– Простите, что вы сказали? Вины? – Я была озадачена.

– Вы хотите искупить вину перед Сельмой Уокер. Вы хотите убрать с дороги Базза. Так она никогда не узнает, что между вами было.

Неужели он прав? Конечно же, я хотела, чтобы Базза арестовали и он больше не мог обижать Сельму. И тут меня пронзила новая стрела тревоги. Если Базз объявится, что с ним будет? Макс сказал, что они следят за домом. Неужели где-то поблизости засели вооруженные полицейские с приказом свалить его двумя выстрелами?

– Вы как-нибудь его предупредите? Ну, если он появится?

– До того, как начнем стрелять? – Макс гневно тряхнул головой. – Насколько мне известно, он не торгует наркотиками. А ваш дом – не притон, или я ошибаюсь? Если он вернется, попытается вломиться и увидеться с Сельмой, мы что-нибудь предпримем. А пока меня больше интересует, кто устраивает пожары и убивает его любовниц. Мне бы хотелось найти лучшую кандидатуру на роль главного подозреваемого, чем Сельма Уокер, но она начинает казаться очень даже подходящей. У нее маленькие руки. То, что отпечатки пальцев на канистре с керосином в вашем сарае могут принадлежать ей – вполне логично, потому что Базз принес их из ее дома. Но с какой стати ее отпечаткам быть на почтовом ящике в доме Астрид Маккензи?

– А они там есть? – Я чуть не пролила кофе от удивления. – Это отпечатки Сельмы?

– Я не знаю, чьи они. Кто бы это ни был, у полиции нет досье на этого человека. Но кто-то умудрился перепачкать свои маленькие руки в свежей розовой краске и оставить кучу улик. Мне придется прийти, снова допросить Сельму и снять у нее отпечатки пальцев.

Я была потрясена.

– Разве можно заставить ее пройти через такое, когда она еще не оправилась от побоев? Сельма доверилась мне, попросила у меня убежища. Я не могу позволить вам вломиться к ней и обвинить в убийстве. Это полное безумие.

Он поерзал на стуле и покачал головой.

– Я серьезно. Я вас близко к ней не подпущу.

– Что ж, тогда дайте что-нибудь, к чему она прикасалась, – попросил он. – То, с чего я смогу снять отпечатки. Если не совпадут – и если она сможет назвать в Девоне хоть одного человека, который был с ней в канун Нового года, – мне не придется ее огорчать. А пока можете подготовить ее к моему появлению.

Я не ответила. В его устах это звучало очень просто, но что, если отпечатки действительно принадлежат Сельме? Это будет означать, что я прячу убийцу. И что мне тогда делать?

– Значит, кроме ребенка…

– Который может оказаться вовсе не ребенком, – напомнил Макс. – Не забывайте, у меня есть еще один свидетель, и он говорит, что человек в куртке с поднятым капюшоном был крупнее ребенка. Скорее, маленький взрослый. Вот почему мы думаем о Сельме…

– А как же свидетель, который говорит, что видел женщину? Не Фелисити, а ту, другую. Может, это была Сельма? Он не говорил, что это была маленькая женщина?

– Ах да, – спохватился Макс. – Забыл сказать, с ней я уже разобрался. Это была ваша соседка, миссис О'Мэлли. Допрашивать ее – сплошное мучение. Забыла сказать нам, что Анжела ушла с Баззом. Не упомянула, что ходила в ваш переулок, позвать Кевина ужинать. Он играл в мяч у вас в саду. Если бы он не сказал нам, что его позвала мама, мы бы никогда этого не узнали.

– Вы говорили, что навещали Ричи, – вдруг вспомнила я. – Он рассказал вам что-нибудь?

– Я как раз еду к женщине, которую он допрашивал в день нападения. Голова у него не совсем ясная, и он не может вспомнить подробности, но сказал, где найти ее имя и адрес. Встреча с нею очень его взволновала, и я хочу знать, почему.

– Это женщина, с которой у Базза был роман до встречи с Седьмой?

Макс кивнул.

– Как вы думаете, может, преступница – одна из его бывших подружек, жаждущих мщения?

– Нет. – Макс бросил на меня такой взгляд, что я почувствовала себя круглой дурой. – Как вам пришел в голову такой мотив? С какой стати его бывшей подружке, которую он избивал, охотиться на новых? Скорее, они захотят предупредить остальных, чтобы держались от него подальше. Это вероятнее. Мы хотим разыскать их и сообщить, что кто-то охотится на людей, с которыми был связан Кемпински.

– Кэт приходила к Ричи? То есть сегодня утром?

– Нет, я ее не видел. Вы, кажется, не знаете, где она. Что случилось?

Я рассказала и спросила, знал ли он о том, что Кэт пьет.

– Вообще-то да. – Он отвел глаза. – Ричи рассказал, когда только с ней познакомился. Спросил меня, считаю ли я, что с этим будет трудно.

– И что вы сказали?

– А что я мог сказать? Разумеется, могло быть трудно. Это всегда трудно, если ничего не делать. Но парень влюбился. Ему не надо было этого слышать. Он уже слишком далеко зашел. А Кэт могла выбрать время и получше, чтобы снова запить.

Я не стала потчевать его подробностями о маме и Сонни Кроссе, хотя очень хотела обсудить это с кем-нибудь, и вместо этого сказала:

– Печально. Норин тяжело больна.

– Кто такая Норин?

– Мать Томми. У нее рак поджелудочной железы. Разве вас не было, когда он вернулся из больницы в тот вечер? Вы не слышали?..

Вы не слышали нашу жаркую ссору? Вы не видели, как я вышвырнула его из дома?

Макс смотрел на меня, и я ждала, когда он спросит, что я имею в виду. И добавит, что ушел, когда пришел Томми. Но он ничего такого не сказал. Просто спросил:

– Так что за дела с Томми?

– То есть?

– У вас с ним?

– А что у нас с ним? – Я ощетинилась.

– Ну, знаете… если вы водили компанию с Баззом Кемпински…

Компанию? Почему он все время возвращается ко мне и Баззу?

– Это не ваше дело, – начала я.

– Нет, мое, – перебил он.

– Как часть вашего расследования пожара?

– Как часть моего расследования вас.

Слова повисли в воздухе. Я могла либо зациклиться на них, либо не обратить внимания.

– И вы туда же, – вздохнула я и тут же пожалела.

– А это еще что значит?

Похоже, он обиделся. Мне надо быть осторожнее. Я рассказала, что произошло с Крисом, как он в гневе ушел, когда явился Томми.

– Да, – сказал Макс. – Мне тоже показалось, что он несколько агрессивен.

– Агрессивен?

– Вечно ищет повод для ссоры. На днях я разговаривал с человеком, очень похожим на Криса. Он вырос в этом районе, видел, как многое изменилось. Это очень богатый район, но здесь полно сброда, и в этом все дело. Крис видит эти модные магазины и фирмы, которые выскакивают, как грибы после дождя, он видит очень богатых людей, которые приезжают сюда и застраивают его старый район домами стоимостью в миллионы фунтов стерлингов. К тому же каждый день он встречается с женщинами другого круга, продает им морковь, а потом возвращается в убогий домишко, где прожил всю жизнь. Со временем он начинает думать, что это несправедливо. Кто станет его винить? И, раз уж мы заговорили о Крисе, – Макс пристально на меня взглянул, – человек, которого я действительно хочу найти, – это мужчина, которого Крис видел в вашем переулке. Он был там последним перед началом пожара.

– Как вы найдете его, если он сам не объявится?

– Мы можем лишь одно – снова и снова просматривать запись с телекамеры. На ней запечатлены все, кто заходил на Бленхейм-кресчент. Камеры установлены и на Лэдброук-гроув, и на Вестбурн-парк-роуд, но можете представить, сколько людей побывало там в канун Нового года.

– Но он вроде прихрамывал, это же должно помочь.

– Что вы имеете в виду?

– Крис сказал, что у мужчины болела нога. Он странно ходил.

– Поразительно! – Макс окончательно разозлился. – Да о чем думают эти люди? Не могут запомнить, что ли, что обязаны говорить мне все? Придется снова с ним побеседовать. Он ничего не говорил о больной ноге. Они с миссис О'Мэлли – два сапога пара. Итак. – Он отхлебнул кофе. – Как насчет моего другого расследования?

Ну вот, опять.

Как бы то ни было, а нынешняя ситуация отличалась от ситуации с Крисом. Признаться, мне нравился Макс Остин, и я с удовольствием с ним общалась. Но я его жалела. Для меня он был печальным кавалером, а не страстным и романтичным любовником. Он казался ранимым, что неудивительно, учитывая, через что ему пришлось пройти после убийства жены. Представляю, каково было бы мне, наберись я храбрости подкатить к кому-то и получив от ворот поворот. Если я хочу отклонить его «расследование меня», самое меньшее, что я могу сделать, – это быть с ним помягче.

Как я поступила? Я послала ему такое путаное сообщение, что он, наверное, не знал, что подумать.

Я перегнулась через стол, нежно поцеловала его у левого уха и прошептала:

– Я очень люблю моего Томми. А потом взяла счет и сказала:

– Плачу я. Проводите меня домой, и я дам вам что-нибудь, к чему прикасалась Сельма.

Возвращение по Бленхейм-кресчент было сплошным мучением. Он не произнес ни слова, всю дорогу показывал угрюмого Макса, а когда я бросилась к себе и, вернувшись, сунула ему в руку кассету Сельмы, взял ее и молча побрел дальше. Я зашла в дом. Лучше бы я поставила его на место, а не целовала. Особенно я об этом пожалела, когда заметила у окна Сельму. Должно быть, она видела, как я отдала ему коробку от кассеты. Она бросила на меня единственный взгляд, и мне стало не по себе.

Но я сказала Максу правду. Дело в том, что я заново влюбилась в Томми, когда он приходил в начале недели. Через какое-то время он позвонил в дверь и сказал:

– У меня мама в машине. Прости, что не предупредил, но хорошо бы ты сейчас поехала с нами в Ислингтон.

Я схватила пальто и бросилась за ним на улицу. Я вдруг поняла, что больше всего хочу сейчас помочь Томми.

ГЛАВА 21

Бедняжка Норин была очень слаба и едва смогла выдавить чуть заметную улыбку, когда я села в машину. По дороге в Ислингтон мы застряли в пробке, она заснула, и когда мы подъехали к ее маленькому домику на Бьюдли-стрит, Томми на руках вытащил ее из машины и понес внутрь, как младенца.

Что бы он делал без меня? Он совершенно не подготовил дом к возвращению матери. Не купил продукты, даже не застелил постель. Просто свалил свои вещи в кучу на полу комнаты для гостей. Мы устроили Норин на диване, накрыли пледом, и я отправилась бродить по дому, составляя список дел. Наконец повернулась к Томми:

– Знаешь, будет разумнее оставить ее на первом этаже. – Крошечный домик стоял в ряду бывших коттеджей ремесленников (во всяком случае, я считала их таковыми). Единственная ванная комната находилась на первом этаже, а на втором были две спальни. – Иначе каждый раз, чтобы сходить в туалет, ей придется сражаться с лестницей.

Итак, мы отнесли узкую кровать в гостиную в форме буквы Г и поставили у окна, чтобы Норин могла смотреть на улицу. Томми вернулся на работу, а я отправилась в магазин. Весь вечер я провела за стряпней.

Готовила блюда, которые Томми – и Норин, когда ей захочется, – могли положить в морозилку, а потом легко разморозить.

На ужин в тот вечер я приготовила мусаку[21] – одно из любимых блюд Томми. Норин поковырялась в тарелке и сразу заснула. Мы с Томми удалились на кухню. Я посмотрела, как он наливает жидкость для мытья посуды в посудомоечную машину, и решила, что, может, настало время подумать о том, чтобы к нему переехать. Тогда он хотя бы не испортит бытовую технику Норин. Я прикидывала, как бы ненароком поднять этот вопрос, как вдруг Томми с воплем: «Черт!» начал тереть себе грудь.

Он повернулся ко мне. Вид у него был очень характерный – особенно эти взъерошенные волосы. Я увидела, что на свитере осталось пятно от мусаки, которое невозможно вывести.

– Как же это я? – пожаловался он. – Это мой любимый свитер.

Свитер казался мне знакомым, и я вдруг вспомнила, где его видела.

– Сними его, Томми, – резко сказала я. – Он испорчен. Выброси его.

– Нет-нет, в химчистке его отмоют. Это будет стоить мне целое состояние, но там выводили пятна и похуже.

– Я удивлена, что ты не выбросил его раньше, – раздраженно произнесла я.

– А, ты его узнала. – Надо же, у него хватило смелости ухмыльнуться. – Это отличный кашемировый свитер. Ну и пусть его подарила Мари-Шанталь, я не вижу, почему…

– А я вижу, – огрызнулась я. – Избавься от него. – А потом, хотя зря, конечно, я задала вопрос, ответ на который уже давно жаждала узнать. – Она собирается остаться в «Би-би-си»?

Я затаила дыхание. Я воспринимала существование Мари-Шанталь в своем духе – вела себя, как страус. Если не упоминать ее имени, она уйдет, и я смогу притвориться, что у Томми никогда с ней ничего не было.

– Вообще-то нет. – Томми снял свитер через голову и запихнул его в полиэтиленовый мешок, который выудил из-под раковины. – Недели через две она возвращается в Лион. – Он стоял передо мной с голым торсом, и я устояла перед искушением погладить тонкие волоски между его сосками. Он немного похудел, заметила я с удивлением, и выглядит вполне съедобным. – Довольна?