Джон извинился, но зеленые глаза продолжали смотреть с упреком.

— Я уже собиралась уходить.

У нее был взгляд обиженной девочки, и Джон остро почувствовал, как сильно он ее любит.

— Хорошо, что не ушла.

Он потрепал ее по руке и улыбнулся знакомому официанту, с которым Саша привыкла болтать на родном языке. Она родилась в Париже, но родители говорили дома по-русски.

Зеленые глаза продолжали полыхать злым огнем.

— Я была голодна как волк. Только поэтому и осталась.

— Прости. Подвернулось срочное дело. Ко мне зашел глава одной из крупнейших юридических фирм. Не мог же я указать ему на дверь.

Он смотрел на девушку с мольбой, гадая про себя, сколько потребуется времени, чтобы она смягчилась. Обычно Саша быстро вспыхивала и быстро отходила. Однако на этот раз она не поддавалась на его уловки.

— У меня было трудное утро.

Даже в брюзгливом расположении духа она была обворожительна!

— А что случилось? — полюбопытствовал Джон.

Он знал, как она дрожит над своими руками и ногами. Хлеб танцовщика не из легких. Растянутая мышца, порванная связка — и жизнь пошла прахом.

— Они решили пригласить нового хореографа — настоящего садиста. По сравнению с ним Джордж Баланчин — ангел во плоти. А этот просто изверг. Самодур. Ставит невыполнимые задачи.

— Ты справишься с любой, — с гордостью за нее возразил Чепмен. Он искренне восхищался ее искусством.

Саша подарила ему благосклонную улыбку. Он почти прощен!

— Пытаюсь. Но он сведет нас всех в могилу.

Она вздохнула и снова принялась за борщ. Перед репетицией нельзя наедаться, но и голодной быть не хочется. Джордж заказал себе порцию блинов. Искушение было слишком велико, но Саша выдержала. Блины — слишком тяжелая пища.

— Я бы поела салата, — сказала она официанту по-русски.

Тот с готовностью кивнул и исчез на кухне, а она начала рассказывать Джону, что было утром, — то есть жаловаться. Как обычно, она и не подумала поинтересоваться его собственными делами. Кроме балета, ее ничего не трогало.

— У тебя вечером репетиция? — участливо спросил Джон.

Он был добр от природы и не возражал против того, чтобы в центре их маленькой общей вселенной была ее работа. Просто привык. Его бывшая жена была писательницей, и он семь лет послушно просидел возле ее юбки, пока она рожала один бестселлер за другим. Джон высоко ценил Элоизу как женщину и как личность, но их брак потерпел фиаско. На первом месте у нее всегда была работа, а все остальное, даже муж, — на втором. Когда она приступала к очередному детективному роману, весь мир мог катиться в преисподнюю, а главной задачей Джона становилось оберегать ее от внешних помех. Он добросовестно справлялся, пока не почувствовал, что сыт по горло. Ее единственной компанией были персонажи очередного романа, а сюжет — единственной реальностью. Во время работы Элоиза не разговаривала с Джоном, а рабочий день длился с восьми утра до полуночи. Она ложилась спать выжатая, как лимон. А утром все начиналось сначала. За утренним кофе она уже обдумывала новый поворот сюжета.

Да, брак с Элоизой Бартон не принес Джону ничего, кроме чувства одиночества. Когда же она не работала над книгой, то либо находилась в состоянии депрессии, либо моталась по рекламным турне, посещая тридцать городов за сорок пять дней, энергично пробивая новую эпопею. Перед тем как потребовать развода, Джон подсчитал, что они разговаривали примерно тридцать часов в год — явно недостаточно для счастливого брака. Они любили друг друга, однако творчество Элоиза ставила превыше всего остального. Джон даже не был уверен, что она заметила его уход — как раз тогда у нее был очередной литературный «запой». На его «прощай» она пробормотала что-то нечленораздельное — и заперла за ним дверь.

Как ни странно, после разрыва с Элоизой Джона перестало мучить чувство одиночества. Он обрел свободу слушать стерео, распевать, проводить время с приятелями и встречаться с другими женщинами. Жизнь была прекрасна. Единственное, о чем он жалел, это что они не обзавелись детьми.

Спустя пять лет после развода Джон Чепмен потихоньку начал подумывать о новой женитьбе. В сущности, он созрел для этого шага.

Саша кивнула головой — в ответ на его вопрос о репетиции.

— Да, сегодня мы репетируем до одиннадцати.

Она до сих пор говорила по-английски как иностранка, хотя и без отчетливо выраженного акцента.

— За тобой заехать?

Он с надеждой посмотрел на девушку и подумал: нет, сейчас все не так, как было с Элоизой. Его вселенная не вращается, как тогда, вокруг Саши и ее искусства. Да она и гораздо живее Элоизы — энергия так и брызжет.

Его бывшая жена существовала в сумеречном пространстве, населенном воображаемыми людьми. За прошедшие после развода пять лет для нее ничего не изменилось, разве что популярность возросла. Теперь она слыла одним из наиболее известных авторов детективных романов в Америке. «Американская Агата Кристи» — так ее окрестила «Нью-Йорк таймс». Элоизе исполнился сорок один год, и она продолжала жить в созданном ее фантазией мире.

С Сашей не так… Совершенно по-другому!

— Спасибо, — ответила она. — Буду ждать у служебного входа ровно в десять минут одиннадцатого. Смотри не опаздывай.

Она погрозила изящным пальчиком. Да уж, с ней шутки плохи. Самой Саше присуща точность хирурга.

— Ни в коем случае, — пообещал Джон. — Сегодня вечером я не работаю. Только просмотрю документы.

Сегодня вечером Джону Чепмену предстояло знакомство с содержимым папки Артура Паттерсона. На это уйдет какой-нибудь час, не более. Он заранее боялся не найти в папке ничего существенного, такого, за что можно было бы зацепиться.

Саша нахмурилась.

— Не особенно увлекайся.

Так уже было: он зачитывался и являлся в театр через час после окончания спектакля. Она не намерена это терпеть — ни от него, ни от кого бы то ни было. С какой стати? Саша постоянно подчеркивала, что она — служительница муз.

— Ты правда хочешь, чтобы я тебя встретил?

Он, как мальчишка, старался угодить. В Джоне было нечто такое, что чрезвычайно нравилось женщинам, с которыми он встречался. Даже Саша не оставалась равнодушной, хотя и не собиралась в этом признаваться. Она считала ниже своего достоинства говорить о любви, о том, что ей приятно быть с ним. Казалось, Джон принимает это как должное и вовсе не нуждается в словесных выражениях ее симпатии.

— Джон, через пять минут меня будут ждать на углу. Вечером увидимся. — Она поднялась, миниатюрная, с поразительной осанкой и слегка изогнутыми бровями. — Не опаздывай.

— У, тиран в юбке!

Он встал поцеловать ее на прощание и, допивая чай, проводил ее взглядом. Заплатил по счету. Саша его приворожила. И все-таки ему чего-то не хватало. Словно существовала некая грань, которую ему не дозволялось переступать. Он владел Сашей — но не безраздельно. Стоило подойти поближе, как она упархивала от него в танце. Ему это нравилось — до известной степени. Нравилась постоянная гонка, которую она ему задавала. Да, жизни в ней гораздо больше, чем в Элоизе или женах адвокатов, с которыми ему доводилось иметь дело. Саша — совсем особенная.

Он пешком дошел до своего офиса — не спеша, думая сначала о Саше, а затем об Артуре Паттерсоне и трех женщинах, которых ему, Джону Чепмену, предстояло разыскать. Странная, даже нелепая история. Уж не кроется ли за этим больше, чем ему сообщили? В цепи недоставало нескольких звеньев. Зачем Артуру понадобилось сводить сестер вместе? Что от этого изменится? Они взрослые женщины, их Судьбы после вынужденной разлуки в раннем детстве пошли разными путями. Что между ними общего? И почему Артур Паттерсон так остро чувствует свою вину? Что он такого сделал? Кто были их родители? Вот какие мысли крутились у Джона в голове, когда он возвращался к себе в контору.

Чепмен славился своим умением вычленять недостающие звенья и затем отыскивать их, словно иголку в стоге сена. Он распутал немало загадок — особенно в нашумевших уголовных делах. Слава о нем распространилась по всей Америке. Так что Артур Паттерсон обратился как раз по адресу. Но справится ли Джон с его поручением?

Он взял папку домой и поломал над ней голову. Просто удивительно, до чего скудной оказалась заключенная в ней информация! Ничего такого, чего Паттерсон не сообщил ему устно. Здесь были копии судебных отчетов — их Джон прочел в первую очередь, заинтригованный подоплекой этого дела. За что Сэм Уолкер убил жену? Было ли это хладнокровно спланированное преступление или убийство по страсти? Что сделала эта женщина? Какой она была? Вообще-то у Джона не было особой необходимости вникать в эти подробности, но вопросы сами собой рождались в голове. Он ознакомился с несколькими рецензиями на театральные спектакли с участием Сэма Уолкера и припомнил, что один из них видел в детстве. Сэм Уолкер был очень красив, и вообще спектакль произвел на Джона сильное впечатление. Больше он ничего не помнил.

Артур дрожащей рукой набросал краткие заметки об их с Сэмом боевом прошлом. Перечислил места боев. Дал лаконичный отчет об их первой встрече с Соланж — здесь явно чувствовались лирические нотки, неожиданные в этом возрасте со стороны человека, который всю сознательную жизнь изъяснялся языком юридических документов. Не в этом ли ключ к разгадке? Предположим, Артур любил эту женщину — какое это имеет значение?

Итак, Сэм Уолкер по неизвестной причине лишил жизни свою жену и, покончив с собой, оставил трех дочерей сиротами. Старшая осталась у родственников отца в Чарлстауне, штат Массачусетс, адрес неизвестен; родственников зовут Эйлин и Джек Джонсы. Потом они перебрались в Джексонвилл, штат Флорида, — так сказала Хилари, когда в шестьдесят шестом году явилась к Артуру Паттерсону в офис, чтобы узнать адреса сестер. Артур сделал примечание: Хилари была настроена враждебно, упомянула о колонии для несовершеннолетних в Джексонвилле. Неужели она в нежном возрасте сбилась с пути? Если так, то вполне возможно, она и сейчас не в ладах с законом — в этом случае можно запросить полицейскую ориентировку. Разыскать ее будет нетрудно — даже если она и сейчас отбывает срок. По крайней мере он сможет доложить Паттерсону, что обнаружил ее местонахождение.

Средняя сестра попала в семью делового партнера Артура; спустя полгода он умер, а следы вдовы затерялись. Возможно, она вторично вышла замуж. Придется хорошенько покопаться в имеющемся в фирме личном деле Горхэма: вдруг она в последние годы вступала с ним в деловые отношения? Какой-нибудь трас, доверенность, тяжба из-за поместья… Артур мог не знать всех подробностей дела о наследстве.

Младшая девочка была удочерена Дэвидом Абрамсом и его женой. Супруги категорически возражали против того, чтобы Артур поддерживал связь с крошкой Меганой — пусть, мол, для нее начнется новая жизнь, ничем не связанная с прошлым. Очевидно, по этой причине они уехали в Калифорнию, где никто не знал, что Мегана — приемыш.

Вот и все, если не считать последней вырезки из «Нью-Йорк таймс», той самой, о которой упомянул Артур. Однако, несмотря на совпадение имен, Джон, так же как и Паттерсон, считал это пустым номером. В заметке рассказывалось о блестящей карьере Хилари Уолкер в телекомпании Си-Би-Эй. Вряд ли это та самая женщина. Даже Артур не мог с уверенностью сказать, глядя на снимок.

Джону плохо верилось, что одна из тех, кого он должен разыскать, находится так близко, под боком. Джону не раз приходилось разыскивать пропавших без вести, и интуиция его ни разу не подводила. Нет, это всего лишь ирония судьбы. Конечно, он проверит, но скорее всего искать Хилари Уолкер придется в другом месте.

И все. Больше — ни единой зацепки. Джон сидел в кресле и размышлял об этих троих. С чего же начать? Колесо закрутилось… Внезапно он вздрогнул и посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он схватил со спинки стула пиджак и бросился из дома. Слава Богу, удалось поймать такси. В этот час пик, когда в театрах кончаются спектакли, они угодили не в одну пробку, но ему каким-то чудом удалось явиться вовремя.

Как и следовало ожидать, Саша показалась у служебного входа ровно в назначенное время — утомленная, в джинсах, спортивной обуви и с большой сумкой в руках.

— Ну как? — заботливо спросил Джон.

После репетиции Саша всегда была вымотана, как хирург после операции — или как Элоиза, много часов промучавшаяся над перипетиями сюжета. Правда, с Сашей он почему-то это легче переносил.

— Просто кошмар.

Он покровительственным жестом обвил плечи девушки и взял у нее сумку.

— Ты слишком строга к себе.

Она была такая хрупкая; ему нравилось ее опекать.

— Нет, в самом деле. Ноги как деревяшки, совсем не слушались. Видно, пойдет дождь, я всегда это чувствую.