаем, что стоит за нашим браком.

– Да, это правда. Вы сделали настолько невероятное предложение, что… – Он глубоко вздохнул. – Я не мог не ухватиться за него, но все равно часто думаю, почему вы выбрали меня.

– О, сомневаюсь, что вы столько думали обо мне, чтобы задаваться подобными вопросами, – рассмеялась Эди, пожимая плечами.

– Если вы действительно так считаете, то ошибаетесь.

Ее смех моментально затих, и, кончиком языка нервно облизнув губы, словно они вдруг пересохли, она спросила серьезным тоном:

– Стюарт, и все-таки зачем вы вернулись?

– Я думал, вы уже знаете ответ на этот вопрос.

Она прошла мимо него в библиотеку и обернулась.

– Я полагаю… причиной тому ваши ранения?

– Частично. По крайней мере, это объясняет мое решение. Возможно, что так.

Услышав его уклончивый ответ, она насупила брови.

– То есть вы приехали домой, чтобы подлечиться?

– Меня уже лечили: сначала в Найроби, потом – в Момбасе.

– Я имела в виду – у английских врачей, – уточнила Эди.

– Те доктора тоже были из Англии.

Она покачала головой.

– Нет, я имела в виду узкого специалиста, с более обширным опытом в лечении подобных ран, чем у колониальных докторов.

– Это все равно.

– Возможно, но доктора на Харли-стрит более сведущие, – добавила она, и он явственно расслышал намек на раздражение в ее голосе. – Кто-то из них мог бы, вполне вероятно, предложить курс лечения, который быстро поставил бы вас на ноги. И потом…

Она снова замолчала, и, поморщившись от этой неловкой паузы, Стюарт предложил:

– Продолжайте. И потом?..

– И потом вы могли бы вернуться в Африку.

Он решил, что нет смысла приукрашивать правду.

– Я не собираюсь туда возвращаться, Эди. Я остаюсь дома.

Она не выказала удивления, а просто кивнула, но если он думал, что это выражение одобрения, то жестоко ошибался.

– Вы обещали, что никогда не вернетесь. Помните?

Он не стал говорить ей, что это было обещание, которое, как он думал тогда, всегда можно нарушить.

– Как вы наверняка заметили, мои личные обстоятельства изменились. Я не могу больше охотиться, участвовать в сафари и осуществлять длительные путешествия – то есть вести тот образ жизни, что вел до сих пор. – Он помолчал, подумав, что, пусть все это и правда, не это заставило его вернуться. – Эди, я едва не погиб.

Она прикусила губу и отвернулась.

– Мне очень жаль, Стюарт. Правда. Очень жаль.

– И все же…

Она снова взглянула на него, и он увидел ту самую девушку, с которой познакомился когда-то, девушку, которая хотела замуж, но только на бумаге.

– То есть вы намерены нарушить наше соглашение?

Стюарт понял: если он хочет, чтобы их брак был успешным, то должен заставить ее понять, что с ним произошло и почему это важно.

– Я видел, как мужчины копают для меня могилу, наблюдал за ними. Я знал, что умираю, и не стану описывать, что чувствовал… Скажу только, что в такие моменты человек меняется, происходит переоценка ценностей: то, что казалось ранее важным, перестает быть таковым. Это заставляет по-новому взглянуть на свою жизнь, пересмотреть цели, поставленные перед собой, и, может быть, сделать выбор…

– И как, сделали?

– Я понял, что пришло время вернуться домой, позаботиться о моих поместьях, о вас…

– Но я совершенно не нуждаюсь в этом…

Он видел, как затвердело ее лицо.

– Я должен сам выполнять свои обязанности по управлению хозяйством, а также заботиться о родных и жене. Я больше не хочу быть мужем лишь формально. – Он сделал паузу, потом заговорил снова: – Мне нужна реальная жена.

Едва эти слова слетели с его губ, как она покачала головой и жестко отрезала:

– Нет! Мы обо всем договорились.

– Я помню, но это было пять лет назад, – с тех пор многое изменилось.

– Но не я.

Стюарт проигнорировал сей неприятный факт, потому что его надежда на будущее с ней заключалась именно в том, чтобы это преодолеть.

– А вот для меня многое стало другим. Я больше не хочу подниматься на очередную гору или исследовать новую реку. Мне хотелось бы стать частью того, что будет иметь продолжение…

Ее губы приоткрылись, но из них не вылетело ни звука. Молча смотрела она на него, и он воспользовался этим, чтобы закончить свою мысль.

– В следующий раз, если таковой случится, когда буду смотреть смерти в лицо, я хотел бы знать, что, кроме горстки пепла, оставлю после себя что-то еще… – Прежде чем продолжить, он сделал паузу и глубоко вздохнул. – Я хочу детей.

Она отшатнулась, как будто ее ударили, и выкрикнула:

– Вы… ты же обещал! Проклятье! Ты дал мне слово!

Она круто развернулась, уже во второй раз за столь короткое время, и так стремительно вышла, что он не мог поспеть за ней.

– Мы не можем вечно избегать друг друга! – крикнул он вдогонку.

– Интересно, почему? – бросила она через плечо. – У нас прекрасно это получалось последние пять лет.

И с этими словами исчезла в глубине коридора.

Стюарт медленно выдохнул: да, это даже жестче, чем можно было предположить.

– Надо же, и зачем все эти дурацкие разговоры? – послышалось у него за спиной.

Он повернулся и увидел Джоанну, которая преспокойно наблюдала за ним от выхода на террасу.

– Маргрейв, если вы не намерены воспользоваться моими советами, то вряд ли я смогу быть вам полезной.

– Я вижу, вдобавок к тому, что вы дерзкая и непослушная, еще и подслушивать любите?

– Но это не моя вина, что вы с Эди решили выяснять отношения при открытых дверях! В любом случае у меня есть мнение на этот счет.

– Если обнаружу, что вы подслушиваете мои личные разговоры с кем бы то ни было, больше не стану с вами общаться. Понятно?

С невинным видом она смотрела на него из-под полуопущенных ресниц и пробурчала:

– Прекрасно. Я и не собиралась. Но сейчас, коль уж это случилось, я не могу не спросить, о чем вы думали. Эти слова по поводу детей были к месту: Эди обожает детей, – но исполнять супружеские обязанности? И к чему вся эта заумь про «что-то оставить после себя»? – Джоанна поморщилась. – Вы думаете, это поможет вам завоевать ее?

Задним умом он понимал, что это похоже на полный вздор, но тем не менее его задело, что его отчитала школьница.

– А сыграть на ее жалости, вы думаете, было бы лучше?

– Вы не могли сделать хуже, чем сделали! – Бросив это неопровержимое заявление, Джоанна отвернулась, фыркнув со злостью, и исчезла из виду, но ее последние слова долетели до него с террасы: – Видимо, я никогда не избавлюсь от этой проклятой школы!

У Стюарта не было настроения опровергать ее предсказание прямо сейчас. И хотя он был склонен не больше, чем раньше, сыграть на чувствах Эди, не понимать, что Джоанна права, не мог. Все, что он сказал Эди, было правдой, но вовсе не тем, что следовало сказать, чтобы завоевать ее. И к сожалению, он понятия не имел, что с этим делать. Он всегда с легкостью очаровывал женщин и словам предпочитал действия, но только не в случае Эди.

Стюарт знал, что, предлагая жениться на ней, она не испытывала к нему даже симпатии, и в то время это открытие нанесло удар по его тщеславию.

«Я предлагаю вам все, чего вы хотите от жизни. Не позволяйте мужскому тщеславию встать у вас на пути».

Что ж, он последовал ее совету и получил все, как в арабской сказке. Как джинн из бутылки, она появилась и решила все его проблемы, освободив ото всех обязательств и дав все, о чем только можно мечтать. Все… за исключением себя самой.

В ту ночь в лабиринте он не представлял, какой эффект их сделка в дальнейшем будет оказывать на него. В те безумные дни перед свадьбой в окружении родственников, друзей, а также толпы журналистов, желавших докопаться до истоков этого трансатлантического союза, он не имел возможности обдумать происходящее. Больше уязвленной гордости из-за полного отсутствия влечения с ее стороны и нежелания делить с ним постель его занимали другие вещи, а именно: как спасти поместья, – но потом, когда они остались вдвоем в Хайклифе, ее индифферентность по отношению к нему стала докучать все больше, и ему пришлось усмирить свою гордость.

Шло время, с каждым днем он хотел ее все больше, и через две недели их соглашение стало напоминать ему сделку Фауста.

Не в состоянии выносить создавшееся положение: хотеть ее и не иметь, – он раньше срока отправился в Африку, на целый месяц раньше, чем они договаривались. Он хорошо помнил тот день, когда окончательно исчерпал свои ресурсы.

Повернувшись, он взглянул на террасу, и мыслями вернулся на пять лет назад, в теплый июльский день. И чай был накрыт для них на этом самом столике из кованого металла.

В тот летний день он решил показать ей несколько отдаленных участков в Хайклифе. После целого дня в седле и легкого перекуса парой сандвичей на ферме, вернувшись, они решили выпить чаю на террасе, прежде чем подняться наверх, чтобы переодеться к обеду.

И голос Эди, чистый и полный американского здравого смысла, долетел до него из прошлого.

– Как жаль, что земли на юге никак не используются, – сказала она, отдавая свою черную шляпу и хлыст слуге и усаживаясь на стул, который подвинул ей Стюарт. – Для зерновых, или как пастбище, или… как-то еще. Пока они просто погибают.

– Скорее превращаются в болото, – уточнил он, усаживаясь напротив нее. – Видите ли, с этой землей есть проблема.

– И ничего нельзя сделать?

– Мы делаем что можем.

И пока она разливала чай, он рассказал о тех улучшениях, которые были сделаны: например, дренажная система Генри Френча, – а также о других попытках решить проблему.

– И все-таки там болото, – указала Эди, протягивая ему чашку.

– Что правда, то правда, – согласился Стюарт. – Но любые дальнейшие меры должны быть предприняты лордом Сифордом, а он не хочет ничего делать, дабы улучшить свои земли, что к тому же улучшило бы и наши. Дело в том, что он ненавидит меня.

– Ненавидит? Но почему?

Он пожал плечами, сделав глоток чаю, и откинулся на спинку стула.

– Ненавидеть Маргрейвов – давняя традиция Сифордов. В тысяча семьсот семьдесят восьмом году третий герцог Маргрейв, нуждавшийся в деньгах, сбежал с одной из дочерей Сифордов в Гретна-Грин. А Сифорд утверждал, что ее похитили, и это стало причиной грандиозного скандала. С тех пор между нашими семействами началась вражда.