– Глебка! Глебка! Баба бо-бо… Глебка…

Оттолкнув Свету, парень кинулся к дивану. Тополян опустилась на стул.

– Может, свет включить? – предложила она.

– Да, включи, – откликнулся Глеб. – Выключатель у двери, справа.

В лучах тусклой лампочки, спускавшейся с потолка на длинном проводе, девушка смогла как следует рассмотреть обстановку – обшарпанная, пыльная мебель, красная замусоленная ковровая дорожка, косо лежащая на грязном, с вытертой краской дощатом полу, голое, без занавесок окно, которое лет триста, наверное, не мыли. Ни телевизора, ни даже какого-нибудь захудалого радиоприемника девушке обнаружить не удалось. Зато на тумбочке, возле дивана, стоял старинный черный телефон, такие Света только в кино видела.

Между тем Глеб заботливо поправлял на бабушке одеяло.

– Ба! – наклонившись к подушке, громко крикнул он. – Хочешь в туалет?

– Ни-и-и, – тоненько пропищала в ответ старуха. – Бо-бо! Тут бо! – высохшей, желтой рукой она гладила себя по груди.

– Болит? – испуганно выкрикнул Глеб. – Бабушка, что у тебя болит?

– Тут, Глебка, – капризно, как маленький ребенок, канючила бабка. – Тута бо-бо…

– Сердце? – всполошился Глеб, чуть приподняв над подушкой седую голову старухи.

– Может, лекарство принести? – предложила помощь Тополян. Ее тронула та искренняя забота, с какой возился с бабкой Глеб. – Где у вас лежат лекарства? В холодильнике? – Света метнулась уже было на кухню, но Глеб остановил ее.

– У нас нет холодильника. Лекарства и продукты мы храним в погребе.

– Где? – не скрывая удивления, Света огляделась по сторонам: все-таки это была квартира, а не частный дом.

– Тут у всех на первом этаже есть погреб, – ответил Глеб. – Может, ты посидишь с бабушкой, пока я слазаю?

– Нет, – поспешно ответила Тополян. – Давай лучше наоборот.

Перспектива сидеть с глухой и, судя по всему, выжившей из ума бабкой совсем не улыбалась ей. К тому же из того угла ужасно пахло несвежим бельем. А Светлана хоть и была решительной и отважной девушкой, но вот чувство брезгливости до сих пор не смогла в себе побороть. Приближаться к бабке, а тем более о чем-то с ней разговаривать ей совсем не хотелось. Уж лучше в погреб за лекарствами слазать.

– Ну хорошо, – согласился Глеб. – Я сейчас вернусь, – крикнул он в самое ухо бабки, потом отошел в угол комнаты, нагнулся и резким движением потянул на себя за оба конца ковровую дорожку. – Видишь кольцо? – обратился он к Свете.

Но девушка и сама поняла, что ей следует делать. Потянув за небольшое стальное кольцо, она подняла тяжелую прямоугольную крышку. Тут же на нее повеяло сыростью и холодом.

– Смотри не упади! – давал последние наставления Глеб. Он уже снова сидел возле бабки и с невыразимой нежностью проводил рукой по ее седым волосам. Старуха глухо стонала и кряхтела. – Там лестница, как только спустишься, включай свет. Выключатель будет вверху, слева. Увидишь полочки деревянные. Там огурцы в банках, варенье, а в самом углу красная пластмассовая коробка, в ней и лежат лекарства.

Света не ожидала, что подпол окажется таким глубоким – метра три, не меньше. Наконец ее нога коснулась пола. С минуту девушка шарила руками по стенам в поисках выключателя. Внутри все оказалось так, как описывал Глеб: три ряда деревянных полок, уставленных банками, какими-то пакетиками и всякой всячиной. А вот и красная коробка! Девушка кинулась в угол. Она старалась действовать быстро, ведь старухе требовалась помощь. Чтобы убедиться, что это та самая коробка, Света открыла крышку, но никаких лекарств там и в помине не было. В коробке оказалась гречневая крупа.

«Наверное, Глеб что-нибудь перепутал!» – подумала девушка и уже рванулась к лестнице, как вдруг увидела, что та, оторвавшись от земляного пола, медленно поползла вверх.

– Эй! – крикнула Света. Она попыталась ухватиться за деревянную планку, но не смогла этого сделать, потому что лестница внезапно подскочила почти к самому потолку, а затем и вовсе исчезла в прямоугольном люке. – Ты чего?! – возмутилась девушка. – А ну-ка опусти немедленно лестницу! В красной коробке нет никаких лекарств!

В эту секунду в люке показалась голова Глеба.

– Я знаю, – извиняющимся голосом сказал парень. – Бабушкино лекарство лежит в тумбочке. Прости, но другого способа заманить тебя в подвал у меня не было.

– Ты совсем спятил, что ли? – не верила своим ушам Тополян. – Дай сюда лестницу, придурок!

– Не надо ругаться, – поморщился Глеб. – Тебе это совсем не идет… Прежде чем я назову тебя своей девушкой, ты должна узнать обо мне все, – сказал он таким голосом, что Свете стало не по себе.

– Да не собираюсь я твоей девушкой становиться! – выкрикнула она, задрав голову. – Заруби это на своем длинном носу! И что бы ты мне ни сказал, я своего решения не изменю! Даже если ты меня пытать будешь!

– Никто тебя пытать не собирается, – заверил ее Глеб. – Только как ты можешь отказываться от того, кого совсем не знаешь?

– Я хочу есть! – резко сменила тему Света.

Сейчас ей нужно было о многом подумать и прежде всего выработать правильную линию поведения.

– Могу предложить бутерброд с колбасой и рис. Будешь?

– Буду, – угрюмо буркнула Света и уселась на земляной пол.

– Встань! – испуганно заорал Глеб. – Я сейчас спущу тебе стул и одеяло.

6

На уроках ОБЖ им рассказывали, как должны вести себя заложники. Сейчас, сидя на деревянном стуле посреди земляного подвала, укутанная в тонкое байковое одеяло, Тополян пыталась вспомнить семь основных правил поведения с террористом. И хотя весь облик тщедушного Глеба как-то плохо вязался с этим устрашающим словом, но как еще можно было назвать парня, который вот уже несколько часов насильно удерживал ее в этом сыром, освещенном тусклой лампой подвале?

«Не смотреть террористу в глаза» – гласило одно из правил.

Глеба не было рядом. Он ни разу еще не спускался к ней, а еду передал в холщовой сумке, привязанной к толстой веревке. Так что это правило теряло всякий смысл.

«Соглашаться со всеми требованиями и не вступать с террористом в споры», – припомнила еще одну рекомендацию Света.

Да она и так вроде бы со всем соглашается. А что ей еще остается делать? А вот насчет споров… Не собирается она сидеть молча. И потом, Глеб ведь не посмеет с ней сделать ничего плохого. Почему-то в этом Света Тополян была уверена. Но для чего же тогда он запер ее здесь? Должны же быть хоть какие-то мотивы?

«Ты должна узнать обо мне все», – кажется, так он выразился. Видимо, собирается что-то рассказать о себе, чем-то удивить Свету. Но зачем запирать ее в подвале? Могли бы и в комнате поговорить, и она бы выслушала все, раз уж пришла. Конечно, Вика была права, Глеб – психически больной человек. Поэтому бесполезно отыскивать в его действиях логику и здравый смысл. «Может, он уже забыл обо мне? – подумала вдруг Света и посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. – Родители, наверное, уже с ума сходят. Звонят на мобильник, а им говорят, что абонент, к сожалению, временно не доступен. Ужас!» Ее сумочка осталась лежать на стуле, а когда Глеб передавал еду, он сообщил, что выключил ее мобильник, потому что он будет, видите ли, их отвлекать.

«От чего отвлекать?» – начинала выходить из себя Света. Несколько раз она даже пробовала кричать, но крик ее тонул, поглощенный толстыми земляными стенами. Скорее всего, до Глеба он не доходил. В этом подвале кричи не кричи – все равно никто не услышит. Девушка вздохнула и поплотней укуталась в одеяло. Вряд ли ей удастся уснуть в таком положении. И тут сверху послышался шум. Света уже знала, что именно с таким звуком открывается крышка подвала.

– Отойди в сторонку, – услышала она спокойный голос Глеба.

Девушка послушно поднялась со стула и отошла к стене.

«Не вступать в споры и выполнять все требования террориста», – снова пришел на память совет из учебника по ОБЖ.

Через секунду, подняв столб пыли, на земляной пол рухнул тугой объемный рулон.

– Это матрас, – пояснил Глеб. – Сейчас я тебе еще шкуру козью брошу. Она очень теплая.

– Не надо мне твоих шкур! – закричала Тополян. – Я хочу домой! Там родители волнуются, понимаешь ты это или нет? Давай завтра встретимся. Я обещаю тебе, что приду.

Глаза Глеба были плохо различимы в полумраке. Парень молчал. Уговоры девушки, видимо, на него не подействовали.

– Долго ты еще собираешься меня здесь держать? – вновь попыталась вызвать его на разговор Света.

– Все будет зависеть от тебя, – последовал тихий ответ. – Вначале я должен прочитать тебе все. Потом ты примешь решение. Если оно будет положительным, я немедленно выпущу тебя, а если отрицательным, ты навсегда останешься здесь. – Сказано это было таким бесстрастным голосом, что Света с тоской и уже в который раз подумала: «Вика была права!»

– Расстели матрас, пора начинать.

Ни слова не говоря, Света развязала узел на капроновой веревке, которой был туго связан матрас, расстелила его на полу.

– Держи шкуру и подушку, – крикнул Глеб, просовывая в люк большой бумажный пакет.

Света посторонилась. Подняв с пола пакет, она обнаружила в нем небольшую обтянутую пестрой тканью подушку и сложенную в несколько раз шкуру. Развернув ее, девушка с удивлением выдохнула:

– Ни фига себе козочка! Больше на корову смахивает.

– Нет, это ангорская коза, – авторитетно возразил Глеб. – Дед из Монголии привез. – И повторил: – Она очень теплая.

– Спасибо за заботу, – сквозь зубы процедила Тополян, усаживаясь на матрас.

– Первая запись была сделана ровно пять лет назад. В тот день мне исполнилось одиннадцать лет, – начал свой рассказ Глеб, но Света перебила его:

– Так у тебя что, сегодня день рождения?

– Да, – ответил парень. – Поэтому ты и здесь. Я давно уже решил, что в день шестнадцатилетия приведу домой свою девушку и расскажу о себе все.

– Да, на таком экзотичном дне рождения мне еще бывать не приходилось, – с иронией заметила Тополян. – Что же ты не предупредил? Я бы подарок приготовила…

– Помнишь, я как-то сказал тебе, что вы с ней похожи? – проигнорировал ее слова Глеб.

– Помню, только я не поняла, кого ты имеешь в виду! – выкрикнула Света.

Она устала задирать голову, поэтому предпочитала смотреть прямо перед собой.

– Маму, – донеслось до нее сверху. – Я говорил о своей маме. Первое стихотворение я написал в одиннадцать лет. Тогда исполнился месяц со дня ее отъезда. Я вел календарь, в котором отмечал все памятные дни. Он до сих пор лежит у меня под подушкой.

– А где ты спишь? – неожиданно поинтересовалась Света.

В комнате, кроме дивана, на котором лежала бабка, другого спального места не было.

– На кухне, – сказал парень, и по его голосу Света поняла: Глебу не понравилось, что она его перебила.

– Ладно, рассказывай. Ты говорил…

– Я прекрасно помню, о чем говорил, – раздраженно заметил Глеб. – Никогда больше не перебивай меня, хорошо? И вопросов никаких тоже не задавай, договорились?

Света промолчала, и спустя минуту Глеб снова заговорил:

– Этим стихотворением, которое я написал через месяц после отъезда мамы, начинается мой дневник. – Он помолчал немного, потом шумно вздохнул и, словно решившись на что-то, скороговоркой прочел четыре зарифмованные строчки:

Скоро мы поедем к маме,

Вместе дружно заживем.

Бабушка поедет с нами,

А китайца мы убьем.

Свету душил смех, но она понимала, что ни в коем случае не должна давать ему волю. Больно ущипнув себя за ногу, девушка почувствовала облегчение – ей больше не хотелось смеяться. Света посмотрела наверх. Только сейчас она заметила, что та часть профиля Глеба, которая была ей видна через открытый люк, была освещена слабым, подрагивающим огоньком. «Наверное, свечу на колени поставил», – предположила Света. В следующую секунду она снова услышала дрогнувший голос парня. В горле у него стояли слезы. Тщетно борясь с ними, Глеб перевернул страницу дневника:

– «Вчера звонила мама. Говорит, что у нее все в порядке, устроилась хорошо. Я спросил, когда она за нами приедет? Мама сказала, что очень скоро. Дом, в котором живет Ван, находится в самом центре Владивостока. Мама говорит, что квартира у Вана такая большая, что места в ней хватит всем – и мне, и бабушке, и нашей кошке Дуське. Мама очень скучает, а Ван, оказывается, тоже любит меня. Так она сказала, хотя я не понимаю, когда он успел меня полюбить, ведь он видел меня всего два раза. Мама говорит, что Ван очень добрый, поэтому любит всех на свете детей и животных. Она хотела, чтобы я поговорил с Ваном по телефону, но, когда она передала ему трубку, я не смог сказать ни слова. Я ненавижу Вана. Но мама никогда об этом не узнает. Может быть, когда-нибудь ради мамы я смогу его полюбить, а может, и нет. Мама говорит, что Владивосток очень большой и красивый город. Там много новых светлых школ. Одна из них находится совсем близко от дома, в котором мы будем жить. Мама уже отправила нам с бабушкой письмо. Они с Ваном хотят сфотографироваться и купить собаку. Я попросил, чтобы не покупали без меня. Договорились, что, как только мы с бабушкой приедем, все вместе пойдем на рынок за собакой. Сегодня же начну собирать вещи. Главное, ничего не забыть. У бабушки не очень хорошая память, она все время ищет очки и не помнит, куда положила книгу. Мама сказала, что вся надежда на меня. Я и сам это понимаю. Нужно будет достать с антресолей большой коричневый чемодан, если только его не увезла мама. Почему я забыл спросить у нее про чемодан?»