Стояла теплая погода, и Хилари не хотелось приниматься за работу.

— Ты оказываешь на меня дурное влияние. Я только что получила повышение, но если так дальше пойдет, навсегда застряну на этой должности.

— Может, тогда ты согласишься выйти за меня замуж? Уедем в Нью-Джерси, нарожаем десяток сорванцов…

— Кошмарная перспектива!

Она устремила на Адама зеленые льдинки глаз, и он почувствовал, что никогда еще не испытывал ничего подобного. Эта девушка как будто бросала вызов. Чего бы он не отдал, чтобы только проникнуть за высоченную стену, которой она окружила свой внутренний мир! Но как далеко ему будет позволено зайти? Пока они осторожно кружили друг вокруг друга. Ему так много нужно было ей сказать! Она так умна, так интеллигентна!

Но и он вызывает в Хилари неизведанные чувства. Опасное сочетание! Временами она пугалась, особенно когда отношения с Адамом начинали мешать работе. Ведь он — босс ее.

В субботу он пригласил ее поужинать. Она отказалась, так же, как и от двух последующих приглашений. После этого Адам ходил с таким огорченным видом, что Хилари сжалилась и согласилась встретиться в пятницу. Они поели гамбургеров у «Кларка» и пешком прогулялись до ее новой квартиры на Пятьдесят девятой улице.

— Почему ты упорно держишь дистанцию? — с искренней печалью спросил Адам. Он сходил по ней с ума, умирал от желания сблизиться с этой женщиной.

— Не думаю, что так будет лучше. Ты все-таки мой босс.

Он с сожалением улыбнулся.

— Мне недолго им оставаться. Раз это имеет для тебя такое значение… Через пару недель меня переводят в отдел рекламы. Я только что узнал.

— И как ты к этому отнесся? — с неподдельной заботой осведомилась Хилари.

Этот перевод не был повышением, хотя и понижением тоже. На его месте она бы встревожилась. Но Адам только улыбнулся.

— Не вижу повода для беспокойства. Может, там будет интереснее. Тогда мы сможем чаще встречаться?

Конечно, это упрощало дело, но Хилари все еще не была уверена, что хочет вступить с ним в близкие отношения. Соблюдая целомудрие, не так рискуешь. Целомудрие стало для Хилари образом жизни.

Адам бережно взял ее руку.

— Я хочу быть с тобой, Хилари. Ты для меня очень много значишь.

— Адам, ты же не знаешь, кто я и что я. Мало ли кем я могу оказаться. La femme aux yeux verts, — эти слова как-то сами собой сорвались у нее с языка, и Хилари засмеялась.

— Что это значит?

— Это по-французски. — В колледже ей довелось учить французский, и Хилари была удивлена, что, оказывается, еще что-то помнит. — «Женщина с зелеными глазами».

— Ты говоришь по-французски?

Адам хотел знать о ней решительно все, но много ли было нейтральных тем, на которые она могла говорить без опаски?

— Говорила, когда была маленькой. А потом обновила свои познания в колледже.

— Может быть, его знали твои родители?

Удобный случай рассказать о Соланж… Нет, не стоит рисковать.

— Нет. Я учила его в школе.

Адам счел ответ удовлетворительным. В это время они как-то раз дошли до ее дома, и после небольшого колебания Хилари пригласила его зайти. Они послушали стереозаписи Роберты Флак, поболтали о том о сем за бутылочкой вина — так незаметно пролетело несколько часов. Около часу ночи Адам встал и грустно посмотрел на Хилари.

— Я с удовольствием провел бы с тобой ночь, но ты, кажется, к этому не готова — да, Хилари?

Она покачала головой. Трудно сказать, будет ли она вообще когда-либо «готова». С ней многие пытались сблизиться, но у самой Хилари не возникало встречного желания.

— У тебя кто-нибудь есть?

Он давно хотел задать ей этот вопрос, да все откладывал. Она опять сделала отрицательный жест и как-то странно посмотрела на Адама.

— Нет. И не было. Очень, очень давно.

— Тому есть особая причина?

— Много причин. Это сложно объяснить.

Адам снова опустился на диван.

— Почему бы не попытаться?

Хилари пожала плечами. У нее не было ни малейшего желания откровенничать. Кому какое дело? Она начала новую жизнь — в другом городе, другом мире, и незачем вытаскивать на свет прошлый ужас. В то же время она впервые за все годы ощутила потребность выговориться.

— Я не могу…

— Почему? — Адам взял обе ее руки в свои. — Ты мне не доверяешь?

— Не в этом дело. — Глаза Хилари увлажнились, ей стало нестерпимо стыдно. — Я, правда, не хочу об этом говорить.

Она поднялась и отошла к окну — гордо расправив плечи и словно бросая вызов всему миру, всем, кто надругался над ней. Сама того не подозревая, в эти минуты она была как две капли воды схожа со своей матерью.

— Хилари, — Адам подошел к ней сзади и обнял за плечи. — Почему ты такая зажатая? Я знаю, ты сильная, я видел тебя в работе. Но это — совсем другое… Не арена боевых действий.

Она опустила голову и убитым голосом ответила:

— Вся жизнь — арена боевых действий.

— Вовсе не обязательно.

Адам был так добр, так искренен! Хилари безумно завидовала простоте и ясности его жизни. Худшим, что ему довелось перенести, стал развод — потому что его жене захотелось свободы. Он не прошел, как Хилари, через ад. Даже не представляет себе ничего подобного.

— В жизни много радости, — упорствовал Адам, — если не усложнять.

— Все не так просто. Ты не знаешь моей жизни. А я не могу объяснить. Никак не могу.

— В таком случае, может, попробовать начать с чистого листа? Забыть прошлое — будто и не было?

— Может быть…

На самом деле она вовсе не была уверена, что это получится. Но ей очень захотелось попытаться. Адам почувствовал это и поцеловал ее — сначала легко, почти бесплотно, а затем — страстно. Он давно хотел Хилари — много недель, месяцев; в сущности, он влюбился в нее с первого взгляда. Он раздел ее, разделся сам и, бережно опустив девушку на кровать, начал ласкать ее. Она лежала, пассивная, отчужденная, вся во власти тайного страха. Кое-какие его действия напоминали ей Мейду и Георгину, а другие — малолетних насильников. Как преодолеть страх — даже с хорошим человеком, таким, как Адам? Он быстро заметил, что она не хочет, и отодвинулся, сгорая от страсти и ничего не понимая.

— Что-нибудь не так? Я очень хочу тебя.

— Извини, — прошептала Хилари и отвернулась к стене. Неужели ей никогда не стать нормальной женщиной, как все? Неужели прошлое будет вечно тянуть ее назад, в пропасть? У нее было и есть слишком много врагов. Артур Паттерсон… Джек Джонсон… те парни… Мейда с Георгиной… Эйлин… надзиратели в колонии… даже отец. Как тащить на себе такой груз и нормально функционировать как женщина? — Прости, Артур, дело не в тебе. Просто я не могу.

— Но почему? Откройся мне.

Он сидел на краю кровати, изо всех сил стараясь остаться бесстрастным. Хилари терзали сомнения. Что хуже: шокировать его или нанести обиду?

— Когда-то давно… я подверглась насилию.

Она надеялась тем и ограничиться, но Артур думал иначе.

— Как? Кто это сделал?

— Это длинная история.

И не одна… Которую из историй можно рассказать? О Мейде и Георгине — ведь они были первыми? Или о Джеке, который лез из кожи вон, чтобы всех обскакать, а когда не получилось, зверски избил ее? Любой годился на роль ее погубителя. Но хватит ли у Адама мужества снести подобную правду?

— Когда это случилось?

— Мне было тринадцать лет. — По крайней мере, это правда. Хилари набрала в легкие побольше воздуху. — С тех пор — никого. Наверное, я должна была тебя предупредить…

Адам был потрясен.

— Господи, ну конечно! Это многое упростило бы. Откуда мне было знать?..

— Я не подумала, что это может иметь значение.

— Но послушай, Хилари. Ты была изнасилована двенадцать лет назад, с тех пор у тебя никого не было — и, по-твоему, это не имеет значения? Можно ли быть такой жестокой — и к себе, и ко мне? Ты с кем-нибудь советовалась? Обращалась в консультацию? К психоаналитику?

Адам не мог представить себе подобной неискушенности. Все его знакомые время от времени обращались за психологической помощью. Он и сам вряд ли скоро справился бы с потрясением после ухода жены.

— Нет, не обращалась, — тихо ответила Хилари и, встав с кровати, накинула на себя купальный халат. У нее было высокое, гибкое тело, длинные, стройные ноги. Он по-прежнему сгорал от страсти, но старался об этом не думать.

— Тебе не была оказана первая помощь после изнасилования?

— Нет. Никакой помощи. Не думаю, что кто-либо мог помочь.

— Ты ненормальная!

— Ну, скажем, в то время помощь была недоступна.

— Где же это было? На Северном полюсе? Покажи мне такое место на земном шаре, где в наше время невозможно получить совет психотерапевта!

Много он знает! Психотерапия — где? У Луизы? Может быть, в колонии?

— Я уже сказала тебе, Адам, — раздраженно молвила Хилари, — что не могу об этом говорить. Все слишком сложно.

— Или слишком больно?

Хилари отвернулась, чтобы он не заметил — ей действительно больно.

— Давай замнем.

— Что именно замнем? Наши отношения? Почему? Хилари, ты же не из породы слабаков!

Она начала по-настоящему сердиться. Да. Она способна свернуть горы — ради карьеры, но не ради мужчины.

— Забудь, Адам, забудь все это. Предоставь мне идти своим путем.

— Да? Сколько, ты сказала, прошло лет? Двенадцать? Что-то я не вижу, чтобы ты справилась с этим в одиночку. Сколько тебе еще потребуется времени? Тридцать лет? Или больше? Возможно, в шестидесятилетнем возрасте ты заживешь полноценной половой жизнью? Ну же, Хилари, будь серьезной.

Он притянул ее к себе на кровать. Но он слишком много требовал, она не могла дать ему этого. Адам хотел, чтобы она принадлежала ему телом и душой, стала верной женой и родила ему детишек. То есть вернула бы ему все, что отняла другая женщина. Это ей под силу. И вообще — сейчас она только и может, что брать. Она уже отдала всю свою любовь — давным-давно.

— Ты должна пройти курс психотерапии.

Позволить сделать себе операцию на мозге? С какой стати? Бог знает, что там еще откроется.

— Я не могу.

— Дерьмо собачье! Почему?

— Мне некогда.

— Хилари, тебе двадцать пять лет, а жизнь так осложнена…

— Не настолько серьезно, чтобы нельзя было справиться.

— Ты не живешь, а существуешь, — распалялся Адам.

И Хилари рассвирепела. Какое он имеет право выносить приговоры! Лишь на том основании, что она не хочет заниматься с ним любовью?

— Может быть, это со временем пройдет, — хладнокровно молвила она, беря себя в руки.

— Само? Сомневаюсь.

— Адам, не торопи меня. Первая попытка…

Какое-то время он молча наблюдал за ней.

— Ты чего-то недоговариваешь.

На ее губах застыла улыбка сфинкса.

— Ничего особенного.

— Не верю. Знаешь, у меня такое впечатление, будто ты всю жизнь провела за крепостными стенами.

— Да. Мне пришлось их возвести.

— Почему?

— У меня было слишком много обидчиков.

— А сейчас?

— Сейчас я не даю себя в обиду.

Он сочувственно посмотрел на нее и наклонился, чтобы поцеловать. Потом бережным жестом положил руку ей на плечо, и они долго сидели молча на так и не разобранной кровати.

— Я тебя не обижу, Хилари… Обещаю.

В глазах Адама стояли слезы.

Ей отчаянно хотелось что-нибудь к нему почувствовать, но, должно быть, она вовсе не способна любить. Теперь это стало угрожающе ясно ей.

— Я люблю тебя, Хилари.

Что она могла ответить? Только и оставалось, что с грустью смотреть на Адама.

Он улыбнулся и снова прикоснулся к ней губами. Это взволновало ее.

— Не говори ничего, Хилари, не нужно. Позволь мне просто любить тебя.

Он бережно опрокинул ее на спину, на подушки, и начал нежно обводить пальцами выпуклости и впадины ее тела, то приближаясь к пупку, то удаляясь от него, дрейфуя в области груди и опускаясь к животу… и снова вверх. Потом он стал трогать ее языком. И как будто сердцем. Хилари показалось, что прошло несколько часов, пока она стала вздрагивать, корчиться, просить, чтобы он переходил к более смелым ласкам, но он медлил. Вместо этого он дал ей потрогать свой пульсирующий орган, а потом поводил им по разгоряченному телу — словно гладил атласной рукой. Хилари наклонилась и коснулась его губами. Адам тоже ласкал ее губами, пальцами… Она напряглась…

— Все в порядке, Хилари… Все хорошо… Я не причиню тебе боли. Прошу тебя, детка, позволь мне… Ты так прекрасна!