Однако Блюхер со своей армией все еще далеко от Брюсселя, и нам, пожалуй, следует радоваться, что Бони едва плетется. Пусть французы всегда опаздывают, да?

Веллингтон действует осторожно. Внешне он весел, энергичен и сама любезность, но втайне заставляет нас прочесывать сельскую местность в поисках врага и намечать план возможных сражений и различных стратегий, которые мог бы использовать.

Чего там отрицать, дружище, грядет серьезная битва, и скоро. Уверен, ты читаешь донесения, и все они говорят о том же. Одна битва, один горячий день на поле сражения, единственная победа, и этому кошмару конец.

А теперь, боюсь, нам придется сцепиться с тобой, ибо то, что я скажу сейчас, может разъярить тебя.

Я люблю твою сестру, Раф… ваша светлость. Понимаю, я все понимаю. Она еще ребенок, ей только исполнилось семнадцать, тогда как я почти старик в свои двадцать шесть. Вот почему я торжественно клянусь, что не буду тревожить ее до сезона в следующем году.

Сейчас я набрался храбрости признаться во всем, что у меня на душе… кто в моем сердце, только потому, что нахожусь далеко от Гросвенор-сквер и ты не можешь вызвать меня на дуэль и пристрелить.

Я всего лишь солдат, Раф, и почти ничего не могу предложить любимой сестре герцога, кроме захудалого ирландского поместья и моей полной и безоговорочной преданности. Но если ты все же согласишься подумать о моем сватовстве и о моей любви, я буду молиться, чтобы мне было позволено питать надежду однажды получить твое благословение.

А сейчас я могу просить тебя лишь об одном — чтобы ты берег мою дорогую Лидию. Я ужасно скучаю по ней, по ее улыбке, милым манерам, по ее мягкому юмору и тонкому уму. Впервые в жизни, Раф, я боюсь вступать в сражение, так как мне есть что терять…

Твой преданный слуга и покорный проситель,

Капитан Свейн Макналти Фитцджеральд.

P. S. Ради бога, Раф, сожги это письмо! Я суеверен, как глупая старуха».


Раф молча потянул письмо Шарлотте, которая тихо сидела у него в кабинете с вышивальными пяльцами, и возвратился к своему месту за письменным столом.

Он поставил руки перед собой, сложив ладони домиком и слегка касаясь губами кончиков пальцев, наблюдая, как она читает.

Шарлотта пробежала глазами страницу, потом еще раз, прежде чем положила письмо на колени и посмотрела на Рафа. В ее глазах блестели слезы.

— О, Раф, — тихо произнесла она, и ее голос дрогнул. — Это так красиво и так печально. И это очень пугает.

— Я знаю. — Раф стукнул кулаком по столу. — Черт бы его побрал!

— Раф! — Шарлотта поднялась и, подойдя к столу, встала напротив. — Возможно, некоторые могут счесть, что Фитц слишком высоко замахнулся, но мы знаем: у него чистая душа и…

— Дело не в этом, Чарли. Господи, я не мог бы желать Лидии лучшего, — прервал ее Раф.

Оттолкнув кресло, он направился к столику с винами, чтобы налить себе порцию чего-нибудь покрепче.

— Нет, конечно нет. Фитц твой друг, и мы знаем, какой он замечательный человек.

Раф одним глотком осушил бокал и, прежде чем снова сесть в кресло, налил себе еще порцию бренди.

— Он сентиментален, Чарли. Он жалеет себя и мыслит сейчас скорее как человек, который беспокоится о собственном выживании, а не о поражении врага.

— Разве любой разумный человек не беспокоится о том же?

Раф покачал головой:

— Нет, только не солдат. Солдат думает только о битве, только о людях, которыми командует. Думать о себе, о том, что ты можешь не пережить этот день? Это хуже, чем проклясть себя. Это делает тебя осторожным, что нередко приводит к гибели. Фитц это знает. Это не первая его битва, и он не впервые встречается с врагом. Он знает это!

— Но что мы можем сделать?

— Не знаю. Я не могу поехать в Брюссель. Он поймет, что я приехал нянчиться с ним, и это только ухудшит положение. Он уже не мальчик. Он прекрасный солдат, пожалуй, из лучших. Храбрый. Бесстрашный. Он не раз спасал мне жизнь. Проклятье, почему его угораздило влюбиться именно сейчас!

— Вряд ли кто-то влюбляется по плану, Раф. — Она положила письмо перед ним на стол. — Он сказал то, что ему необходимо было сказать. И похоже, он отдавал себе отчет, насколько драматично звучат его слова. Когда придет время, когда Бонапарт наконец появится, с ним будет все хорошо. Просто ожидание слишком затянулось, вот и все. У него достаточно времени, чтобы подумать о сражении.

Раф взял листки письма, снова проглядел их.

— Пожалуй, ты права. Нет, ты действительно права. Его первые слова — о его солдатах, о Веллингтоне и сражении. Я буквально вижу его сейчас, как он сидит в одиночестве, а свеча и вино в бутылке рядом с его локтем все убывают, пока он пишет. И наконец он признается в том, о чем почти сразу же жалеет.

— Он хочет, чтобы ты знал, что он любит Лидию. Думаю, это замечательно.

Раф взглянул на Шарлотту:

— Спасибо, Чарли. Ты, как всегда, мыслишь здраво. Кроме того, если бы я написал ему и сказал, чтобы он не сентиментальничал, ни к чему хорошему это не привело бы. Лучше написать, чтоб он не был лошадиной задницей и прибыл домой живым-здоровым и мог ухаживать за Лидией.

Раф открыл верхний ящик стола и вытащил лист бумаги со своим герцогским гербом. Шарлотта протянула ему перо и пододвинула поближе чернильницу.

— Это то, чего он хочет, Раф. Твоего благословения.

Он зачеркнул свое приветствие.

— Ну, если он думает, что не получит его, то он болван. Господи, он мой друг, и я люблю этого идиота. Не знаю, что бы я делал без вас обоих.

— Или один из нас идиот, — весело парировала Шарлотта, собираясь покинуть кабинет. — Ах, ваша светлость, вы льстец.

— Чарли, постой… — Раф взглянул на нее. — Нет, ничего. Ты знаешь, что я имел в виду. Что я имею в виду.

Он улыбнулся, наблюдая, как она веселится.

— Я все же солдат, и Ашерст-Холл я покинул зеленым девятнадцатилетним юнцом. С тех пор хороших манер у меня не прибавилось.

— Да, тебе действительно следует работать над собой, чтобы достичь соответствия своему положению, — сказала она, явно сдерживая смех. — Возможно, тебе нужно начать нюхать табак или приобрести лорнет? Подумай, как будет довольна твоя мать!

— К черту ее довольство. Она трубит обо мне повсюду, вертится без толку в обществе, выискивая пухлых богатых девиц, таких же безмозглых и пустых, как она сама. Я лучше предпочту тебя, Чарли.

— Опять, ваша светлость, вы смущаете меня своими комплиментами, — сказала Шарлотта, взяв пяльцы. — А теперь порви то, что ты написал, и пошли Фитцу радостное сообщение, что ты даешь ему свое благословение, и добавь что-нибудь ободряющее — например, что с нетерпением ждешь его возвращения, чтобы вы оба могли напиться до неприличия, пока он будет рассказывать тебе истории о Бонапарте.

Раф посмотрел понимающе:

— Ты только что попыталась ткнуть меня носом в мою сентиментальность. Ведь так?

— Возможно. Получилось?

— Получилось. Спасибо.

— Не стоит благодарности, — глядя на него, спокойно произнесла она, и ее взгляд снова подарил ему надежду, что для них обоих все закончится хорошо.

Раф сейчас проводил дни и ночи в военном министерстве, временами засыпая на диване в предоставленном ему офисе. Маршал Ней в очередной раз изменил и переметнулся со своей армией на сторону Бонапарта. Раф вместе с сотрудниками министерства, работавшими с ним все эти недели, обдумывал планы операций со всех сторон. Они знали, каким теперь будет следующий шаг Бонапарта. Измена Нея еще даст о себе знать.

В любом случае сражение было неизбежно, Бонапарта следовало остановить раз и навсегда. Раф с Шарлоттой должны возвратиться в Ашерст-Холл, где смогут полностью посвятить себя друг другу. Как он жаждал этого дня!

— Чарли… — начал было он, но нерешительно умолк, не зная, что сказать.

Похоже, она все поняла.

— Поторопись. Ты уже говорил, что тебя ждут дела в министерстве и что нужно успеть отправить письмо с дневной почтой. Увидимся за ужином?

Он кивнул и возвратился к письму.

Часы в вестибюле пробили полночь, когда Шарлотта решила, что довольно глупо оставаться в гостиной, настороженно прислушиваясь к звукам в коридоре и ожидая возвращения Рафа из министерства или откуда-то еще, куда он отправился после их дневной беседы.

Она знала, что его действительно расстроило последнее письмо Фитца. Она тоже беспокоилась о Фитце — об этом хорошем, добром человеке. Но Раф наверняка тревожился гораздо больше. Ведь они много лет вместе служили в армии. Между солдатами существует особая связь, которую ей, обычной женщине, никогда не подвергавшей свою жизнь опасности на поле сражения, не дано было понять.

Раф не возвратился к ужину, но прислал записку, в которой сообщал, что дела задержат его в министерстве по крайней мере до девяти часов, и потому просил ужинать без него.

Шарлотта понимала, конечно, что девять часов — время условное, что Раф может задержаться на сколько потребуется и не стоит ждать его точно к этому часу.

Но все же она не решалась пойти наверх и лечь спать, пока не увидит его, надеясь, что он уже не так беспокоится о Фитце.

И еще — все эти покушения. Он знал, что кто-то не менее трех раз пытался убить его. Ему было известно, что она тоже знает об этом. Поэтому он всегда находил время посылать ей записки, всегда сообщал, если не собирался возвращаться на Гросвенор-сквер вовремя.

Он знал, что она беспокоится, хотя с того дня, когда Хью Хобарт спас их от упавшего с крыши камня, больше никаких покушений не было. И как Раф напоминал ей, когда она заговаривала об этом случае, он с тех пор ни разу не замечал, чтобы мистер Хобарт следил за ним из какой-то аллеи. Все было так, словно ничего не случилось.

И все же она беспокоилась. Она тревожилась, хотя старалась выглядеть спокойной.

Но сейчас, когда Лидия и Николь уже ушли наверх и даже «назойливая муха», как Николь называла миссис Бизли, и миссис Баттрем прекратили свою непрерывную болтовню и отправились спать, Шарлотта чувствовала себя неуютно, сидя здесь в одиночестве и так явно ожидая Рафа. Она отложила свою вышивку, на которой все равно не могла сосредоточиться, и пошла в вестибюль, захватив с собой один из маленьких канделябров, которые оставляли здесь, чтобы обитатели особняка могли осветить себе дорогу к спальне. Она взглянула на подсвечник, оставленный для Рафа, и вздохнула. В конце концов, он взрослый мужчина, и смешно беспокоиться о нем.

Но его так расстроило письмо Фитца…

Приподняв юбки свободной рукой, Шарлотта кивнула лакею, ожидавшему возвращения герцога, пожелав ему доброй ночи, и направилась к витой лестнице. На верхней площадке она остановилась, услышав внизу голоса.

Раф. Он возвратился.

Поспешить ли ей в свою комнату, чтобы он не увидел ее и не понял, что она дожидалась его, или остаться на месте и спросить, действительно ли он считает, что сейчас девять часов? Должна ли она поинтересоваться, не голоден ли он, и нужно ли позвонить, чтобы ему принесли что-нибудь из кухни?

Следует ли ей прекратить вести себя, как истеричная дурочка?

— Раф, — сказала она как можно более беспечно, услыхав позади шаги на лестнице, — я только что собиралась идти спать, и…

Произнося эти слова, она повернулась, и одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы она забыла обо всем, что собиралась сказать.

— Что случилось?

Одну руку он прижимал ко лбу — бледному на фоне темных волос, влажными колечками лежавших на нем, а второй крепко вцепился в перила, словно мог упасть.

— Ничего… ничего особенного. Просто… думаю, я в какой-то момент заснул за своим столом. Тупица.

Шарлотта поспешила вниз по ступенькам к лестничной площадке и остановилась рядом с ним. Даже в мерцающем пламени свечей — тех, которые она держала, и горевших в светильниках на стенах вестибюля, она видела, что с ним не все в порядке. Его глаза слишком блестели, а на щеках пылал неестественный румянец.

Тыльной стороной руки она прикоснулась к его покрасневшей щеке и тут же отдернула ее.

— Господи, Раф! У тебя все лицо горит! Ты заболел!

— Нет, нет, не заболел, — ответил он, протискиваясь мимо нее, и, пошатываясь, направился по коридору в свою спальню. — Это просто… проклятая лихорадка, которая временами мне досаждает. Приходит и уходит… К утру все будет в порядке. Не беспокойся обо мне, Чарли. Иди спать.

Шарлотта наблюдала, как он пытается справиться с защелкой, чтобы пройти в спальню. Спать? Как она может? Черта с два она пойдет спать! Человек сейчас рухнет на пол!