Кейси Майклз - Как укротить леди

И он от души рассмеялся. Николь хотелось швырнуть в него полотенцем, но все же не рискнула остаться неприкрытой.

– Вы закончили? – любезно осведомилась она. – Больше вам нечего сказать? Отлично! А теперь отправляйтесь вон и найдите мне другое полотенце.

− Вода уже почти совсем остыла. − Вдруг глаза ее испуганно расширились, и она снова присела глубже в воду. – Что это?!

– Это, женушка, стук в дверь, вероятно извещающий нас о доставке обеда. Мне открыть дверь?

Когда она выйдет из этой импровизированной ванны – если когда-нибудь получит возможность, – она определенно его убьет.

– О нет, не стоит беспокоиться. Пожалуйста, предоставьте это мне, – с издевкой проворковала она.

– Если вы настаиваете! – Он насмешливо поклонился, но все-таки заверил, что она может оставаться в воде и что нет ничего неприличного в том, что муж находится в спальне жены, когда та голая.

– Иначе вы, конечно, не могли выразиться! – пробормотала она, лихорадочно ища выход из положения. Пока что единственное, что пришло ей в голову, – это закрыть глаза, будто эта детская уловка могла сделать ее невидимой. Поняв, что на самом деле это не поможет, она открыла глаза, обернулась и увидела, что Лукас вышел.

Она так замерзла, что у нее зуб на зуб не попадал. А он оставил ее здесь погибать от холода!

Через минуту он возвратился, и она снова поспешила закрыть глаза.

– Я попросил принести обед в мою комнату, – сказал Лукас, подойдя к баку. – А еще принес вам несколько полотенец.

– Вы так гордитесь собой, да? Наверное, ждете от меня благодарности?

Одно из сложенных полотенец упало в воду.

– Лукас!

– У меня осталось еще два. Но – только два. Подумайте об этом, прежде чем снова решите насмехаться надо мной.

– Лукас, прошу вас! – едва выговорила она задеревеневшими губами.

– Я расправлю полотенце, отвернусь, а вы вылезайте и дайте мне завернуть вас в него.

– У меня есть идея получше. Положите полотенце вот на этот стул, выйдите из комнаты, и тогда я вылезу из ванны.

Он усмехнулся:

– Мне больше по душе мое предложение. И прежде чем вы возразите, Николь, помните, что полотенца выдаю я.

– Тогда отвернитесь и обязательно закройте глаза, – стала она торговаться.

– Похоже, мы в первый раз с нашей встречи пришли к общему согласию. Это заставляет меня думать, что возможно все! Хорошо. Только осторожно, не поскользнитесь.

Николь подождала, пока он не развернет полотенце полностью. К счастью, размером оно оказалось с простыню, так что она сможет завернуться в него почти целиком. Как только он отвернулся и зажмурился, она встала и бросилась вперед, на полотенце.

Он сразу обхватил ее, полностью завернув в махровую ткань, потом легко, словно перышко, вынул из воды и держал, не позволяя ее ногам коснуться пола.

– Господи, как приятно вас ощущать, – шепнул он и поцеловал ее за ушком. – Но у вашей кожи вкус мыла!

Она с удовольствием стукнула бы его, но была целиком завернута в полотенце, спеленута, как кокон!

– Поставьте… меня… на пол.

– Да, пожалуй, пора. – Лукас осторожно поставил ее на ноги и отошел в сторону. – Вы сами справитесь?

– Сумею ли я вытереться и одеться, хотите вы сказать? – спросила она, забившись за спинку кровати, дальнюю от камина. – А почему вы спрашиваете? Разве вам самим нужна для этого помощь камердинера?

Он почесал бровь, но она видела его улыбку.

– Туше, моя прелесть. Я жду у себя, когда вы будете готовы. Нам принесли ветчину, причем срезали с нее весь жир.

– О! Я так люблю ветчину, особенно когда она нежная и хорошо прокопченная. – У нее заурчало в желудке, и она испугалась, что он услышал. А она еще была мокрой, замерзшей и стояла в стороне от огня. – Я скоро приду к вам.

Он в шутку отвесил ей церемонный поклон и вышел, старательно прикрыв за собой дверь.

Николь заторопилась.

Босиком она прошлепала по ковру к камину, одной рукой придерживая на себе полотенце, а другой стягивая с волос мокрую ленту, которая удерживала тяжелый узел ее гривы.

Жена хозяина предлагала распаковать ее дорожную сумку, которую принесли в комнату, но Николь отослала ее, опасаясь, что долго не выдержит своей роли и выдаст себя смехом.

Теперь нужно было посмотреть, что из вещей приказала упаковать для нее Лидия.

Она расстегнула ремни, раскрыла сумку и сначала выудила свою амазонку, а за ней утреннее муслиновое платье, у которого – вот досада! – по всей спине тянулся длинный ряд пуговок. Нет, его без посторонней помощи не надеть!

Николь выложила на кровать нижнее белье, затем снова нырнула в сумку, нащупала на самом дне еще какие-то вещи, обрадовалась, извлекла их на свет – и с ужасом уставилась на теплую ночную рубашку и халат.

Это были не ее вещи! Они принадлежали Лидии, которая надевала их только во время болезни, когда испытывала потребность укутаться во что-то теплое и уютное.

Потому что застежка на ночной рубашке доходила почти до подбородка, рукава спускались ниже кистей, а подол касался пола. Это была не рубашка, а настоящий саван!

Но поскольку Николь никак не могла согреться даже после того, как растерлась полотенцем, приходилось выбирать: либо облачиться в этот саван, либо надеть единственный комплект чистого белья и платье, а потом не только просить Лукаса застегнуть его, но и расстегнуть, когда она будет ложиться спать…

– Черт с ним! – вслух решила она и влезла в ночную рубашку с чересчур длинными рукавами, так что из-под кружевной оторочки едва виднелись кончики ее пальцев, затем быстро накинула халат с лифом, вышитым глупыми желтыми розочками.

Николь видела ночные сорочки своей матери и, быстро поняв, что предпочитает ощущение на теле шелка или атласа, придирчиво выбирала себе белье в лавках на Бонд-стрит. Неужели Лидия не могла упаковать ее ночной комплект из желтой рубашки и такого же пеньюара с отделкой из венецианских кружев вокруг ворота, на манжетах и на подоле?!

Иногда ее сестра была такой… такой несообразительной.

Николь приподняла волосы и, чтобы предохранить халат от влаги, накинула на плечи последнее сухое полотенце.

Порывшись в сумке в последний раз, она извлекла маленький ящичек с зубной щеткой, зубным порошком и гребень из черепахового панциря, оправленный в серебро, и принялась расчесывать волосы, рывками расправляя спутанные пряди, так что слезы выступали на глазах.

Наконец, приведя голову в более или менее приличный вид, она быстро перебежала комнату – стараясь не глядеть в зеркало, чтобы не испугаться собственного отражения, – и, не утруждая себя стуком, вошла в комнату Лукаса.

Лукас только что стянул с себя сюртук – и не без труда, поскольку тот сидел на нем как влитой, и он даже пожалел, что рядом нет камердинера, хотя никогда бы не признался в этом Николь.

Для снятия сапог ему тоже пришлось применить специальное приспособление, что было истинным оскорблением для превосходной кожи, но не просить же у девушки помощи после ее насмешливого замечания! Затем он снял жилет, шейный платок и расстегнул на рубашке две верхние пуговки.

Он не стал надевать халат, чтобы не шокировать Николь – достаточно того, что он встретит ее без сапог.

Едва он успел умыться, как услышал скрип двери, ведущей в смежную комнату. Обернувшись, он увидел Николь, входящую с вызывающим видом, будто предостерегая его от легкомысленных замечаний.

И Лукас ничего не сказал.

Он просто рухнул в кресло перед камином и расхохотался.

– Право слово, в жизни не видывал более надежных доспехов! – признался он, разглядывая ее странное облачение, скрывающее стройную фигуру. – Николь, вам достаточно было просто сказать «нет»! Хотя мы с вами находимся наедине, я не собираюсь навязываться вам силой.

– Это халат Лидии, – гневно, сверкнув в его сторону глазами, возразила она и подошла к столу у окна. – Это она говорит вам «нет». А я, кажется, еще не знаю, как это делать. Но если вы не перестанете надо мной смеяться, то я быстро научусь.

– Прошу прощения, – сказал он, вставая. – Позвольте мне помочь вам.

Он снял крышки с блюд. Им подали целую груду нарезанной ветчины, четверть круга домашнего сыра, сливочное масло, хлеб и небольшую тарелку с клубникой, политой сливками.

Николь ухватила за черенок и отправила в рот одну ягодку, с которой упала на подбородок капелька сливок, что вызвало у него невероятное искушение слизнуть ее с нежной кожи.

– Думаю, мне лучше забрать ветчину к себе в комнату. – Она положила несколько ломтиков на тарелку. – Мне нужно хорошенько высушить волосы, а то подушка намокнет, и к утру сырые волосы еще больше спутаются. Они слишком густые, поэтому долго сохнут.

– Оставайтесь здесь, – сказал он, тоже накладывая себе ветчины, добавив еще несколько ломтиков сыра. – Я уже позвонил и попросил убраться в вашей комнате после того, как вы приняли ванну. А затем вы сможете вернуться к себе.

Николь не стала возиться с ножом и вилкой, а просто свернула рулетом и положила в рот порядочный кусок ветчины. Господи, какая очаровательная непосредственность! Она с аппетитом прожевала его и спросила:

– Вы не собираетесь просить меня остаться?

Ну что ей ответить? Если он скажет «нет», то солжет. Если скажет «да», это будет означать, что он пользуется своим преимуществом. Черт, он и без того находится в более выигрышном положении по отношению к ней – он старше, опытнее и, предположительно, мудрее.

– Видите ли, Николь, обстоятельства… – наконец проговорил он. – Сегодня нас свели вместе обстоятельства. Но это не значит, что здесь непременно что-то должно произойти.

Она внимательно посмотрела на него, потом взяла свою тарелку и удалилась к камину. Опустившись на коврике на колени, она поставила тарелку на пол.

– Мне нужно высушить волосы.

Она придвинулась к огню, склонила голову набок, и волнистая черная масса волос свесилась почти до пола. Затем она старательно промокнула волосы полотенцем, отложила его и вынула из кармана большой массивный гребень.

А потом, будто Лукаса и не было в комнате, она стала тщательно расчесывать эту пышную блестящую гриву, то поднимая волосы вверх, то сбрасывая вниз, подставляя их теплу, и тогда сквозь черную завесу ее волос, словно звездочки на ночном небе, просвечивали искорки пламени.

Лукас с замирающим сердцем смотрел, как это будничное занятие превращалось ею в видение, достойное кисти художника.

Она выглядела непорочной девой в этом наглухо закрытом длинном пеньюаре, из-под которого не видно было даже кончиков ее пальцев. И все-таки каждый раз, как она поднимала руки к голове, он видел очертания ее полных грудей, восхищался тем, как мягкая ткань облегает плавные линии ее бедер. Эта девушка обворожительна, как сирена на скале, завлекающая древних моряков на верную смерть.

Он не был Одиссеем с его командой моряков, которые привязали бы его к мачте, помогая устоять против призыва сирен. Он был обыкновенным мужчиной, мечтающим о Николь с тех пор, как на Бонд-стрит она впервые подняла на него взгляд и улыбнулась, лишив его дара речи.

Подойдя к ней, Лукас опустился рядом на колени и забрал у нее гребень.

– Позвольте мне… – сказал он и не узнал своего голоса, едва сознавая, что у нее просит.

Николь снова быстро тряхнула головой, и волосы гладкой завесой упали ей на плечи.

Они были еще слегка влажными и горячими от огня. У него покалывало в кончиках пальцев, когда он медленно погрузил зубцы гребня в эту тяжелую черную массу.

Николь откинула голову назад, вздохнула и едва ли не замурлыкала, как довольный котенок.

– Как хорошо, – блаженно прошептала она. – Рене дергает волосы, поэтому обычно я расчесываю их сама. Но мне нравится, когда это делает кто-то другой. Становится так… так уютно. Может быть, я все же не стану их подстригать.

– Позвольте мне самому догадаться. Кажется, сейчас я должен умолять вас ни в коем случае это не делать, не так ли? – Он вспомнил, что однажды уже просил об этом.

Она откинула голову еще больше, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Да, мне доставило бы удовольствие слышать ваши униженные мольбы, потому что вы сами отлично понимаете, что поступили дурно, когда дразнили меня этим полотенцем. Хотя вы ничего не видели.

– Не видел?!

Расческа застряла у нее в волосах, когда она быстро повернула к нему голову.

– Да, не видели! Я уже встала на ноги, но как только вы открыли дверь, то сразу соскользнула… Лукас, перестаньте играть бровями! Это просто по-детски!

– Хорошо, вы правы. К сожалению, я смотрел в другую сторону ванны, и, когда вы окликнули меня, я повернулся и успел увидеть только всплеск воды. Кстати, вы шлепнулись в воду довольно сильно.