А Гэвин все нажимал и нажимал своим мечом. Пот застилал ему глаза, он уже давил всем своим весом на меч соперника, пока быстрым кистевым движением не выбил меч из его рук. Сверкающий клинок взлетел в воздух и упал в другом конце площадки.

Издав победный крик, Гэвин изо всех сил воткнул меч в землю рядом с коленопреклоненным Эйданом.

— Есть еще желающие?

Желающих не оказалось. Воины переминались с ноги на ногу, одни опустили глаза вниз, другие смотрели по сторонам — никто не хотел встречаться взглядом с охваченным воинственным пылом Гэвином. Коннор сплюнул кровью на землю, Дункан потирал рукой живот, Эйдан с трудом поднимался на ноги. В воздухе послышались радостные крики тех, кто бился об заклад и выиграл, слышался звон монет, переходивших из одних рук в другие. Все обсуждали перипетии трех коротких схваток.

Два молодых оруженосца с трудом вытащили из земли меч Гэвина. Невозможно было описать то немое восхищение, которое горело в их глазах, когда они передавали меч вождю клана. Их юношеский восторг охладил радость Гэвина от победы: он сразу почувствовал себя старым по сравнению с юными оруженосцами. Неужели и он когда-то тоже был таким же восторженным, впечатлительным и молодым, как они?

Юноши напомнили ему о другом мальчике, которого он только что согласился взять под свое покровительство. Неудачный, хотя и законный наследник английского графа. «Черт побери, не совершил ли я страшную глупость, решившись на этот шаг?»

— Ты не видел сына леди Фионы, когда приехал к ним в лагерь? — спросил он Дункана.

— Так, мельком. Ничего особенного. — Дункан запнулся, прежде чем ответить на то, что именно интересовало Гэвина, когда он задавал свой вопрос. — Я не заметил в нем ничего болезненного, о чем так горячо твердила леди Фиона.

— Ну что ж, может быть, все не так уж и плохо. Будем надеяться на лучшее.

Дункан закивал головой.

— Даже если все хуже, чем мы надеемся, мы сумеем закалить его тело и душу, научить владеть мечом и искусству вести войну, сделать стойким и мужественным.

Гэвин задумался.

— Ты полагаешь, этого достаточно?

— Только Бог способен делать чудеса.

— Да, — согласился Гэвин. В душе, хотя он стеснялся признаться в этом самому себе, ему как раз хотелось верить в чудо, и все из-за матери мальчика. Он вспомнил ее зеленые глаза, ее молящий голос, и ему страстно захотелось, чтобы надежды леди Фионы осуществились. А также чтобы она не разочаровалась в нем.

— Думаю, — продолжал Дункан, — если нога мальчика сильно повреждена, тогда его можно научить метать нож или кинжал. Тот, кто умеет точно попасть ножом в цель, крайне опасен для врага.

— Нож? — нахмурился Гэвин. — Это оружие не для рыцаря.

Дункан ухмыльнулся.

— Когда речь заходит о жизни, о моем спасении, я готов разбить о голову врага железный котелок, в котором варят пищу.

Гэвин покачал головой:

— Дункан, Дункан, я всегда говорил, что в тебе нет истинного благородства и рыцарского духа.

— Ну и что? Слава Богу, у нас во главе клана стоит граф, у которого столько благородства, что его хватает на всех нас.

Гэвин поморщился.

— Ладно. Перед ужином мне надо помыться, смыть пот после этих поединков. Ты пойдешь со мной?

— Я догоню тебя. Надо забрать мой выигрыш.

Гэвин замер на месте, удивленно сдвинув брови.

— Забрать? Но ведь ты же проиграл, Дункан. Тебе надо оплатить свой проигрыш, разве не так?

Дункан потупил глаза, и Гэвину даже показалось, будто он покраснел. Нет, конечно, ему это почудилось. Не отличаясь особой эмоциональностью и впечатлительностью, Дункан был грубоват и толстокож.

— Нет, все правильно. — Дункан вскинул голову, и в его глазах блеснула усмешка. — Наоборот, я выиграл, потому что следовал мудрому правилу, которому должен следовать каждый настоящий шотландец, даже когда он бьется об заклад.

— Какому правилу?

— Никогда, споря на деньги, не ставь против своего господина.

* * *

Прощание с сэром Джорджем оказалось намного тяжелее, чем думала Фиона. Ее верного рыцаря пропустили внутрь замка. Переодетый в чистую одежду граф под руку с Фионой вышел во внутренний двор, обнесенный частоколом. Окруженный шотландскими воинами, в глазах которых просвечивалось желание затеять ссору, сэр Джордж с гордым и невозмутимым видом стоял посреди двора.

— Прощайтесь, леди Фиона, и побыстрее. До границы моих владений далеко, а для ваших друзей было бы лучше, если бы они пересекли их засветло.

В словах и интонации графа явно слышалась угроза, но Фиона была достаточно умна, чтобы понять, чем это вызвано. Обладая властью, Гэвин дорожил своей репутацией в глазах шотландцев.

Сэр Джордж вышел вперед, и Фиона сделала шаг ему навстречу. Окружавшие их шотландцы держались на почтительном расстоянии. За что Фиона была им очень благодарна.

— Сэр Джордж, искренне благодарю вас за все то, что вы сделали для меня и для Спенсера. К моему большому огорчению, нам придется расстаться. Я освобождаю вас от вашего долга служить мне. Пусть Господь защитит и сохранит вас.

— Вы уверены в том, что хотите остаться? — тихо спросил рыцарь, и по его тону было заметно, как его волнует ее дальнейшая судьба.

Фиона закусила губу, чтобы сохранить спокойствие. На какой-то миг ей стало страшно. Проведя в своих покоях в одиночестве несколько часов после обеда, она о многом передумала, и нельзя было сказать, что все сомнения оставили ее. Но сейчас она не могла даже показать вида, что колеблется. Поступи она таким образом, и сэр Джордж тут же вступился бы за нее и тем самым подверг бы и ее, и свою жизнь опасности.

— Это единственный способ, который поможет Спенсеру получить в жизни то, что ему принадлежит.

Сэр Джордж сгорбился, словно под тяжелой ношей, и Фиона с тихой радостью поняла, что ей удалось убедить его в правоте сделанного ею поступка. С драматическим видом сэр Джордж встал перед ней на одно колено.

— Мы обязательно встретимся, миледи, и при более благоприятных обстоятельствах, я уверен в этом.

Горло Фионы перехватило от волнения, но она крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы, мой верный друг.

Фиона торжественно протянула перед собой руку. Сэр Джордж встал и, бросив взгляд через плечо на Гэвина, процедил сквозь зубы: «Если с ней или с мальчиком что-нибудь случится, пока они будут здесь в замке, то вы ответите мне».

Слова рыцаря не остались без внимания. Все вокруг невольно напряглись, и это напряжение явственно ощущалось в воздухе. Смутившись, Фиона искоса посмотрела на графа. Тот как ни в чем не бывало невозмутимо смотрел на рыцаря слегка прищуренными глазами. По-видимому, они оба хорошо понимали друг друга. Сэр Джордж развернулся и пошел прочь.

Пока сэр Джордж садился на лошадь и не спеша выезжал из замка, сердце Фионы опять защемило. Старый рыцарь всегда был ее надежной и верной опорой, особенно в этот последний год, когда на ее долю выпало столько невзгод. Она смотрела ему вслед, и на душе у нее было тяжело. Она действительно не знала, встретятся они еще когда-нибудь или нет.

Стиснув зубы, чтобы прогнать навернувшиеся на глаза слезы, Фиона повернулась и пошла к графу. Он не должен был по ее виду понять, как она расстроена. Нет, она сильная. Она все выдержит, ни за что не расплачется на глазах у всего замка. Доставить им такое удовольствие? Ни за что на свете!

С высоко поднятой головой Фиона подошла к графу, тот коротко, приветливо кивнул, и у нее сразу полегчало на сердце. Небольшой знак внимания, и, как ни странно, ей уже не так одиноко.

На какой-то миг ей захотелось схватить его руку и по-дружески пожать ее. Боже, если она так поступит, то что о ней будут говорить все вокруг?

— Скоро ужин, — сказал граф. — Пора идти в большой зал.

— Хорошо.

Ее равнодушно-небрежный тон озадачил Гэвина. Несмотря на это, он, протянув руку вперед, любезно пропустил ее вперед. Но как только Фиона поравнялась с ним, он властным движением взял ее под руку, чтобы идти вместе.

От его прикосновения у Фионы быстро заколотилось сердце, и что-то внутри ее сладко и мучительно вздрогнуло. С вопросительным недоумением она взглянула ему в лицо, но оно было непроницаемо. Боже, как несправедливо! Ее тело отзывалось на любое его прикосновение, такого с ней раньше не было никогда, а он выглядел бесчувственным истуканом.

Кое-как справившись с волнением, Фиона дошла до стола и только тогда осторожно высвободила свою руку из его руки. Пытаясь скрыть свои чувства, она опустила глаза и с ужасом увидела свои предательски дрожащие руки. Боже милостивый, как она ни пыталась скрыть свое волнение, оно неизменно прорывалось наружу. Она никак не могла совладать с собою, ей казалось, что будто она сидит обнаженная, без всякого платья на глазах у всех в зале. Даже появление в зале слуг, разносивших блюда с едой, не отвлекло от нее общего внимания.

«Богородица, помоги, пусть этот ужин не затянется надолго!»

Как ни странно, но за столом нашелся один человек, который не обращал на нее почти никакого внимания. Этим человеком был граф. С кубком в руке он увлеченно беседовал со своими приближенными, сидевшими от него по левую сторону. Они обсуждали достоинства и недостатки разных видов оружия, а также тактические ухищрения на поле битвы. Кроме того, разговор постоянно сворачивал в сторону недавних побед графа на тренировочной площадке.

Для Фионы было удивительно слышать, как свободно говорят, не боясь высказывать свое мнение, приближенные графа. Более того — вещь неслыханная для нее, — они даже осмеливались спорить с ним.

Это было удивительно. Каким бы простым и доступным для своих подчиненных ни был Генри, он крайне редко советовался с ними. Граф Киркленд представлял собой новый тип вождя, уверенного, сильного и поэтому позволявшего своим приближенным держаться с ним на короткой ноге. Вместе с тем Гэвин, не переступая некой невидимой границы, не опускался до фамильярности.

Погруженная в свои мысли, Фиона не сразу заметила, как слуга поставил между ней и графом огромное блюдо. И только запах жареного мяса вернул ее мысли к тому, что происходило за столом. Принюхавшись, она убедилась, что мясо было не только обильно приправлено разными травами, но и сильно пережарено.

Да, от блюда явно попахивало горелым.

Неприятный комок подкатил к ее горлу. Она осторожно оглядела тех, кто сидел поблизости от нее. Все лица выражали явное удовольствие, а громкое чавканье говорило о прекрасном аппетите. Поняв, что дальше медлить просто неприлично, Фиона взяла порцию жареной оленины и, отрезав кусочек, положила его в рот. Ей показалось, будто у нее песок заскрипел на зубах, и только хороший глоток вина помог ей избавиться от неприятного ощущения.

Она не столько ела, сколько ковырялась в тарелке, и в душе была благодарна Гэвину, который, увлекшись беседой, по-видимому, совсем забыл о ней.

— Вам не по вкусу наша еда?

Вопрос прозвучал столь внезапно, что Фиона чуть не поперхнулась. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее взгляд Дункана.

— Напротив, все очень вкусно, — возразила она, взяв в рот кусок мяса и с явным усилием проглотив его.

— Позвольте дать вам дружеский совет. — Дункан откинулся на спинку кресла, лениво оглядывая ее лицо и фигуру. — Умейте скрывать свои чувства, иначе…

— Что иначе?

— Иначе вам придется очень туго.

Святые небеса! Впрочем, Фиона не сомневалась: преподнесенный ей совет был сделан из дружеских побуждений. Но тут ей в голову пришел вполне естественный вопрос: что в таком случае думали о ней те, кто невзлюбил ее?

Фиона глубоко вздохнула и огляделась по сторонам. Отец Ниалл сидел далеко от нее за одним из столов и, повернув голову, беседовал с местным священником. Однако ее служанки не было видно нигде. Следовало позаботиться о том, чтобы Алису тоже накормили.

Перед Фионой стояло блюдо, на котором лежал хлеб. Принести еду своей служанке — это был прекрасный повод выйти из-за стола, чтобы не вызвать злобных перешептываний и упреков в свой адрес, — ага, нос воротит, не по вкусу ей наша еда.

Не зная, как ей быть, Фиона вяло ковырялась в еде, стоявшей возле нее, и от нечего делать наблюдала за происходящим в зале. Многочисленные слуги, мальчики и молодые оруженосцы, разносившие блюда с едой и напитками, то входили, то выходили из зала, торопливо подходя то к одному столу, то к другому. Воины, слуги и служанки, уже успевшие утолить первый голод, шутили и смеялись. Особенно бурное веселье и сильный шум стояли за столом, где собрались одни стражники. Они кричали, энергично стуча пустыми кружками о столешницу, требуя подать еще эля и вина.