Жасмин Майер - Как я босса похитила

Оля не поверила своим ушам.

— Ты мне что предлагаешь?!

— Проводить рабочее время с пользой для здоровья и заодно пить вкусный кофе, а не разводимую бурду с сухим молоком, — невозмутимо ответил Тони, подбивая ей локоны. — Вот так.

Он сунул ей в руку пустую чашку для кофе, но в этот момент над входной дверью звякнул колокольчик. В салон вошел мужчина в форме.

Сердце рухнуло в пятки.

«Это за мной», — подумала Оля. Такому, как Воронцов, явно мало уволит всех, надо еще и посадить виновных. А сколько там за похищение дают?

Мужчина в форме пошел прямо на Олю, двигаясь медленно, как по дну океана. На ходу распахнув пиджак, достал удостоверение и распахнул перед Олей эффектным, отработанным жестом.

«Валерий Самохин. Налоговое управление», — прочла она.

Раньше эти два слова не приводили к такой панике. В клубных документах, как ни подступись, у нее был порядок. Другое дело здесь.

Теперь сердце решило проломить ребра. Такой, как Филимонов не станет защищать какую-то стажерку, скорее всех собак именно на нее и спустит.

И тут налоговый инспектор расхохотался, хлопнув себя по бедрам:

— Вот умора! Ну и лицо!

Рядом хихикнул Тони, прыснула Натали, даже хмыкнула Марина. Оля непонимающе оглядела коллектив.

— У себя? — спросил налоговик, кивая на дверь в кабинет.

И тут на пороге кабинета, распахнув дверь, появился сам Филимонов, вероятно, привлеченный громким смехом.

— А, это ты, Виталь? Заходи, — кивнул он и добавил, когда мужчина поравнялся: — Ну что, какие новости?

— Вспыхнуло твое пламя, — с усмешкой ответил тот, и дверь захлопнулась.

Тони хлопнул Олю по плечу, и та словно вышла из-под гипноза.

— Знатно он тебя разыграл! — хохотнул Тони. — Это деверь нашего босса. Каждый раз со стажерами эту шутку проворачивает! Эй, что с тобой? Расслабься, никаких проверок не будет. Это ваш клуб, наверное, трясли, что ни день, нас эта участь миновала…

Пламя вспыхнуло, повторила про себя Оля, пытаясь уловить потерянную мысль. Взгляд снова наткнулся на зарплатную ведомость. И головоломка сложилась.

О боже!…

— Тони, подмени меня!

— Оля, да что с тобой? Ты куда?! — крикнул Тони, но она уже выбежала на улицу.

— Тебя ждать, Алешенька? — спросила теща.

Лариса Петровна обняла внука за плечи, но Даня вырвался и, не сказав ни слова отцу на прощание, ушел к себе в комнату. Совсем как в садике.

Воронцов проводил сына взглядом и ответил:

— Нет, ложитесь. Я буду поздно.

Лариса Петровна кивнула, поджав губы.

Неловкое молчание прервал телефонный звонок, Воронцов кивнул теще и, выйдя во двор, принял входящий звонок.

— Привет, дружище Ворон!! Куда пропал? — крикнул Олег Филимонов.

Судя по интонациям, Филимон уже начал пить. Вот у кого все легко и просто, так у него. Воронцов откровенничать не любил, пусть и с лучшим (и единственным) другом, но когда дверь подъезда за его спиной снова распахнулась, и еще один мужчина вывел за ручку маленькую девочку в розовом платье, Воронцова как прорвало.

— Да что ты? — протянул Филимон, выслушав о трудностях в клубе. — Ой, не нужен был тебе этот клуб, зря ставку только принял. Та еще головомойка.

— Да не говори. Только что уже делать…

— Ты главное не раскисай. Он у тебя сколько стоит на простое?

— Четыре дня уже.

— Ты еще немного потерял, но если с лицензией все затянется… Слушай, а ты же клуб не покупал? Он тебе так достался. По документам рабочий, хоть и с лицензией беда, но с хорошей наработанной историей. Понимаешь, к чему я клоню? Ты если его сейчас продашь, даже в плюсе останешься.

Воронцов даже остановился в полушаге от машины.

— Продать клуб?

— Ну да! Легко пришло, легко ушло. Если не твое это, то что делать? Тебе ведь забот о ресторане хватает выше крыши. А так с сыном больше времени проводить будешь, плохо разве?

Воронцов молчал.

— Ты подумай, конечно, — продолжал Филимонов. — Одно скоропалительное решение ты уже принял, когда с Иванычем за стол сел. Мне вот в покере не везет, я даже не лезу. Так что ты хоть теперь коней не гони. Просто, блин, всех денег мира не заработаешь, так ведь? А сын у тебя один…

— Я тебя понял, Филимон.

— Вот и хорошо. И еще, Ворон… Ты если что надумаешь, сначала мне позвони, хорошо?

Вот теперь Воронцов удивился.

— А тебе салона уже мало?

— Да блин, — вздохнул Филимон, — все эти бабские приблуды… Оно, конечно, бабло хорошее приносит, но… Я ж мужик или кто? Не хочу я в типах волос разбираться.

— Я тебя понял, — повторил Воронцов, глядя на то, как молодой отец катает розовую принцессу на качелях.

— Ну давай, не пропадай. Хочешь, в пятницу позвоню, развлечемся, как в старое доброе время?

— Давай.

Воронцов спрятал телефон в карман, открыл машину и сел за руль. Продать клуб было заманчивым предложением. Вот только…

Что-то подсказывало, что такое развитие событий не обрадует его Хлопушку.

Вообще-то не его, да и Хлопушка уже никакого отношения к клубу не имеет. Да, может быть, она даже обрадуется, если Воронцов больше не будет стоять у руля?…

С другой стороны, почему ее отец проиграл клуб в карты, а не отдал клуб дочери? Иваныч, конечно, был человеком со странностями, но чтобы настолько? Разве отдал бы Воронцов ресторан не сыну, а кому-то чужому?

Воронцов снова посмотрел на качели. Девочка хохотала, пока отец строил ей рожицы.

Еще может статься, что Даня, когда вырастет, не захочет иметь с ним ничего общего. И тогда продать клуб сейчас, чтобы уделить сыну больше времени, решение более чем верное.

Снова зазвонил телефон. Опять Филимон, наверное, будет уговаривать. Его понять тоже можно, салон красоты для мужика это как-то несерьезно.

Воронцов, не глядя, потянулся к трубке.

— Алексей Сергеевич, тут это… — сказал Вова.

В трубке хлестала вода, как будто Вова решил позвонить из душа.

— Да можешь ты или нет говорить нормально, Вова?

— Да тут это… Клуб горит, в общем.

Столб черного дыма над крышами домов Оля увидела издали. Во рту появился привкус пепла. Оля и не знала, что умеет так быстро бегать на каблуках.

Воронцова она услышала, еще будучи за поворотом, и только тогда замедлила шаг. Его голос гремел весенней грозой, и с каждым словом на душе становилось все легче.

— Да его давно уволить надо было! Он же бухой стоял возле гриля!

Горло саднило, в боку кололо, сердце, казалось, вот-вот проломит грудную клетку, но, когда Оля привалилась к углу дома, она улыбалась.

Сейчас только отдышится и уйдет. Обязательно уйдет. Воронцов жив и невредим, да и все работники, Оля быстренько пересчитала их по головам. Чумазые, конечно, но живые.

Возле пожарной машины стоял без дела пожарный. И слава богу, что так.

— Сильно горело? — спросила его Оля.

Пожарный отмахнулся.

— Да огня и не было. Датчики на дым сработали, но вертушками им там все равно залило все. Убирать будут долго.

Оля в сердцах застонала. Сделали, блин, ремонт!

— Да чего уж, начальник! — донеслось невнятное, лихое и, конечно, пьяное. — Главное ведь живы все!

А вот и виновник.

Оля хорошо помнила, как сама Женю штрафовала, орала, ругалась с ним, пока не поняла, что действовать надо иначе. Жене шел четвертый десяток, и бесполезно было надеяться, что восемнадцатилетняя пигалица каким-то чудом его вмиг перевоспитает.

Авансы Женя требовал часто, потому что распоряжаться деньгами не умел. К его чести, пустых обещаний завязать с выпивкой не давал. Хорошо знал, что все равно слова не сдержит. И все же, кнутом и пряником, Оля все-таки приучила ненадежного повара к особому графику авансов, благодаря которому и работа не страдала, и повар на работе появлялся трезвым. Не совсем как стеклышко, но совсем без алкоголя Женя, наверное, уже и не выжил бы.

А вот Воронцов Женю знал плохо и не мог знать, что авансы на рабочем месте выдавать чревато. Оля вспомнила оторванное изголовье кровати, и поняла, что сейчас от виновника мокрого места не останется, если она не вмешается.

Женя тоже свои шансы оценивал трезво, несмотря на то, что выданный ему аванс, наверняка, был употреблен до дна и без закуски, приступом геройства Женя не страдал. В запачканном сажей фартуке опасливо попятился, когда Воронцов медленно двинулся на него, сжимая кулаки.

На выручку пришел отработанный крик, от которого в парках даже белочки валились с деревьев:

— А НУ ВСЕМ СТОЯТЬ!

Половина коллектива аж пригнулась.

Впечатлительная Яна трижды перекрестилась. Вовчик сглотнул. Женя просто замер, схватившись для устойчивости за стену.

Воронцов сжал кулаки так, что побелели костяшки.

Секунда, две, и морок спал.

— Ольга Константиновна! Как мы рады! Ольга Константиновна!

Они хлынули к ней, как дети в детском саду льнут к родителям. Окружили, глядя преданными глазами, в которых читалось, как в том нецензурном анекдоте про цирк и обезьяну: «Вы бы знали, как тут нас … бьют».

Оля запоздало поняла, что не стоило вот так, при новом боссе, демонстрировать, насколько коллектив любит ее, тогда как его — нет.

Воронцов прочистил горло. Оля встретилась с его тяжелым и в то же время удивленным взглядом.

Нужно было срочно показать, что именно он здесь все еще главный, а не она. Неправильно, когда коллектив ни во что не ставит босса. Оля хорошо почувствовала это на себе, когда в восемнадцать лет вдруг оказалась у руля.

Она тоже откашлялась, и тихим, совсем не похожим голосом сказала:

— Здравствуйте, Алексей Сергеевич.

— Тоже пришли получить расчет, Ольга Константиновна? — встряла Яна.

— Можно сказать и так. — Под взглядом Воронцова она совершенно терялась. — Ладно, я рада, что никто не пострадал. И… наверное, пойду.

Оля попятилась, но Воронцов в два шага настиг ее и успел подхватить за локоть. Дома ей приходилось задирать голову, чтобы взглянуть в лицо Воронцову, но сейчас из-за каблуков они были почти на равных.

— Возвращайтесь в клуб, — бросил он, и коллектив тут же словно ветром сдуло.

Его хватка стала еще чувствительней. Наверняка, останутся синяки. А ведь с ее бедер только-только сошли следы после той ночи.

Несмотря на то, что его одежда насквозь пропахла дымом, вблизи Оля все равно чувствовала его собственный, терпкий запах его кожи. Нужно всего-то склонить голову, чуть подавшись вперед, и можно провести губами по обнаженной шее, едва касаясь щекой ворота рубашки, и даже лизнуть кончиком языка, или прикусить зубами. Нетрудно себе представить, какой будет шок у работников и у самого Воронцова, когда она при всех станет изображать вампира.

Но Воронцов уже процедил сквозь зубы, возвращая ее с небес на землю:

— Не пора ли нам объясниться, дорогая Агафья?

— Всегда мечтала быть Агафьей, — не дрогнув, ответила Оля.

— Да неужели?

— Они сейчас все на нас смотрят, — процедила Оля. — Отойди на приличное расстояние.

Он не отошел ни на шаг, так и стоял, держа за локоть, как будто боялся, что только отпустит, как она снова сбежит.

— Я не хочу беспочвенных сплетен, Воронцов, — твердо стояла на своем Оля. — Отойди!

— Так уж и беспочвенных? — прищурился он.

— Так или нет, а коллективу об этом знать необязательно! Да и нам ни к чему вспоминать.

Воронцов помедлил, но все-таки отпустил ее. Встал рядом, скрестив руки на груди.

— Зачем тогда пришла?

Прозвучало грубо, но так даже лучше. Он провел с ней ночь, потому что заплатил за это, и не стоит забивать голову романтической чушью.

— Сегодня пятнадцатое число. Почти шесть лет подряд я выдавала в этот день Жене авансы.

Воронцов ругнулся сквозь стиснутые зубы. На откровенность Оля не рассчитывала и была удивлена, когда он вдруг заговорил:

— Пришел, черт возьми, этот ваш Женя за авансом, я выдал ему расчет и он ушел. Потом вернулся пьяный и со своим мясом, мол, должен попрощаться с коллективом, как следует, после стольких лет работы! Шашлыки им стал готовить. И вот! — он указал на лужу у входа в клуб.

Если даже снаружи есть вода, сколько ее внутри? У Оли сжалось сердце, как она представила последствия.

— Почему ты его вообще не уволила? Он же наверняка даже не просыхает!

Что ж, откровенность за откровенность.

— Я пробовала его уволить, но все без толку… Женя это Женя. Его не исправить, к нему просто надо приноровиться. А еще новые блюда на праздники, знаешь, вроде нового года, когда всех надо удивить и при этом не разориться? Вот за этим тоже к нему. Он такие блюда из ничего выдумывал… Один раз на Рождество мы одним ягненком весь персонал и гостей накормили. Не знаю, как ему это удалось. Но при этом он всегда пил… Просто мы усвоились, что после аванса у него есть три дня выходных, чтобы прийти в себя, а после от звонка до звонка отработать до зарплаты. И потом еще три дня выходных, чтобы с новыми силами продержаться до пятнадцатого следующего месяца. Так и работали. У него, кроме работы, ничего в жизни не осталось.