– Почему ты всегда так делаешь?

– Что делаю?

– Слишком остро реагируешь.

– К твоему сведению, я не остро реагирую. Вот мама остро реагирует, особенно когда я прихожу после комендантского часа. Ах да, ты же ничего об этом не знаешь, потому что тебе никогда не было рядом,– говорю я саркастически.

Тишина.

– Тогда почему ты ни разу не приезжала пожить ко мне? – он бросил мне вызов.

Мне жить с ним?

– У тебя есть подружка? – Я хочу, чтобы он сказал "нет", потому что у меня есть планы на него и маму. И было бы проще, если бы у него никого не было.

– Нет. У тебя есть парень?

Стоп, подождите секундочку. Когда это он начал задавать встречные вопросы?

– Может быть.

– Эми, когда ты научишься доверять мне? Знай, я не враг тебе.

– Тогда скажи мне, что такое Мошав.

– Мошав – это сплоченная община. Она аналогична кибуцу, но у каждого есть своя собственность с сельскохозяйственным угодьем. Деньги делят или собирают вместе.

По–прежнему, для меня, звучит, как община.

– Я надеюсь, мы ненадолго там задержимся. Мне нужно принять душ в отеле и распаковаться. У меня есть вещи, которые наверняка расплавились из–за этой жары.

– Мы остановимся не в отеле.

Вот сейчас, я буду остро реагировать.

– Что?– громко сказала я.

– Мы остановимся у тети, дяди, двоюродных братьев и Софии, – Он делает паузу. Я знаю, что будет дальше. Знаю. Но я морально не готова к этому. – В Мошаве.

– Рон, давай кое–что проясним. Я – американская девушка с красной, белой и голубой кровью, текущей по венам. Я не останавливаюсь в местах, зовущихся "Мошав". Не считая моей подписки на Скаутов, которой у меня даже нет. Мне нужны удобства. Удобства! Ты знаешь, что это такое?

– Да. Но не ожидай многого от места, в которое мы едем. Когда я был там в последний раз, только у одной семьи было электричество, и это была моя семья.

Я открываю бардачок чемодан.

– Что ты делаешь?– спрашивает Рон.

– Ищу карту, чтобы знать куда идти, когда сбегу из Мошава.

Он тихо посмеивается.

– Ха, ха. Забавно, забавно. Бьюсь об заклад, ты не будешь так смеяться, когда однажды утром проснешься и поймешь, что я ушла обратно к цивилизации.

Рон гладит меня по колену ладонью.

– Эми, я просто пошутил. У них есть электричество.

Пошутил? Рон пошутил надо мной?

– Я знала, что ты шутишь. Ты что на самом деле думаешь, будто бы я поверила в это?

Он не ответил, но я знала, что он знает правду по тому, как причудливо двигался его рот.

– По крайне мере ты дашь мне ключи от своей машины, чтобы я могла ездить в торговый центр?

– Мне жаль, но водить машину здесь разрешается с восемнадцати лет.

– Что?!

– Я отвезу тебя туда, куда пожелаешь. Не волнуйся. Кроме того, если ты потеряешься, ты не будешь знать, как вернуться назад.

«Хорошо, – подумала я про себя, – заблудиться – отличная идея».

Вздохнув, я смотрю в окно. По одну сторону от машины располагается Средиземное море, по другую – горы с домами, построенными прямо на них. Если бы я была в лучшем настроении, я бы даже могла подумать, что этот пейзаж красив, но я слишком раздражена и уставшая, а мой зад онемел.

Я начинаю делать упражнения для ягодиц. Пару лет назад, поздно ночью, я смотрела ток–шоу, где некоторые звезды, возможно Стивен Сигал или Антонио Бандерос, говорили о том, что они делают упражнения для задницы, сидя в машине.

Просто напрягись, затем расслабься. Напрягись. Расслабься. Напрягись. Расслабься. Я почувствовала жжение. А после десяти минут «моей зарядки» я чувствую, как напрягаясь, мои ягодицы дрожат и я остановилась.

Мы проехали море. Нас окружают лишь небольшие деревья.

– Что это такое?

– Оливковые деревья.

– Я ненавижу оливки.

– Я их люблю.

Представляю.

– Надеюсь, ты не один из тех пит–толстячков.

– Кого?

– Ну, знаешь, те люди, которые выплевывают косточки прямо за столом. Это ужасно отвратительно.

Он не ответил. Я готова поспорить на трусы моей бабушки, что Рон один из пит–толстячков.

– Какое блюдо ты любишь больше всего? Уверен, я смогу достать это для тебя.

– Суши.

– Ты имеешь в виду сырую рыбу? – Рон сморщил нос.

– Да.

Раньше я их ненавидела. Когда мама в первый раз угостила меня ими, меня затошнило, и я выплюнула их. (На салфетку, незаметно, в отличие от пит–толстяков, которые плюются оливковыми косточками). Моя мама любит суши. Думаю, это как алкоголь. Когда в первый раз пробуешь его, тебя тошнит, но потом ты его распробуешь, и он тебе нравится. Наверное, именно поэтому и говориться: «Между любовью и ненавистью тонкая грань». Сейчас мне не только нравятся суши, я жажду их. Бесспорно, Рона и суши должен познакомить такой гурман, как я.

Сейчас мы едем через горы по очень извилистой дороге, и меня укачивает. В последний раз я видела цивилизацию пятнадцать минут назад.

Съехав с горы, мы остановились на развилке дорог. На дорожном знаке было написано по–английски Moshav Menora и что–то еще на иврите.

Рон повернул в сторону Moshav Menora. Сейчас окружающая местность напоминает Швейцарию с зелеными горами, окружающими нас со всех сторон.

Он остановился около живописной остановки, расположенной прямо в горе.

– Что это?

Он поворачивается и вынимает ключ из зажигания.

– Это Голанские высоты, особенное и красивое место. Пошли, полюбуемся на вид.

– Мне тоже идти? Я хочу пописать.

– Ты можешь подождать несколько минут? Прежде чем мы встретимся с моей семьей, мне нужно кое–что рассказать тебе.

Интересно, что он хочет мне рассказать? Я должна это услышать. Открыв дверь, я вышла из машины. В тишине мы направились к краю горы. Горный пейзаж напоминает мне вид с открытки.

– Они не знают о тебе, – выпаливает Рон.

Что?

– Кто не знает обо мне?

– Моя мама, мой брат и его жена....

Острая боль пронзила мою грудь, такое чувство, будто что–то острое проткнуло ее. Мое сердцебиение участилось, и я тяжелей задышала.

– Почему?– прошептала я, едва выдавливая из себя слова.

– Это сложно,– он смотрит в сторону.– Видишь ли, когда я приехал в Америку, я хотел всем доказать, что я могу сделать это самостоятельно. Знаешь, Американская Мечта и все такое.

– И ты не ожидал, что появлюсь я и разрушу твою мечту.

– Я встретил твою маму на первых выходных в США. Я был дерзким израильтянином, который просто желал хорошо провести время. Несколько месяцев спустя я узнал, что стану отцом.

Я отхожу от него. Он что, хочет, что бы я извинилась за свое рождение?!

– Я ненавижу тебя, – говорю я, возвращаясь в машину. Я вытираю глупые слезы, но они продолжают скатываться по щекам.

– Эми, пожалуйста, позволь мне хоть раз внести ясность в этот вопрос…

– Просто открой эту чертову дверь.

Услышав щелчок разблокировки дверей, я залезла внутрь машины. Он смотрит на меня так, будто хочет объяснить мне все подробней, но я не хочу ничего слышать.

– Поехали уже!– кричу я.

Он залез обратно в машину, и мы поехала на вершину горы. Я думала, что готова к встрече с семьей Рона, но теперь все, что хочу – это забиться в дыру.

Он не просто собирается познакомить меня со своей семьей. Он впервые расскажет, что у него есть внебрачная дочь.

Глава 5

Если я закрою глаза, прекратит ли моя жизнь выходить из–под контроля?

Мы подъехали к воротам, и мужчина с пулеметом в руках направился к нашей машине. Я никогда раньше не видела пулемет и каждый раз, размышляя о том, как они его используют, я трясусь от страха.

Рон что–то сказал ему на иврите. Мужчина улыбнулся и жестом указал, чтобы нам открыли дверь. Мы ехали вниз, направляясь к горной вершине, а после проехали шесть рядов домов. По обе стороны проезжей дороги расположено семь–десять домов, Рон повернув к одному из домов, припарковался на подъездной дорожке.

– Я не зайду, пока ты не расскажешь им, кто я.

Я думала, что он будет спорить, и заранее приготовилась к бою. Но Рон просто сказал:

– Хорошо.

Рон вышел из машины, а я осталась на своем месте. Я наблюдаю, как он заходит в одноэтажный дом.

Несмотря на то, что окна в машине были открыты, свежий воздух не поступал. Здесь так жарко, что думаю, сам дьявол должен жить в этих горах. Пот льется по моему лицу, шеи и груди. На моей блузке от Abercrombie&Fitch явно должны быть отвратительные следы мокрых подмышек.

Как люди терпят эту жару? Я посмотрела на свой ноготь, прежде чем в размышлениях укусить его. Что Рон им скажет? Он также вспотел, как и я? Надеюсь, что да.

Я вышла из машины и прислонилась к ней, прислушиваясь к брани, которой, должно быть, София покрывает Рона. Парень не только ее выслушает, но и получит пинка. Если бы я была Софией, я бы разорвала его за ложь, ну хорошо, за меня. Но я не слышу криков. На самом деле, я почти не слышу, что происходит в доме.

Вдруг что–то ударило меня по руке. Сильно.

– Эй, – испугавшись, закричала я.

Я не глупая, знаю, это не пуля. Я не удивлюсь, если семья Рона решит «покончить» с его внебрачной дочерью, как только узнает всю правду.

Обдумывая эту мысль, я посмотрела вниз и увидела своего обидчика.

Футбольный мячик.

– Tizreki le'kan 8, – послышался насмешливый голос позади машины. Как будто я что–то понимаю. Но я не понимаю, поэтому игнорирую его. К тому же, чувствую, на моей руке будет синяк.

Обернувшись на звук подбегающих ног, я столкнулась лицом к лицу с израильским мальчиком моего возраста.

– Shalom 9.

На нем надеты джинсы, рваная грязно–белая футболка и греческие сандалии. Знаешь, раньше такие носили греческие философы. Но не это самое худшее. Парень надел белые носки и сандалии. Носки с сандалиями! Стараясь не засмеяться, я перевела взгляд с его ног к лицу.

– Привет.

Он говорит по–английски? Не знаю, поэтому я просто стою и молчу.

Еще два парня подбежали к нам. Один из них заговорил с парнем на иврите, но увидев меня, замолчал.

– Я американка, – медленно и громко проговорила я, как будто разговариваю с шимпанзе. Надеюсь, свершится чудо, и они поймут меня.

Они смущенно переглянулись, и в этот миг я поняла, что последующие три месяца я буду жить словно в пузыре. В пузыре, в котором ни один человек не поймет, что я говорю, за исключением Донора Спермы. Могут ли мои каникулы стать еще хуже?

Первый парень чуть ближе подошел ко мне. У него светло русые волосы и морщинисто–юношеская улыбка. Знаю, знаю, юношеская и морщинистая не совместимы. Но у этого типа именно так, верьте мне.

– Ты говоришь по–английски? – спросил он с сильным акцентом.

Хм?

– Да. А ты?

– Да. Но что означает я – Американка?

– Ничего. Просто забудь.

– Ты наш друг, нет?

Хм?! Очевидно, его английский не очень хорош. Он спрашивает друг ли я?! Боюсь сказать, что нет.

– Да.

Второй парень подошел ко мне.

– Как тебя зовут?

– Эми.

– Привет, Эми. Я Ду–Ду, – он указал на двух других парней, – А это Морон и О’Дейд.

С этого дня я больше никогда не произнесу эти четыре слова, выстроенные в один ряд. К тому же, не думаю, что они гуляют с кем–то младше семнадцати лет, но практически на автомате я сказала:

– Прошу прощения? – мои глаза сощурились, как будто это прочистит мои уши, что бы я могла лучше их услышать.

Все они смотрят на меня, как будто это у меня проблемы. Мне хочется засмеяться. Но я терплю, очевидно же, они не поймут моей шутки. Что делает ее еще смешней. Хорошо, некоторые моменты моего путешествия могут быть забавными.

Но как только к нам подошел еще один парень, мое веселье улетучилось. У него темно–каштановые волосы, которые совпадают с цветом его глаз. Он высокий, загорелый и без рубашки. На нем джинсы, которые обтягивают его стройные бедра, рельефный пресс и он один из самых сильных подростков, каких я когда–либо видела.

– Americayit 10, – сказал Морон, указывая на меня.