Раф колебался: пойти ли ему сейчас наверх, в свою комнату и приказать приготовить ванну или поговорить с глазу на глаз с Шарлоттой.

Ванна подождет.

— Будьте добры, проводите меня в мой кабинет, мисс Сиверс, где, я уверен, вы получите еще большее удовольствие, отчитывая меня наедине, — поклонившись, произнес он довольно высокомерным тоном.

И виду не подав, что Раф выиграл в словесной перепалке (как он сам и считал), она приказала принести и кабинет таз с холодной водой и несколько полотенец и последовала за ним по широкому вестибюлю.

— Фитц хочет видеть тебя как можно скорее, — скачала она, когда они вошли в кабинет. — Думаю, он хочет посмеяться над тем, что лошадь снова сбросила тебя. Бедняга. Ему так скучно. Он шлет тебе свою благодарность.

— Я живу, только чтоб развлекать вас всех.

— Извини, но, поскольку я обеспокоена, у тебя это не слишком получается. Ради бога, что случилось? Как тебе снова удилось упасть с лошади?

Собравшись с духом, Раф налил себе бокал вина. Пришло время рассказать Шарлотте, к какому выводу он пришел. Если она не лишилась чувств в оранжерее, то не упадет в обморок и сейчас.

— Я не упал с Бонн. Он сбросил меня, как только я оказался в седле. Это не был несчастный случай или моя неуклюжесть. Кто-то подложил под седло Бонн гвоздь. Тебе все так же весело, Шарлотта?

Он повернулся к ней, держа бокал в руке.

— Что? Ты не улыбаешься? Я не так забавен, как Фитц? Жаль.

— Я… я не понимаю. Погоди.

Она сказала служанке, которая вошла в кабинет, чтобы та оставила таз с водой и полотенца на столике рядом. Затем закрыла за ней дверь, повернув ключ в замке, и прислонилась спиной к деревянной панели.

— Ты говоришь, что кто-то пытался навредить тебе?

— Да, или убить.

Взяв отжатую ткань, Раф приложил ее к больному месту, ощущая приятную прохладу.

— Я сам позабочусь о себе. Конечно, не то чтобы твои прикосновения не были ласковыми, словно весенний дождь…

— Я не хочу слышать этого. Ты действительно ранен. Сядь, Раф. Нет, не за стол. На этот диван. И… и ты должен лечь. И отдай мне полотенце, я знаю, как следует его положить.

— Угомонись, Чарли, — сказал он, когда она стала стягивать мягкое бархатное покрывало со спинки дивана, явно собираясь укутать его до самого подбородка, словно хнычущего младенца. — Я в порядке. Я злой, но в порядке.

Она перестала суетиться, что крайне удивило его, переплела пальцы и, сжимая и разжимая их, взглянула на Рафа.

— Я… не знаю, что сказать, Раф. Почему кто-то хочет навредить тебе?

— У Джона Каммингса есть предположение, — ответил он, убирая полотенце, чтобы заменить его, и снова прикладывая компресс к голове. — Кое-кто считает, что я каким-то образом устроил гибель дядюшки и моих кузенов, чтобы занять их место.

— Ах… это.

Раф, который лежал, как требовала Шарлотта, тут же сел, резко выпрямившись.

— Что значит твое «Ах, это»!

Она придвинула к себе украшенную вышивкой скамеечку для ног и села на нее.

— Это значит, что Ричардс, камердинер покойного герцога, устроил весь этот шум, но я думаю, вся причина скорее в том, что ты отказался от его услуг. На его выдумки никто не обращает внимания.

— Джон сказал, что Ричардс мог болтать об этом в «Быке и винограде». Думаю, пара-тройка слушателей у него нашлась.

Шарлотта на мгновение нахмурилась, но тут же покачала головой:

— Нет. Ты имеешь в виду братьев Мартин? Джошуа и Якоба и их приятеля Сэмюэля? Они умерли, Раф, все трое погибли в Пиренеях. И Генри, кузена Сэмюэля, последнего из отвратительных друзей Джорджа и Гарольда? Он потерял ногу на море, когда во время шторма сорвалась пушка. Я очень сомневаюсь, что Генри поклялся отомстить за их смерть.

— Тогда вряд ли он мог прятаться в лесу, чтобы подстрелить меня.

Шарлотта подняла бровь:

— О! Значит, ты больше не утверждаешь, что это была случайность? Некий браконьер?

— Пожалуй, не совсем. И все же это мог быть браконьер, который целился в кролика.

— Очень крупного кролика, — усмехнулась Шарлотта.

— Спасибо, благодарю. Фитц уже отметил это. Но пока Джон не сказал мне о гвозде, я не придавал выстрелу более серьезного значения. На самом деле мы с Фитцем подумали было, что негодяй целился в тебя.

— В меня? — Глаза Шарлотты округлились… эти огромные карие глаза. — С какой стати кто-то хотел навредить мне, Раф? Люди любят меня.

Теперь усмехнулся он:

— И не любят меня? Ты это хочешь сказать? Вполне вероятно, что кто-то не любит меня, не любит настолько, что пытается покончить со мной? Ну, весьма признателен, мисс Сиверс.

— Успокойся, — сказала она, поднимаясь на ноги.

Будучи джентльменом, он тоже встал. Она сразу не поняла, что оказалась между ним и скамейкой для ног, и, отступив назад, едва не упала.

— Осторожней!

Раф удержал ее за локоть и притянул к себе.

Шарлотта взглянула на него, моргнув пару раз, и Раф ощутил, что атмосфера в кабинете изменилась, потеплев по меньшей мере на пять градусов. Подняв руку, она осторожно прикоснулась к его лбу:

— Ужасная шишка. Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо?

— Я в порядке. — Раф слегка наклонил голову, не отрывая взгляда от ее полных губ. — Этот случай… оба случая… могут все же быть просто совпадением.

— Надеюсь… — произнесла Шарлотта, и он заметил, как она сжала губы и, похоже, с трудом сглотнула. — Хотя, пожалуй, было бы благоразумно… проявлять осмотрительность. Соблюдать, гм… меры предосторожности.

— Пожалуй, Ашерст-Холл не может больше позволить себе складывать герцогов в фамильный склеп. Обойдемся лучше без его пополнения.

— Совсем не смешно.

Шарлотта попыталась высвободить руки и отвернуться.

Раф мог отпустить ее. Он должен отпустить ее. Он должен прекратить дразнить ее. Не выпытывать ее тайны.

— Чарли!

Она нервно вздохнула:

— Что, Раф? Я чувствую себя глупо, вот так стоя здесь.

— Я отпущу тебя сейчас, — заверил он ее. — Только ответь на один вопрос, хорошо? Ты расстроишься, если со мной что-то случится?

Она взглянула на него, явно удивленная вопросом.

— Расстроюсь ли я?.. О, ради бога, Раф, что за вопрос? Конечно, расстроюсь. На самом деле я буду… я буду… И это все, что тебя интересует? Теперь, когда нижу, что твоя рана не опасна, мне нужно пойти промерить, как там мама…

— Что ты будешь, Чарли? — настаивал он.

Его голос упал до шепота. Ему вдруг так захотелось узнать, что она недоговаривает.

— Будешь грустить? Огорчишься? Будешь оплакивать бедного умершего Рафа? Не пожалеешь ли… не пожалеешь, что мы не узнали лучше друг друга, когда это было возможно?

Шарлотта медленно покачала головой:

— Ты невыносим. Тебе это известно? Я никогда не знаю, шутишь ты или говоришь серьезно. И даже если ты серьезен, я очень сомневаюсь в этом. Мы уже не дети, Раф. Ты не бедный родственник, и я не та невзрачная, возможно, совершенно несносная девчонка, которая гонялась за тобой, словно помешанная… Ох, отпусти меня.

— Нет, — произнес он, еще ниже склоняясь к ней. — Я так не думаю. Пока еще нет…

Ее губы были холодными, сухими, и она сразу сжала их, словно его поцелуй напомнил ей о кислом лимоне. Но он теснее прижал ее к себе, и ее губы стали мягче, и она ответила ему, подняв руки и обняв его за шею.

Раф не собирался дважды повторять свою ошибку и не пытался целовать ее глубоким поцелуем. Но было чертовски тяжело обнимать ее и не желать большего. Гораздо большего.

Раф поднял голову и вопросительно посмотрел на Шарлотту:

— Ну вот. Было не так уж плохо, да?

— Думаю, не слишком вежливо с твоей стороны спрашивать меня об этом.

Его ладони, скользнув вниз, обхватили ее бедра.

— Разве я когда-либо был вежливым?

— Я знаю эту твою особенность, — сказала Шарлот та, и ее улыбка побудила его действовать дальше.

Держа ее лицо в ладонях, он осторожно коснулся губами ее виска, затем щеки, не спеша продвигаясь дальше и снова возвращаясь. Он целовал ее лоб и волосы. Слегка провел пальцем по подбородку, наблюдая, как закрылись ее глаза, и поцеловал веки.

Наконец ее губы раскрылись. Он почувствовал, как тело ее становится податливей: она начинала доверять ему.

В этот раз, когда он прижался ртом к ее губам, Шарлотта не сжала их инстинктивно, словно опасаясь его попытки овладеть ею. Сейчас, пожалуй, самое время научить ее искусству целоваться, исправить ошибки, наверняка совершенные этим болваном Гарольдом.

Раф сосредоточился на том, чтобы успокоить ее страх. Он целовал ее сдержанно, целомудренно и остановился, прежде чем смог забыть о своей цели и распалить уже разгорающуюся страсть.

— Мы делаем успехи, не так ли? — прошептал он у ее рта, когда она открыла глаза.

— Думаю, да, — ответила Шарлотта и затем — боже милостивый! — снова улыбнулась ему. — Ты очень любезен.

— И только? Тогда я все делал неправильно. Как считаешь, стоит нам еще попрактиковаться?

— Я считаю, что мы должны прекратить болтать ерунду, а тебе нужно отправиться в свою спальню и лечь в постель.

Шарлотта отвернулась, затем снова взглянула на него и добавила:

— И знаешь, я не боялась твоих поцелуев. Ни в первый раз, ни сейчас. Я была… я была просто… удивлена.

— Да, разумеется. И теперь, думаю, ты собираешься сказать мне, что мы никогда не будем говорить об этом?

Она кивнула, произнеся всего лишь:

— Пожалуйста.

— Тогда память об этом удивительном моменте я унесу с собой в могилу. Что может случиться скорее, чем я предполагаю, если тот, кому я чем-то досадил, добьется своего.

— Раф… — неуверенно начала Шарлотта, а затем покачала головой: — Нет, ничего.

— Скажи то, что собиралась сказать, Чарли. Как ты всегда это делаешь.

— Хорошо. Хотя думаю, что ты разозлишься. Я только собиралась сказать, что ты можешь шутить сколько угодно, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь осторожным.

— Согласен. Ну, и что ты предлагаешь? Прятаться в своей спальне — это не выход.

Вздохнув, она покачала головой:

— Я знаю. Но ты был солдатом, Раф. Ты ведь должен знать, что делать, когда вокруг враги?

— Знаю, да. За моей спиной стоял целый полк, которого сейчас у меня, к сожалению, нет. И прежде чем ты предложишь мне свою помощь, вспомни, что не владеешь пистолетом. Может, ты и будешь целиться во врага, но попадешь в меня. Я все еще помню яблоко.

— Если ты отказываешься говорить серьезно…

— И в этом ты тоже ошибаешься, Чарли. Я серьезен. Совершенно серьезен. И я приму все меры предосторожности, обещаю. Но мне совсем не хочется проводить дни и ночи постоянно оглядываясь. Ты знаешь, эти два случая все же можно объяснить случайностью.

— А я могу быть ее королевским высочеством принцессой Шарлоттой, — резко парировала Шарлотта. — Но я не принцесса. А ты уязвим. Помни об этом, Раф Дотри!

Она повернулась, зашелестев юбками, и направилась к двери. Эффектно уйти не совсем получилось: нажав на защелку, она поняла, что дверь заперта.

В другое время Рафа позабавил бы ее раздраженный вид, с которым она поспешно открыла дверь и вышла, хлопнув ею.

Но не в этот раз.

Он взял полотенце, снова смочил его холодной водой и сел за стол.

Прямо перед ним, над камином в противоположном конце комнаты, висел большой семейный портрет. Его дядя стоял на берегу живописной излучины реки, протекающей через его владения, с удочкой в руке, две гончие застыли у его ног. Джордж, лет шестнадцати-семнадцати, сидел, развалившись, на стволе упавшего дерева с раскрытой книгой на колене.

— Возможно, единственная книга, которую он когда-либо читал, — пробормотал Раф, прежде чем наконец взглянул на своего кузена Гарольда, изображенного сидящим на поросшем травой берегу. Положив ногу на ногу, он уперся локтем в колено, положив на руку подбородок.

Такие юные и невинные. Но Раф знал, какими стали его кузены.

Он поднялся и подошел к камину, чтобы вглядеться в портрет.

— Что ты сделал ей, Гарольд? Ты что-то сделал. Что же ты сделал?

Глава 9

Шарлотта прекрасно видела, что, если она сейчас старается не оставаться наедине с Рафом, он явно делает то же самое. Настоящая пара дураков, но, возможно, это к лучшему. По крайней мере сейчас. Он знал, что ей нужно время, и был готов его предоставить. Она поблагодарила бы Рафа за это, но нужна ли ему ее благодарность? И Шарлотта не знала, сможет ли найти правильные слова. Видимо, Раф знал, когда она уезжает смотреть, как продвигается работа по восстановлению коттеджа «Роза», и она точно так же знала, что после полудня можно спокойно сидеть с близнецами за чаем в главном зале, потому что Раф больше не появлялся там.