Эбби Глайнс - Как память

Следующие два часа пролетели быстро. Нейт оставался в кабинете, работая со списком, оставленным Октавией. Я закончила раскладывать вещи, как проинструктировала Октавия, когда звонила сегодня утром. Днём прибудет больше вещей. Я должна быть готова принять их.

Пока я искала, чем ещё заняться, дверь в магазин открылась, заставляя меня развернуться. Я собралась сказать, что мы пока не открыты, но остановилась, когда увидела Элая. Он держал два коричневых пакета и улыбался.

— Я принёс еды, — сказал он. — Много еды. — Я знала, не спрашивая, что у него в пакете мой любимый бургер из «Пикл Шак».

— Элай, ты мой герой. Я ужасно проголодалась. — Я бы не перестала работать, пока здесь Нейт. Не для того, чтобы пойти и купить еды. Я не знаю, докладывает ли он о делах Октавии. Если так, то это должно быть только хорошее, потому что эта работа важна для меня.

— У меня была смутная догадка, что ты не уйдёшь с работы из-за еды в свой первый официальный рабочий день.

— Вот почему ты мой самый любимый человек на всём белом свете. — Я обожала «Пикл Шак».

Элай прошёл к пустой стойке и аккуратно поставил пакеты.

— Здесь всё выглядит таким хрупким.

— Элай, бумажные пакеты не причинят вреда.

— Хорошо, потому что пришло время отпраздновать это событие жирными бургерами. У тебя есть работа и с сегодняшнего вечера ты официально независима.

Он не большой поклонник жирных бургеров. Я знаю, что Элай не ест их. Он берёт себе сэндвич с курицей на гриле. Элай сумасшедший поклонник здорового образа жизни. Он бегает от шести до десяти миль[1] в день и ест «чистую» пищу, как он её называет, что прекрасно влияет на его тело. Всегда есть какая-нибудь красотка, виснущая на его руке или пытающаяся это сделать. Иногда мне приходится становиться помехой, и я ненавижу Элая за это. Мы ругались по этому поводу больше, чем из-за чего-либо ещё, потому что ему нравится использовать меня как предлог. Способ освобождения от женщин. Или я просто вижу это в таком свете. Я не хочу быть отговоркой, которая удержит моего друга от возможности влюбиться. По каким-то причинам он боится этого. Мысль об этом ужасает его.

У него есть родители, которые, как и мои, счастливы в браке, и он рос в стабильной обстановке. У него нет никаких причин очернять или бояться настоящих обязательств. Но он это делает. Доводя до крайностей.

— Я знаю, что ты не ешь бургеры.

Он положил бургер прямо передо мной.

Элай приподнял бровь.

— Чёрт, да, я ем! Мы празднуем.

— Ты ненавидишь жирную пищу.

— Ты любишь её, поэтому мы, — затем он жестом указал на себя и меня, — будем есть её, чтобы приблизить нашу смерть, засоряя и закупоривая наши артерии.

Я люблю Элая. Я не влюблена в него. Я люблю его как брата. Когда-то я думала, что люблю его по-другому, но тогда мы были младше. Нейт Финли вошёл в мою жизнь. После чего моя болезнь и борьба за жизнь изменили абсолютно всё для меня. В тот период Элай укрепил свой статус самого лучшего друга на свете. Он видел меня на пороге смерти. Был рядом, когда я боролась. Элай прошёл всё это вместе со мной.

НЕЙТ ФИНЛИ

Она была там с парнем. Я стоял у двери складского помещения, слушая, как они смеются и разговаривают. Я должен был догадаться, что она в отношениях. Девушки, как она, не бывают одиноки. Тот факт, что меня это раздражает, нелеп. Но, проклятье, это напрягает меня. В моей памяти она оставалась моей. Даже несмотря на то, что прошло время и мы выросли. Казалось, она не особо изменилась. Кроме того факта, что от девочки, которую я считал красивой, теперь бесспорно захватывает дух.

Семь долгих лет назад мы вместе провели чёртово лето. Блисс больше не та невинная девочка, которой я подарил её первый поцелуй. Больше нет. Она взрослая женщина. А в моей памяти сохранилась девочка. Хотя однозначно она уже тогда была женственной.

Возможно, это то, что делает всё настолько обременяющим. Мне нравилось, что в моей памяти она оставалась идеальной девочкой, которую можно представлять и вспоминать как нечто безупречное. У меня больше ничего нет, что я могу лелеять. Она будет в моей жизни изо дня в день, и я увижу её несовершенство. Маленькая девочка ушла, как и её милая невинность. Жизнь со всеми поступает таким образом.

Я сдержался и не пошёл туда, чтобы напомнить ей, что её обеденный перерыв длится час. Это заставит меня выглядеть подонком. У меня нет причин им быть. Она работала без остановки с тех пор, как я приехал, и она заслуживает грёбаный перерыв.

— Ты упаковала оставшуюся часть своих вещей? Мы можем перевести их сегодня вечером? — небрежно спросил парень, что до чёртиков раздражало меня. Что со мной не так, мать вашу?

— Да. Мама плакала, пока я упаковывала их. Меня убивают её слёзы. Я слишком много раз слышала, как она плачет. Это было самым сложным. Она не рыдала, просто плакала. Я позволила ей обнять меня и сказать, что она любит меня. Что она хочет этого для меня. Она старалась перебороть свои эмоции. Она доверяет тебе заботу обо мне. Словно я нуждаюсь в защите.

Голос Блисс был похож на что-то между раздражением и весельем.

— Она будет беспокоиться, Би. Ты знаешь это. Ты не можешь ожидать, что она не будет.

Блисс вздохнула.

— Да уж. Я понимаю. Мне бы просто хотелось, чтобы мы могли двигаться дальше. Ну, знаешь? Забыть об этом. Попытаться быть нормальными.

Они какое-то время молчали, пока я пытался понять, что, чёрт возьми, значит «попытаться быть нормальными»? Почему Блисс не является нормальной? Из того, что я помнил, она была очень нормальной.

— Прошло только четыре года, — ответил парень. — Для этого ей понадобится больше времени. Для матери этот срок, словно один день, Би. Для неё ты по-прежнему ребёнок. Во многих смыслах, ты для неё только родилась.

Блисс снова вздохнула.

— Я знаю.

Четыре года после чего? Что произошло? Я чувствовал вину за то, что подслушиваю, но теперь мне любопытно. Интересно, Октавия знает, о чём они говорят. Не то чтобы я собирался спрашивать у неё. Это не моё дело. Я не должен подслушивать.

Я наткнулся на метлу, отступая от двери. Она ударилась об совок и оба с шумом упали на пол. Я поморщился и замер.

— Что это? — спросил парень.

— Жених Октавии, — ответила она. — Думаю, он что-то уронил.

Она не назвала меня по имени и больше ничего не сказала. Вместо этого она начала говорить о красках. О цвете стен в её новой спальне в квартире, которую они делят. У них разные спальни? Это заставило меня задаться вопросом, кем он ей является. Были ли они близки в сексуальном плане? Почему, чёрт возьми, я зациклился на этом?

Я бесшумно начал уходить, когда она громко произнесла его имя. Блисс сказала: «Элай» — и я понял, кто он. Она рассказывала мне об Элае семь лет назад. Он не её парень. Он её лучший друг. Я ревновал, пока она не объяснила это. Они были намного ближе, чем я за всю свою жизнь с какой-либо девушкой. Даже с Лилой Кейт. Вскоре я понял, что у них именно те отношения, о которых она говорила, что Блисс Йорк не лгала.

Просто друзья.

И они по-прежнему оставались друзьями.

Я оставил их разговаривать и через чёрный вход направился к своему внедорожнику. Мне нужно где-нибудь перекусить. Убраться отсюда. Сбежать к чёртовой матери от Блисс. Я осмыслю всё это, а затем забуду.

Я набрал номер Октавии. Разговор с ней напомнит мне о моей жизни. Почему моя жизнь устраивает меня. Почему Октавия устраивает меня. И почему меня никогда не устроит Блисс Йорк. По крайней мере, это то, что я говорил себе. Я не знаю женщину, которой стала Блисс Йорк. Я совсем ничего о ней не знаю.

— Привет, давай побыстрее, — сказала Октавия. — Я выхожу из самолёта в Милане. Специалист по закупкам, который привёз меня в Рим, убедил меня приехать сюда. У меня нет времени долго разговаривать.

Октавия была вся в делах. Вдоль и поперёк. Она не драматичная или требующая повышенного внимания. Это то, в чём нуждается каждый мужчина. Я достаточно насмотрелся на драмы моих сестёр и даже мамы. У моего отца терпение святого. Что касается меня — у меня нет подобной выдержки. Драмы и женщины — не то, с чем я могу справиться. Октавия не устраивает драм. Она слишком занята, делая свою жизнь безупречной. Меня устраивает её позиция, а её устраивает моя. И это работает.

БЛИСС ЙОРК

Большинство парней, у которых есть собственная жилплощадь, живут в грязи. Не то чтобы я когда-нибудь видела квартиру другого парня. Но у меня три брата, и я знаю, на что похожи их спальни. Когда маму это доставало, она начинала угрожать им тем, что они находятся на волосок от смерти, после чего они быстренько приводили свои комнаты в порядок.

Элай не такой. Он чистоплотный, опрятный и аккуратный. У него для всего есть своё место. Я немного волнуюсь, что не смогу содержать всё в таком порядке, в каком хочет он. Я не такая аккуратная, как он. Я никогда не упоминала об этом, потому что Элай солгал бы, сказав, что всё в порядке, что гораздо важнее мой комфорт. Что, как мы оба знаем, не было бы правдой. Даже небольшой беспорядок сводит его с ума.

Я наблюдала, как он заносит последнюю коробку в мою спальню. Улыбка на его лице подобна моей. Это заняло больше времени, чем мы планировали, но теперь мы здесь, готовые начать нашу новую жизнь. Жить самостоятельно, как мы всегда и планировали. Элай съехал из дома, когда начал учиться в колледже и нашёл работу, чтобы содержать себя. Я всегда задавалась вопросом, когда я смогу присоединиться к нему. Когда его сёстры и мои братья сводили нас с ума, мы с ним планировали такую жизнь. Быть соседями и жить по собственным правилам.

Когда он переехал, я только поборола рак. Для меня было слишком рано. Я знала, что не могу покинуть своих родителей. Пока не могу: они были ещё слишком уязвимы после того, через что прошла наша семья. Я осталась жить с ними в одном доме на долгие четыре года.

Это моё позднее начало. Начало жизни по моим правилам. Не могу дождаться, чтобы погрузиться в неё.

— У меня в холодильнике есть бутылка «Пино Гри». Хочешь бокал? Думаю, мы должны отметить.

Я обожаю «Пино Гри». Он знает об этом так же, как знает и всё остальное обо мне.

— Да! Это было бы замечательно.

Он осмотрел мою комнату.

— Я думал о тебе, когда арендовал это место. Это комната всегда была твоей.

Это заставило мои глаза защипать от слёз. Элай не из тех, кто скрывает свои эмоции. В них он честен и открыт. Я люблю это. Потому что я люблю Элая. Люблю с тех пор, как мы были детьми. Я просто не влюблена в него. Это разные вещи, и я осознала это ещё в юном возрасте. На протяжении многих лет я часто задавалась вопросом, понимает ли он эту разницу. Были моменты, когда он смотрел на меня с чем-то большим, чем просто дружеское обожание. Я убедила себя, что всё выдумала. По крайней мере, надеюсь, что выдумала. Желание большего разрушит всё между нами.

Стук в дверь спас меня от необходимости найти правильный ответ. Каким бы он ни был. Я по-прежнему не знаю, как правильно реагировать на что-то столь душевное. Я не такая эмоциональная, как Элай. То, через что я прошла, сделало меня жёстче.

Элай развернулся и направился к двери. Я ещё раз обвела взглядом свою комнату прежде, чем последовать за ним. Посмотрев через своё плечо на меня, он усмехнулся:

— Я бы извинился за это, но думаю, они здесь больше из-за тебя, нежели из-за меня.

— Кто?

Он покачал головой, открывая дверь.

Мика Фалько зашёл внутрь, неся ящик с пивом, за ним следовал Деймон Виктор, лучший друг Мики, и Джуд Фалько, младший брат Мики. Мике двадцать пять. У него степень магистра в области компьютерных технологий, но сам он похож на бандита. Мика пил как сапожник, ругался как моряк и был самым весёлым парнем из всех, которых я знаю, за исключением его отца, который технически был его дядей. Долгая история.

— Перевёз домой девушку и не пригласил чёртову компанию. Харди, ты — отстой, — сказал Мика, кладя пиво на бар. — Кстати это моё. Я не делюсь. Придерживаюсь ПСПС[2].

У Деймона в руках была сумка. Он положил её рядом с пивом.

— Я принёс достаточно для себя и малыша.

Малышом был Джуд. Ему девятнадцать. Так как он рос с Микой и его друзьями, то вёл себя на десять лет старше.

— Назови меня ещё раз грёбаным малышом, и я засуну это пиво тебе в задницу. — Затем он с угрюмым видом прошёл мимо Деймона. Он на четыре дюйма[3] выше Деймона и на глазах становится всё больше. К двадцати пяти он будет огромным.

— Обидчивый придурок, — пробормотал Деймон.

— Ты наконец-то независима, Би, — улыбнулся Мика с пивом в руках. — Что чувствуешь? Освобождение?