Он осекся, поняв, что задел меня.

Я выскочила из постели и разрыдалась. Впервые я казалась себе такой коровой, я чувствовала себя отвергнутой и беззащитной.

— Между нами еще ничего не было, а ты уже идешь на попятный! — визжала я. — Почему ты так боишься собственных чувств?

Джош зарылся в подушку головой, а я стояла и смотрела на него, чувствуя себя толстой и неуклюжей уродиной и не собираясь его утешать. Наконец он приподнял голову:

— Какого черта! — закричал он. — Я раскрыл перед тобою душу, влюбился в тебя и теперь уже не могу без тебя жить, а для тебя это всего лишь очередное приключение! Потому что завтра ты уедешь к своему зануде-мужу, а я останусь один и буду еще более одинок, чем всегда. — Он стал похож на сумасшедшего. — Я знаю, что прошлой ночью ты так и не смогла кончить, не такой уж я идиот! Но какой мне смысл помогать тебе в этом? Какой смысл тебя удовлетворять? Доставлять тебе удовольствие? Ведь все равно ты уедешь от меня — к своему драгоценному Беннету. Тебе это не впервой — изменять ему! Да ты и не воспринимаешь меня всерьез: для тебя я всего лишь ребенок, желторотый юнец, а наша встреча — не более чем щекочущее нервы похождение! В Нью-Йорке все станут к тебе приставать: «Интересно, как это — трахаться с хиппи?» — А ты ответишь: «Потрясающе!» Но для меня в этом ничего потрясающего нет! Да, я хиппи, я молокосос и тунеядец, черт меня побери. А ты, Кандида, иди вперед, навстречу жизни, изведай все: трахнись с англичанином, с китайцем, с негром, с лесбиянкой, с хиппи, наконец! Я же вернусь к привычному ритму жизни, буду, как всегда, раз в неделю, навещать свою библиотекаршу, а в свободное время почитывать твои стишки и смотреть по телевизору передачи с твоим участием — в ожидании нового романа, из которого узнаю свой рейтинг среди остальных твоих поклонников. Потрясающе, а? Потрясающе — для тебя! А как же я? Нет уж, спасибо. Меня мало привлекает эта перспектива. Я люблю тебя, но что мне это дает? Я не хочу фигурировать в романе, мне наср… на бессмертие! Я просто люблю тебя! — Он снова зарылся головой в подушку и громко зарыдал.

Я была потрясена. Я в жизни не видала, чтобы мужчина плакал и за это полюбила его еще больше. Наклонившись, чтобы его обнять, я спросила:

— Откуда ты знаешь, что у меня была связь с женщиной?!

— Разве я это сказал? — Он был явно озадачен. — Значит, я просто вычислил.

— Ты меня каждый раз поражаешь! — воскликнула я. — Ты просто читаешь мои мысли! Ну как я могу покинуть человека, с которым у меня телепатия? Да я всю жизнь ждала только тебя! И если сейчас я тебя потеряю, я просто сойду с ума! Я в жизни себе этого не прощу!

— А как же Беннет?

— Ну при чем тут Беннет?

Мы долго глядели друг другу в глаза, утомленные слезами и бессонной ночью, дрожащие, измотанные, на грани нервного срыва. В окнах брезжил рассвет, и в лучах восходящего солнца наши лица казались маской смерти.

— Давай не будем забегать вперед, не будем торопить события, хорошо? — сказала я.

— Хорошо, — согласился он.

Полетим на «Ред-Ай»…

В каждой стране популярно то развлечение, которого она заслуживает. В Испании — бой быков. В Италии — католическая церковь. В Америке — Голливуд.


Наутро, во время завтрака, Ральф решил зачитать нам отрывок из своей любимой книги «Если бы я знал, кто я, я бы рассказал тебе», (она была отпечатана в Биг-Сюр — на рисовой бумаге, в переплете из коричневого батика, сделанного каким-то хиппи). Книгу написал его приятель, некий Дуэйн Хоггс, который, по словам Ральфа, был скульптор, философ и «прекрасный человек». Хотя его художественный вкус оставлял желать лучшего, недостатки стиля сполна компенсировались слащавостью.

— «Я спросил у ручья: «Скажи мне, кто ты?» — с благоговением читал Ральф. — «И ответил ручей: «Имя мое начертано брызгами на воде. Волны шепчут тебе имя мое. Ногу свою можешь окунуть ты в имя мое…»Ну разве не восхитительно!

— Гм-м, — сказала я.

— Гм-м, — эхом отозвался Джош.

— Я знаю, почему он не может сказать, кто он такой, — заметил Джош, когда мы вышли от Ральфа (конечно же, он имел в виду Хоггса). — Потому что он деревенский дурачок. И он был бы, пожалуй, шокирован, если бы кто-нибудь осмелился ему об этом сообщить.

— Мне показалось, что у него и с грамматикой нелады.

— Он считает, что и так сойдет, — ответил Джош. — Грамматика — это буржуазный предрассудок, разве не так? — Он бесподобно воспроизвел бруклинскую интонацию Курта. — К тому же я очень люблю тебя.

— И я тебя.

— Ты можешь мне кое-что пообещать? — вдруг неожиданно страстно спросил Джош.

— Говори, что. Я могу тебе все, что угодно, пообещать.

— Пообещай мне, что мы никогда больше не увидим Ральфа Батталью!

— Принято, — ответила я.


Вернувшись в гостиницу, мы обнаружили в моем номере — кого бы вы думали? — саму Бритт Гольдштейн, эту маленькую террористку, и с ней — двух сомнительного вида мужчин. Они завтракали, уютно устроившись в постели. Шею их украшали золотые цепочки. Больше на них не было ничего. Увидев нас, они спешно начали натягивать на себя одеяло.

— Привет, Изадора, — все так же гнусаво сказала Бритт. — Надеюсь, ты не против… — Тут она кинула выразительный взгляд в сторону своих приятелей, которые впивались в бекон с такой жадностью, словно это был последний в их жизни бекон. — Понимаешь, мы вчера поздно приехали, а я так переживала из-за этого дела, что хотела немедленно тебе сообщить. Когда мы увидели, что тебя нет, мы решили немножко подождать… а потом мы назюзюкались, ну и… сама понимаешь. — Она смотрела на меня, прикинувшись невинной овечкой. Ее телохранители продолжали работать челюстями.

— Это Сонни Спиноза, — она кивнула на головореза справа от нее. — А это — Дэнни Данте, — тут она кивнула на головореза слева.

— Привет, — хриплым унисоном отозвались они.

— А это — Джош Эйс, — представила я.

Бритт окинула его оценивающим взглядом с головы до ног, особо задержавшись на порванном шнурке.

— Не так плохо, — наконец изрекла она, словно Джош был предметом обстановки. — Я вижу, ты здесь не терялась. Может, позавтракаете с нами?

— Нет, спасибо, мы только что от стола.

По лицу Джоша было видно, что ему не терпится уйти. А ведь когда я рассказывала ему о Бритт, он мне не верил.

— Послушай, малышка, — обратился он ко мне, — может, я пока пойду и немного поработаю, а потом зайду за тобой, о'кей?

— Блестящая мысль, — отозвалась Бритт. — Конечно, у меня секретов нет, но нам надо поговорить о делах.

— Хорошо, — сказала я, подумав, что им следовало бы прежде одеться. Я бы, конечно, с удовольствием приняла душ, но комната теперь явно принадлежала Бритт, а не мне. Как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. Тоже мне продюсер. В следующий раз я не стану жадничать и сама оплачу себе номер.

— Вы бы не могли на минуточку выйти, дорогуша, чтобы мы привели себя в порядок, — сказал как можно безразличнее один из бандитов, обращаясь ко мне. — Вы сможете поцеловаться на прощание.

— Хорошо, — ответила я смутившись.

Бритт вернулась в мою жизнь всего пять минут назад, но я опять чувствовала себя прислугой.

В холле мы с Джошем попрощались.

— Скорее возвращайся мне на выручку, — попросила я. — Все это напоминает мне кадры из «Крестного отца».

— Я зайду за тобой около пяти, хорошо? Если что, кричи и зови на помощь, но вообще-то они показались мне вполне приличными людьми. Какими-то недоделанными, но приличными. Помни, что иметь дело с мафией — это самое надежное. К тому же все крупные фирмы пользуются услугами одних и тех же адвокатов.

— О Боже! — с наигранным ужасом воскликнула я. — Свой следующий роман я назову «Кандида в банде».

— Ты сильно рискуешь, — сказал Джош и, поцеловав меня, быстро пошел прочь. Прежде чем завернуть за угол, он весело помахал мне рукой. — Если получишь работу, напиши…

— Очень смешно, — крикнула я в ответ.

Потом я постучалась в свой номер.

— Одну минутку, — послышался голос одного из мафиози.

Минут через пять дверь открылась и на пороге появился Дэнни Данте в штанах из оленьей кожи, без рубашки и босиком. Он был пяти футов и двух дюймов росту. Всего на четыре дюйма выше Бритт. Я начинала казаться себе просто-таки гигантом.

— Здорово, — сказал он. — Добро пожаловать в наше скромное жилище!

— Благодарю, — ответила я.

Бритт насильно всучила мне кофе. Она была в халате, по своему обыкновению дымила, как паровоз, и металась по комнате, как загнанный зверь. Сонни Спиноза сидел на кровати и засовывал ноги в мокасины из кожи змеи.

— Тут вот какое дело, — начала Бритт. — У Дэнни и Сонни есть друзья, весьма влиятельные люди, умеющие скрывать доходы, которые хотели бы вложить деньги в финансирование нашей затеи. Они готовы дать шесть миллионов прямо сейчас, только просят изменить название на «Кандида!» и исправить кое-какие незначительные детали. Ну, например, они хотят, чтобы героиня была итальянкой, а не еврейкой, но тут можно поторговаться… — с этими словами она весело подмигнула мне. — И надо бы еще подыскать кого-нибудь стоящего на главную роль. Учитывая обстановку на студиях, я считаю, что с нашей стороны было бы просто безумием отказаться от этого предложения. Для аванса это колоссальная сумма — если мы сейчас же подпишем контракт. Дело в том, что ровно через семьдесят два часа выйдет новый закон о налогах — не спрашивай меня, что это будет за закон, — и мы останемся с носом, если не уложимся в этот срок. Поэтому мы должны действовать быстро — для этого я и привела с собой ребят, чтобы ты сама убедилась, как решительно они настроены. От тебя требуется только подписать договор о передаче прав. Условия можно будет оговорить позднее. Договор нужен для того, чтобы это дело запустить, а все формальности уладим потом. Ну, что ты об этом думаешь? — Бритт с какой-то особой нарочитостью выдохнула дым мне прямо в лицо. — Если честно, отказаться было бы чистым безумием с твоей стороны.

Я ошалела от ее болтовни. Цифра шесть миллионов напомнила мне о числе уничтоженных нацистами евреев, не более того. К тому же я понятия не имела, что это за могущественная группировка, которая знает секрет, как уйти от налогов. И вот, стараясь казаться одновременно осведомленной и беззаботной, я решила осторожно все разузнать.

— А кого вы предлагаете на главную роль?

Дэнни, похоже, ждал этого вопроса. Он соскочил со стула (хотя по-прежнему казалось, что он сидит).

— Послушай, детка, — заявил он. — Не хочу бросаться именами и все такое, но последние пару лет я работал на Робин Бэрроу. Мы с ней большие друзья, хотя она и предпочитает женщин, так что могу вас заверить, что она клюнет на это предложение и согласится играть всего за сто тысяч наличными, это ясно, как белый день.

Я, конечно, слыхала о Робин Бэрроу, этом итальянском соловье от Флэтбуша, но все, что он о ней говорил, казалось мне каким-то абсурдом. Он работал на нее? Предпочитает женщин? Вот сто тысяч — это другой разговор. Конечно, кто же любит налоговых инспекторов. И чем богаче человек, тем меньше ему нравится платить налоги, но чтобы такая красотка, как Бэрроу, путалась с каким-то Дэнни?! К тому же тем, кто по-настоящему заправляет всем в Голливуде, гораздо интереснее реальные дела, чем половые извращения отдельных людей.

— Ну, хорошо, — продолжал Дэнни, — допустим ее больше устроят сто тысяч в швейцарском банке, но это не принципиально. Главное, она хорошая девчонка, к тому же разумная и настоящий друг! Я однажды так ей сказал: «Робин, если кто-то полезет к тебе, я ему голову оторву, но если ты попадешь в беду и не позовешь на помощь меня, я оторву голову тебе!» Сечешь?

Я усекла. Очень своеобразный подход. Сто тысяч наличными или оторванная голова — вот все, что он мог предложить. На все случаи жизни. Наверное, есть какое-то руководство на этот счет.

— Котенок, ты мне нравишься, — обратился он ко мне. — И она тоже, — он ткнул пальцем в Бритт. — Она похожа на пуделя, а ты на кокер-спаниеля. Я так скажу: я оторву голову любому, кто полезет к кому-нибудь из вас. С таким другом, как Дэнни, доложу я вам, впервые по-настоящему узнаешь, что такое настоящая дружба.

Его приятель Спиноза, огромный громила, как минимум на фут выше Дэнни, с серьезным видом кивнул.

— Все точно, — изрек он, — Дэнни никогда не врет.

— Ну, так, — вмешалась Бритт, — что ты на это скажешь?

— А она обязательно должна быть итальянкой, — спросила я, — или это кто-то так неудачно пошутил?