Даниэла Стил - Калейдоскоп

Муки, испытанные ею при изгнании крошечного комочка плоти, оказались несравненно страшнее.

Ее провели в приемную. У Хилари подгибались колени. Ей велели переодеться в специальный халат, надеть бумажные шлепанцы и пройти в операционную. Хилари молила Бога, чтобы случилось чудо и ей помешали осуществить задуманное. Но рядом не оказалось такого человека.

Медсестра смотрела на нее как на преступницу. Хилари без сил опустилась на узкую деревянную скамью.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Немного кружится голова.

Медсестра бесстрастно кивнула и попросила лечь на стол.

— Доктор сейчас придет, с минуты на минуту.

Однако прошло полтора часа, а он так и не появился. Хилари начал бить озноб. Хотя она с самого утра ничего не ела, ее вырвало — на нервной почве. Медсестра сурово посмотрела на нее. Хилари застыдилась.

— Извините… Мне нехорошо…

— После операции это может повториться, — авторитетно предупредила сестра, давая ей вытереться полотенцем. — Доктор уже идет. У нас возникла проблема в соседнем зале.

Хилари не могла ни о чем думать, кроме того, что ребенок по-прежнему находится в ее утробе — живой! Чем дольше будет тянуться ожидание, тем дольше он проживет на свете, но потом его все равно умертвят. Хилари судорожно всхлипнула: на нее накатило отчаяние. Но выхода не было. Она запретила себе любить этого ребенка. Ей не пережить новой утраты.

— Готовы, юная леди? — В операционную вихрем ворвался хирург — в застегнутом на спине халате, с зеленой шапочкой, прикрывающей волосы, и висящей на шее маской. Хилари почудилось, будто она видит на нем кровь после предыдущего аборта.

— Я… да… — прохрипела она и испугалась, что расплачется. Или ее снова вырвет. — Дайте мне наркотик.

— Он не понадобится. Через несколько минут все будет кончено.

Это через сколько же? Сколько времени длится операция? Что с ней станут делать?

Хилари неподвижно лежала на столе. Ей широко развели ноги и специальными ремешками прикрепили к металлическим рогаткам. Хилари запаниковала.

— Зачем вы это делаете?

— Чтобы вы сами себя не покалечили.

Медсестра хотела привязать и руки, но Хилари взмолилась:

— Пожалуйста! Обещаю ни к чему не притрагиваться!

Сестра вопросительно посмотрела на врача. Тот кивнул и надел маску.

— Расслабьтесь. Потерпите несколько минут. Скоро вы от него избавитесь.

Хилари внушала себе, что поступает правильно, но внутри нее все роптало и кричало. Она убивает младенца! Злые люди отняли у нее Александру и Мегану — но не убили же! Это великий грех… преступление!..

В это время ей сделали укол местной анестезии. Ей хотелось кричать, плакать, но медсестра не обращала внимания, а умело ассистировала врачу. До слуха Хилари донесся адский звук машины. Казалось, сейчас рухнут стены.

— Что это? — Хилари приподнялась, но ноги были намертво прикреплены к столу. Она почувствовала острую боль на месте укола.

— Это вакуум. Минута — и все готово. Считайте до десяти.

В Хилари вошло что-то острое, металлическое — перед этой болью померкли мучения, причиненные ей Мейдой и Георгиной, даже мальчишками, загонявшими ей внутрь свои мерзкие, костлявые штуковины. Ужас! Она закричала. Металлическое орудие пыток рвало ее внутренности. Это врач пытался раскрыть шейку матки, чтобы извлечь зародыш.

— Беременность больше, чем мы себе представляли, мисс Уолкер. Пришлось дополнительно расширять отверстие.

Местная анестезия так и не подействовала. Боль была такой пронзительной, что у Хилари сильно тряслись ноги. Врач удовлетворенно хмыкнул.

— Ну вот и все.

В этот момент Хилари снова вырвало, но медсестра не дала ей вытереться, как в прошлый раз. Ей было не до того.

И вдруг Хилари поняла: это страшная ошибка, нельзя этого делать, нужно сохранить ребенка!

— Не надо! — забормотала она. — Прошу вас. Остановитесь!..

Врач буркнул что-то утешительное. Поздно. Раз уж начали, нужно довести до конца.

— Хилари, все почти кончено. Потерпите еще чуть-чуть.

— Нет! Умоляю!.. Я не вынесу… Не хочу… Ребенок… — У нее кружилась голова, тело сотрясали конвульсии.

— У вас еще будет много детей. Вы молоды. В один прекрасный день вам захочется…

Он хмыкнул, и Хилари поняла, что ее ожидает новая пытка. Ей вставили вакуумный аппарат, и у нее возникло ощущение, как будто каждую частичку ее тела всасывает в себя гигантский пылесос. У нее снова началась рвота.

И вдруг наступила тишина.

— Теперь небольшая чистка, — пояснил хирург.

У Хилари все плыло перед глазами. Из нее выскребали то, что осталось после ребенка. Его уже не было. Она потеряла тех двоих — и убила этого. Больше она ни о чем не могла думать. Ей хотелось умереть. Она — убийца, как ее отец. Отец убил маму, а она, Хилари, — собственное дитя.

— Ну вот и все, — послышался ненавистный голос. Из нее вынули инструменты и оставили ее лежать, дрожащую и привязанную. Но ей было все равно. Пусть бы она умерла! Ах, хорошо бы!..

— Теперь, Хилари, немного отдохните, — врач потрепал ее по плечу и вышел, громко хлопнув дверью, а она лежала в луже собственной рвоты, и все ее тело сотрясали конвульсии.

Через час к ней пришли, дали подклад и листок-памятку. Если кровотечение будет сильным, нужно снова обратиться к ним. Пусть полежит сутки в постели — все будет хорошо.

Хилари оделась; шатаясь, вышла из консультации; остановила такси; дала водителю адрес. И с ужасом поняла, что уже шесть вечера. Она провела в консультации шесть часов!

— Что с вами, леди, вам плохо?

Она была страшна, как смертный грех, — даже в полумраке автомобиля. Под глазами залегли темные тени; лицо приняло зловещий зеленоватый оттенок. Ее так знобило, что она не могла говорить.

— Да… у меня простуда… — стуча зубами, пробормотала Хилари.

— Понятно, — сочувственно произнес шофер. Должно быть, когда она не больна, то ничего на мордашку. — Сейчас многие болеют. Эпидемия… Не вздумайте меня целовать.

Хилари попыталась улыбнуться, но не смогла. Наверное, она уже никогда не сможет улыбаться. Как можно? Как смотреть в глаза своему отражению в зеркале? Убийца!

Дома она, не раздеваясь, заползла в постель и проспала, ни разу не проснувшись, до четырех утра в субботу. Ей казалось, что она корчится в смертных судорогах. Но нет — ничего подобного. Она выжила. Пережила. И никогда не забудет.

В понедельник, без кровинки в лице, она отправилась на работу, механически исполнила все, что нужно, и вернулась домой с папками. Теперь она с головой уйдет в работу, доведет себя до одурения — так и вышло. На следующие полтора года Хилари превратилась в робота, стала достопримечательностью, вундеркиндом Си-Би-Эй, деловой женщиной, которая вызывала восхищение и страх одновременно. Никто не хотел подражать ей.

— Страшная особа! — сказала одна секретарша другой в день тридцатилетия Хилари. — Для нее не существует ничего, кроме компании. Не дай Бог встать у нее на пути. Лично я ее боюсь.

Ее собеседница выразила согласие, и они отправились в дамскую комнату — обсудить двух новых тележурналистов из отдела новостей. Что касается Хилари, то у нее был иммунитет. Ее интересовала только работа. Карьера. Телекомпания.

В тридцать два года она стала вице-президентом, а еще через пару лет снова пошла на повышение. В тридцать шесть она уже была самой высокопоставленной женщиной в телекомпании Си-Би-Эй-Новости, а в тридцать девять вошла в тройку самых влиятельных лиц в подразделении новостей. Никто не сомневался, что со временем она выйдет на первое место. В «Нью-Йорк таймс» поместили заметку об ее успехах, о проводимой ею политике и о планах на будущее. Вслед за этим вышла статья в «Уолл-стрит джорнэл».

Хилари добилась своего.

Когда Артур Паттерсон вышел от врача, на него навалился, душа, загазованный воздух Парк-авеню. В диагнозе не оказалось ничего удивительного: он этого ожидал. И тем не менее надеялся… Но боль стала почти непереносимой. Таблетки в этом месяце уже почти не действовали — а он продолжал внушать себе, что все не так уж и страшно!

Дойдя до угла, он задержался, чтобы перевести дыхание. Была половина пятого. Боль в груди совершенно его измучила. Он громко кашлял. Рядом остановился прохожий — не нужно ли помочь? Артур отдышался и залез в такси, прохрипел два слова водителю.

Он вновь и вновь перебирал в памяти слова врача — свой смертный приговор. Чего еще можно было требовать от судьбы? Ему семьдесят два года, он прожил насыщенную жизнь… более или менее… Был женат… Марджори умерла три года назад; на похоронах он с удивлением узнал, что она всего лишь за несколько лет до кончины вторично вышла замуж, за конгрессмена в отставке. Была ли она довольна своей жизнью? — спрашивал он себя в полумраке церкви Сент-Джеймс.

И вот теперь ему пришло время умирать. Странно — он больше не испытывал страха. Только сожаление. Ему было нечего оставить после себя — разве что юридическую практику, да и та в последнее время все меньше интересовала Артура, хотя он продолжал регулярно являться на работу. Будет ли партнерам не хватать его? Вряд ли. Никто и не заметит его ухода, разве что преданная секретарша, да и та быстро привыкнет к новому шефу.

Привратник помог ему выйти из машины. Он поднялся в лифте, как всегда, лениво переговариваясь с лифтером. Они обсудили необычную для этого времени года жару и результаты бейсбольного матча. Потом Артур, задыхаясь, вошел в свою квартиру.

Странно… Скоро все это перестанет существовать для него. Артур добрался до гостиной и вдруг заплакал. Вспомнилась Соланж. Рыжая грива, изумрудные глаза… Как он любил ее! Увидит ли он ее после смерти? Существует ли загробная жизнь? Рай и ад, как внушали в детстве…

Артур закрыл глаза и тяжело опустился в кресло. Соланж! — еле слышно слетело с его губ. По старческим щекам катились слезы. Его охватило отчаяние. Он так ужасно ее предал… И Сэма… Дочерей, которых они беззаветно любили, разметало по свету. Канули без следа. Как он допустил такое? Он, только он виноват во всем! Будь у него хоть капля мужества, он взял бы их к себе. Но сейчас уже поздно терзаться сожалениями. Слишком поздно… Соланж умерла тридцать лет назад. Сэм тоже. И тем не менее Артур знал, что он должен сделать. Одно-единственное. Найти их.

Он дотемна неподвижно сидел в кресле, вспоминая прошедшее. Окопы под Кассино. Ранение и то, как Сэм спас ему жизнь. Освобождение Парижа. Первая встреча с Соланж… Ничего теперь не вернешь и не изменишь, да, может быть, и не нужно. И все-таки его долг — разыскать девочек… объяснить им… Главное — свести их вместе, хотя бы на один день. В памяти живо стоял тот роковой день, когда он приехал в Чарлстаун и увез с собой Александру и Мегану — а Хилари так трогательно молила не разлучать их.

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, думая о сестрах, некогда маленьких девочках. Какие они теперь? Где их искать? Успеет ли их найти? Что оставит им? Вряд ли их интересуют акции и ценные бумаги. Зато дом в Коннектикуте может пригодиться. Когда-то давно Артур приобрел его с целью устроить там свою летнюю резиденцию. То был громадный особняк в викторианском стиле, в котором Артур намеревался встретить закат жизни. И вот он, закат, надвинулся грозно, неумолимо и застал его врасплох. Некогда выходить в отставку, возиться в саду, совершать прогулки берегом моря. Для него уже все кончено. Врач честно объявил, что момент для операции упущен. Рентгеновские лучи бескомпромиссно обозначили беду. Метастазы распространились по всему телу. Организм не вынесет радикального лечения. Трудно сказать, сколько ему осталось. Три месяца… Возможно, шесть… А может быть, и меньше.

В полночь он принял снотворное, но заснул только перед рассветом. В ушах стояли рыдания бегущей за машиной Хилари. И вдруг лицо девочки во сне трансформировалось в лицо ее матери. Это Соланж рыдала в его объятиях и допытывалась, за что он сгубил ее.

На следующий день Артур Паттерсон переговорил с одним из своих партнеров, и тот порекомендовал ему человека, лучшего в своей профессии. Артур не стал посвящать его в суть проблемы, а партнер на задавал лишних вопросов.

Артур лично позвонил Джону Чепмену и сказал, что у него срочное дело. Его удивила готовность Чепмена встретиться в тот же день. Это объяснялось тем, что Чепмен хорошо знал, кто такой Артур Паттерсон. Глава солидной юридической фирмы не так уж часто собственноручно снимает трубку и набирает ваш номер, и при этом в его голосе звучат отчаянные ноты.

Они договорились встретиться после полудня. Чепмен предупредил, что в его распоряжении всего час. Артур выразил глубокую признательность и поспешил на встречу, предварительно проверив карман на предмет пилюль, без которых теперь не выходил.