Как ни старалась мама, ей так и не удалось вырастить из меня лидера. Я никогда не брала инициативу в свои руки, но всегда следовала за другими; не вожак, но один из стаи; не борец за веру, но истинно верующий во все фундаментальное: Бога, любовь, брак, семью, труд. Не хочу показаться дурочкой. Я лишь предоставляла другим бороться с волнами, а сама стояла у берега и наблюдала.

Короче, мама поразилась бы, увидев, как я снимаю трубку, чтобы позвонить Эвану Делани. Но я слишком долго терзалась подозрениями насчет Эдит и Майкла, и мне было необходимо отвлечься.

– Ужасно скучно, а день чудесный, – говорю я. – Не хотите погулять? Мы могли бы поговорить о выставке.

Ошеломленное молчание. И ответ:

– С удовольствием.

Мы встречаемся в Бентли через пятнадцать минут. Как раз хватает времени стереть осыпавшуюся тушь и подкрасить губы “Лихой девчонкой” красного кетчупного цвета. Я купила ее перед месячными – в это время мне свойственно хватать совершенно несусветные вещи. Осматриваю себя в зеркале женского туалета, раз, два и еще раз, возвращаюсь в кабинет и жду, приняв наиболее выигрышную позу. Воротник к подбородку, волосы за уши, плечи назад, нога на ногу, как ведущая ток-шоу, чтобы продемонстрировать изящные икры. Хорошо, что я надела черную вязаную юбку, которая меня стройнит, тонкий черный свитер в резинку и плотные черные колготки – такой наряд как минимум вчетверо сокращает количество лишних фунтов.

Надеюсь, Эван сумеет разыскать мой кабинет. При бюджетных сокращениях девяностых годов в Бентли отказались от услуг секретаря, и теперь на верхней площадке деревянной лестницы нет приемной – лишь телефон, полуживая диффенбахия и серая, выцветшая картонная табличка “Добро пожаловать в Институт Бентли. Пройдите к телефону и наберите добавочный номер”.

Мало кто ждет подобного от самого передового в мире института сексуальности. В коридорах у нас тоже пусто, если не считать пары витрин с наименее вызывающими, а следовательно, наименее ценными экспонатами. Копия любовного письма рядового Первой мировой войны девушке в Огайо без всякого намека на эротику. Коллекция гравированных японских табакерок с гейшами. Руководство по этикету ухаживаний года примерно 1950-го. Коллекция старых противозачаточных средств, в том числе патент на первую внутриматочную спираль. И это – врата в главный секс-институт современности. Больше похоже на замшелый, заставленный янтарными бутылочками, ступками, пестиками, гипсовыми слепками кабинет пожилого зубного врача, которому давно пора на пенсию. Как любит говорить особо рьяным аспирантам Лесли Кин: “Мы не прославляем секс, а изучаем его. Если вы пришли за скоромным, то не по адресу”.

Это, конечно, помогает охладить любителей клубнички, но по сути своей неправда. И не только потому, что Бентли может похвастаться самым большим в мире собранием порнографических фильмов и журналов. Наш институт издавна был ареной сексуальных скандалов – со времен самой Элизы Бентли, которая, по слухам, каждый год выбирала из нового урожая стажеров молодых любовников обоего пола. В конце шестидесятых в Бентли устраивались “Вечера ключей” для высшего руководства и меценатов. Насмотревшись эротических фильмов и изрядно наклюкавшись, они бросали ключи от своих домов в медную урну и в результате оказывались в постели с чужими супругами. (Никогда не понимала этой игры. Как узнать, где чей ключ? Что делать, если вытащишь из урны собственный? И как быть, если тебе достанется такой урод, что лучше удавиться, чем спать с ним?) Семь лет назад уволили предшественника Лесли, Хорхе Батунгу. Группа будущих студентов с родителями, осматривая кампус, застукала его в леске за последним корпусом, Народным залом: он развлекался со своим секретарем (мужчиной, надо сказать). Сама Лесли не далее как в прошлом году тоже попала в историю: ляпнула журналисту, не для протокола, что предпочитает чернокожих парней. “Знаете, говорят, он у них огромный? Так ведь не врут!”

В коридоре раздаются глухие шаги. Вот так. Один телефонный звонок – и восхитительный Эван Делани у меня в кабинете. Всего пару минут назад он спокойно сидел в своей комнате через двор, а теперь он здесь, потому что я его позвала. Быстренько с головой ухожу в изучение инструкции к кофеварке (не включать в ванной). Эван переступает порог.

– Вижу, я не ошибся. – Он, улыбаясь, легко машет мне рукой и неторопливо входит в комнату. Осматривается. – Уютно. – Идет к моему столу, тихо шурша табачными брюками из крупного вельвета, опускает свое большое тело в вертящееся кресло из искусственной кожи и подкатывается ко мне. – Над чем работаем?

В комнате сразу становится тесно, жарко, и воздух искрится электричеством, как одежда в сушилке, когда забываешь антистатические салфетки.

– Да так, ерунда. – Я сейчас лопну от напряжения. Голос срывается, руки холодны, как синие упаковки со льдом, которые я кладу в детские завтраки. – Пишу всякую чушь для каталога.

Он протягивает руку к фигуркам на моем столе:

– Можно?

Это щедро одаренный природой мужчина и улыбающаяся женщина; отдельные, но соединяющиеся в трех позициях: миссионерской, собачьей и “69”. Выточены из слоновой кости в мельчайших подробностях и датируются эпохой династии Цин.

Я слежу за тем, как распахиваются глаза Эвана, когда до него доходит смысл сей маленькой головоломки.

– Хм-м.

– Сначала я их описываю, а потом мы делаем фотографии. Слава богу, уже почти все.

Я жду, что он начнет складывать фигурки тремя способами, но Эван оставляет все как есть: мужчина по-борцовски обнимает свою подругу за спину.

Эван аккуратно ставит фигурки обратно на стол. Я вздыхаю:

– Двести одиннадцать экспонатов, по пятьдесят слов на каждый. Итого десять тысяч пятьсот пятьдесят слов.

– Вы так говорите, будто это скучная работа. Вроде… я не знаю… инвентаризации запчастей.

Его слова – как укус слепня: не очень, но все-таки больно. Эван раскрыл мой самый страшный секрет: я зануда. Посади меня в зал, полный произведений эротического искусства, и я начну подсчитывать общую выставочную площадь. Я работаю в научно-исследовательском институте человеческой сексуальности, но могла бы с тем же успехом сортировать анодированные гвозди в скобяной лавке. Муж не замечает меня со времен “Ванессы”, и теперь я знаю почему. Мне никогда не подняться выше перекладывания бумажек в знаменитом на весь мир институте. Иначе говоря: если вы за сексом, то не по адресу.

Эван листает черновик нашей с Лесли статьи – я провожу исследования и пишу, а она ставит на обложке свою фамилию (16 кеглем) над моей (12 кеглем).

– О чем это?

– О моем новом проекте. Знаете “Камасутру”?

– Конечно. В смысле, знаю про нее. Слышал. Но содержания не знаю. То есть частично наверняка знаю, что и как… черт, в общем, вы понимаете.

Эван побагровел, и я, конечно, тоже, но он такой милый и сексуальный, что просто кричать хочется.

Я с трудом отвожу от него глаза и рассеянно листаю рукопись.

– Многие полагают, что “Камасутра” – нечто уникальное, но в действительности аналогичные пособия были и раньше.

– Например?

– “Техника секса” китайского императора Хуанди. “Коки Шастра”, “Ананга Ранга”, “Камалед-хиплава”. Вы удивитесь, но секс изобрели не мы.

– Не мы?

– Не мы с вами. – Я снова краснею. – Вернее, не современные люди. Хиппи там, доктор Рут [16], “Радости секса” и прочее.

Эван тычет пальцем в ранний перевод “Камасутры” у меня на столе, верхний в стопке книг. Я беру его, провожу пальцем по золоченому названию и передаю Эвану.

Он открывает наугад, недолго читает, смеется.

– Ого. О-ого! Фантастика. Слушайте. “Есть десять ступеней любви. Любовь глазами.” – Это, полагаю, когда вы не можете оторвать от нее глаз. – Эван смотрит на меня, и мне приходится отвести взгляд, чтобы не потерять сознание. – “Душевная привязанность, постоянная рефлексия, нарушение сна, телесное истощение…”

– “Отказ от развлечений, – медленно и тихо говорю я, продолжая список по памяти. – Навязчивые мысли. Сумасшествие. Обмороки. Смерть”.

– Я потрясен. – Эван улыбается и продолжает листать книгу. – Так. Хорошо. Вот это интересно. “Мужчина должен иногда искать утешения у чужой жены. И у некоторых женщин его найти проще, чем у других”. Здесь даже приведен список, у кого проще.

– Да, знаю. – Я принимаюсь искать сумочку. Почему мы не идем гулять, как планировалось? Почему сидим и читаем “Камасутру”?

– Отлично. – Эван закрывает страницу большой ладонью. – Тогда контрольный опрос.

Я вздыхаю:

– Это обязательно?

– Пожалуйста, Джулия. Порадуйте меня.

– Ладно. – Я снова сажусь. – Женщины, которых легко добиться. “Женщина, стоящая на пороге своего дома. Женщина, которая смотрит на тебя искоса. Женщина, чей муж беспричинно взял вторую жену”. – Я смотрю на часы. – Что еще? Ах да. “Женщина-карлица. Больная женщина. Бедная женщина”. И так далее и тому подобное. Я сдала экзамен, профессор?

Эван глядит в книгу.

– Вы пропустили кое-что важное. – Он ведет пальцем по странице. – Хм-м. “Женщина, обиженная мужем”.

Я упорно смотрю себе под ноги.

– Да, точно. Пошли?

Эван читает.

– Можете купить себе такую же в “Бордерз”, – говорю я. – Семь баксов.

– Нет, подождите. Вот, очень интригующе. – Он хмурит брови. – Что такое “искусство царапин”?

– Царапины, укусы – это считалось выражением привязанности. Нечто вроде памятной метки. Обычно на щеках, шее, спине. И конечно, в более… м-м… интимных местах. – Я, как семиклассница, не могу не выпендриться. – Существует восемь различных отпечатков. Нож, полумесяц, коготь тигра, лист лотоса.

– Покажите. – Эван задирает рукав, открывая мощное предплечье. – Пометьте меня.

Я стою, улыбаясь как идиотка.

– Ну же, Джулия. Интересно, как это выглядит.

Я беру Эвана за запястье, медленно поворачиваю его руку внутренней, нежной стороной вверх и твердо вдавливаю ноготь большого пальца левой руки: раз и два. Получается овал.

– Вот.

Эван рассматривает метку, проводит по ней пальцем и улыбается мне во весь рот. Теперь он готов идти на прогулку, но я передумала и заявляю, что у меня слишком много работы и мало времени, мне не следовало его беспокоить. Он говорит, что все понимает. Он стоит всего в нескольких дюймах от меня и не сводит глаз с моих губ. Потом медленно приближается ко мне. У меня горят щеки. Я могу попятиться или отвернуться, но губы сами тянутся к его губам. Он обхватывает мое лицо и целует меня так нежно, и его дыхание – как апельсиновый чай со специями. Сама не сознавая, что делаю, я кладу руку на его затылок и крепко прижимаю Эвана к себе, целуя в ответ. Мой язык проскальзывает ему в рот, сперва робко, затем все более дерзко. Если быть до конца откровенной, меня сильно подстегивает образ Эдит Берри, вставляющей сигарету в губы моего мужа. Он стирает все сомнения и несет меня вперед, как цунами. Эван тихо стонет от удовольствия. Когда поцелуй заканчивается, я едва не теряю сознание. Все это время я задерживала дыхание, и теперь у меня кружится голова, бросает в жар. Свершилось. Я поцеловала чужого мужчину, не Майкла.

– Ты здорово целуешься, – улыбается Эван.

– Ты тоже, – отвечаю я.

– Было хорошо, – говорит он.

– Спасибо.

– Я пойду? – спрашивает он.

– Конечно. Надо же мне все-таки поработать.

Я умираю от желания поцеловать его снова.

Я тысячу раз мысленно проигрывала этот момент и теперь потрясена: все вышло совсем не так, как я себе представляла. Я думала, что буду сопротивляться. И не сопротивлялась. Что буду сожалеть о содеянном. Не жалею. Думала, буду клясться себе, что такое никогда, никогда не повторится. Ничего подобного. Я просто сижу одна в кабинете, и у меня кружится голова. Я звоню мужу, но он не берет трубку.

глава десятая

Размышляя об ужине с родителями Майкла, я говорю себе, что это не может быть хуже рентгена с барием, который куда болезненнее, чем роды. Даже если вспомнить мучения с Люси, двадцать семь часов адской боли в спине, когда ее огромная башка настойчиво била меня в позвоночник, а я умоляла врача о кесаревом. Но бариевый рентген, который мне назначили, чтобы выяснить происхождение хронических болей в животе, был намного хуже: в мой несчастный кишечник накачали холодного воздуха, и рентгенолог, спрятавшийся за непроницаемым стеклом, с помощью дистанционного управления крутил меня в воздухе, как свинью на вертеле. Теперь, с ужасом ожидая какого-то события, я утешаюсь сознанием, что оно все равно лучше контрастного рентгена. Советую вам тоже как-нибудь попробовать.

– Мы пришли! – кричит Кэтлин, переступая порог. – С подарками!