— А мои предки погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. — Он не стал уточнять, что это было небольшой утратой. Сейчас такие вещи трудно понять.

— Не знаешь, куда нас отправят дальше? Вчера я краем уха слышал, говорили о Кассино. Это за горами. Веселенькая дорога!

Теперь они будут страдать не от дождя, а от снега. Что еще уготовили им генералы?

— Сержант вроде упоминал об Анцио — на побережье.

— Замечательно! — Сэм язвительно усмехнулся. — Может, искупаемся.

Артур Паттерсон расплылся в улыбке. Ему нравился этот насмешливый парень из Бостона. За рожденной войной горечью угадывались доброе сердце и острый ум. Главное, есть с кем поговорить. Артур тяжело переносил войну. В детстве его баловали; чрезмерно опекали в юности, особенно после смерти отца; он знал материнскую ласку, рос в благополучной семье, пользуясь всеми благами цивилизации. Война явилась для него крушением. Раньше ведь он никогда не испытывал неудобств, не знал опасностей, ему не приходилось бояться. Теперь всего этого было в достатке. Ироническая насмешливость Сэма восхитила его.

Сэм достал свой НЗ — рождественский паек — и с кривой улыбкой развернул. Конфеты он уже раздал местным ребятишкам.

— Хочешь рождественскую индейку с каштанами? — Сэм дружеским жестом протянул Артуру банку консервов.

У того потеплело на душе. Похоже, Сэм обладает мужеством, которого не хватает ему самому. Артур только о том и думал, чтобы выжить, вернуться домой, в свою теплую постель, к чистым простыням и белокурым длинноногим женщинам.

— Спасибо, я сыт.

— М-м-м, — протянул Сэм, сделав вид, будто жует фазана, запивая добрым вином. — Какова кухня, а? Кто бы мог подумать, что в Италии так вкусно готовят!

— В чем дело, Уолкер?

К ним в окоп свалился сержант. По его мнению, за Сэмом нужен глаз да глаз: парень больно прыток, уже раз чуть не расстался с жизнью. Другое дело Паттерсон: осмотрителен, не лезет на рожон. Только уж шибко грамотный.

— Джентльмены, какие у вас проблемы?

— Никаких, сержант. Я расхваливаю здешние харчи. Хотите горячего пирога? — Сэм протянул полупустую жестянку.

— Бросьте, Уолкер. Вас сюда не на вечеринку позвали.

— Ах, черт! Должно быть, я неправильно понял текст на пригласительном билете. — Не обращая внимания на ворчание сержанта, Сэм закончил трапезу.

Сержант пополз было дальше, но оглянулся и буркнул через плечо:

— Джентльмены, завтра мы покидаем эти места. Конечно, если вы выкроите для этого время в вашем расписании светских развлечений.

— Постараемся, сержант. Приложим усилия!

Сержант усмехнулся. Ему нравилась способность Уолкера острить в подобных условиях. Это здорово поднимало дух, особенно сейчас. Сержант знал: впереди — еще большие трудности. Может, тогда и самому Уолкеру будет не до шуток.

— Только и делает, что придирается, — пожаловался Артур.

— Это существенная часть его обаяния, — проговорил Сэм, шаря в карманах в поисках еще одного окурка. И вдруг — словно дары волхвов — Артур вытащил почти непочатую сигарету! — Господи, приятель, где ты ее взял? — В глазах Сэма вспыхнуло неприкрытое вожделение. Артур зажег сигарету и передал ему. — В последний раз я досыта накурился, когда нашел курево у мертвого фрица.

Паттерсон содрогнулся. Да уж, с Сэма станется — обыскивать трупы. Возможно, дело в молодой бесшабашности, помноженной на врожденную отвагу. Это чувствовалось даже здесь, в окопе, когда они трепались о Гарварде и обменивались зловещими шутками.

В ту ночь они уснули, тесно прижавшись друг к другу. Дождь молотил до утра. На следующую ночь им повезло: подвернулся какой-то амбар. А еще через пару дней их полк вышел к реке Вольтурно. Это был тяжелый марш-бросок, стоивший им дюжины человеческих жизней. Сэм с Артуром стали неразлучными друзьями. Не кто иной, как Сэм, буквально тащил Артура на себе, когда тот признался, что не может больше сделать ни шагу; и не кто иной, как Сэм, спас его от вражеского снайпера.

Когда бои за Неттуно и Анцио закончились, полк, где служили Артур и Сэм, вывели на главный удар по прорыву линии обороны противника при Кассино. Здесь Артура ранило. Пуля угодила в предплечье. Обернувшись на свист пули, Сэм сначала решил, что товарищ мертв. Артур лежал в луже крови; глаза бессмысленно уставились в небо. Сэм рванул на нем рубашку и обнаружил рану. Он отнес Артура в медпункт и оставался с ним до тех пор, пока не убедился, что опасность для жизни миновала. Тогда только он вернулся в строй.

Следующие четыре месяца оказались сплошным кошмаром. В битве за Анцио погибло пятьдесят девять тысяч человек. У Сэма с Артуром было такое ощущение, словно во всей Италии не осталось ни одного клочка земли, где бы они не месили грязь и снег. Дальнейший путь лежал на Рим. Артур быстро поправлялся. Сэм был счастлив снова видеть его рядом с собой. Перед ранением Артура между ними завязались прочные отношения, о которых они не распространялись, но в глубине души чувствовали: такая дружба выдержит проверку временем. Они вместе, плечом к плечу прошли через настоящий ад, такое не забывается. Ничто в их прошлом — а возможно, и будущем — не шло ни в какое сравнение с этим новым опытом.

— Эй, Паттерсон, подвинь немного свою каменную задницу, — сказал Сэм Уолкер во время небольшой передышки в долине южнее Рима. То был решающий поход на столицу Италии. — Сержант говорит, через полчаса снимаемся. — Паттерсон застонал. — Чертов лентяй, ты ведь даже не брал Кассино!

Действительно, пока Артур лежал в медсанбате, доблестные однополчане дрались за этот город и не успокоились до тех пор, пока не превратили его в груду камней. Дым был такой, что им понадобилось семь часов, чтобы разглядеть руины огромного монастыря, который практически снесло с лица земли. С тех пор крупных боев не было, однако то и дело возникали мелкие стычки с немецкими и итальянскими отрядами. После четырнадцатого мая их усилия были вознаграждены: они соединились с Восьмой армией и вместе переправились через реки Джарильяно и Рапидо, и к началу следующей недели все совершенно вымотались. У Артура был такой вид, словно дай ему волю — и он проспит целую неделю.

Сэм слегка пнул его сапогом.

— Поднимайся, старина. Ждешь приглашения от фрицев?

Артур приоткрыл один глаз, словно надеясь, что ему позволят поспать хоть пару минут. Рана все еще давала о себе знать, и он уставал быстрее Сэма. Впрочем, так было и до ранения. Зато Сэм казался неутомимым — возможно, по молодости.

— Следи за собой, Уолкер, а то начинаешь походить на сержанта!

— У вас проблемы, джентльмены? — раздался знакомый голос.

Сержант всегда появлялся в самый неожиданный момент, шестым чувством угадывая, что подчиненные перемывают ему косточки. Как всегда, он возник за спиной Сэма. Артур мгновенно с виноватым видом вскочил на ноги. Этот служака вечно заставал его врасплох.

— Отдыхаете, Паттерсон? — Они маршировали много недель, но, подобно Сэму, сержант не ведал усталости. — Война вот-вот закончится, если, конечно, вы не проспите это событие.

Сэм ухмыльнулся; сержант подозрительно уставился на него, Впрочем, между ними существовал некий союз, взаимное уважение, не распространявшееся на Артура. По мнению Паттерсона, сержант был тот еще сукин сын, но Сэм питал к нему тайную симпатию.

— Как, Уолкер, вам тоже захотелось заделаться спящей красавицей или продержитесь до Рима?

— Постараемся, сержант, приложим усилия, — Сэм изобразил приятную улыбку. Сержант через его голову гаркнул остальным:

— Стройся!

Через десять минут они уже топали на север. У Артура создалось впечатление, будто с тех пор они так ни разу и не остановились вплоть до четвертого июня, когда, окончательно выбившись из сил, он обнаружил, что ковыляет по площади Венеции в Риме, а его забрасывают цветами и целуют восторженные итальянки. Отовсюду неслись крики, смех, поздравления, песни — и рядом Сэм, с недельной щетиной на щеках, что-то орет Артуру и всем окружающим.

— Мы победили! Победили! — В глазах у Сэма стояли слезы радости, точно такие же, как у целовавших его женщин.

Среди них были толстые, худые, молодые, старые, в трауре, в лохмотьях, в фартуках и деревянных башмаках. В другое время эти женщины могли бы внушать желание, но их обезобразила война. Однако Сэму все они казались прекрасными. Одна сунула в дуло его винтовки желтый цветок. Сэм чуть не задушил ее в объятиях.

Вечером они поужинали в какой-то маленькой траттории, открытой специально по этому случаю. Здесь веселилась добрая сотня солдат и итальянских девушек. Все были страшно возбуждены; хватало и еды, и песен. Эти несколько часов показались им достойным вознаграждением за все лишения. Грязь, слякоть, дождь со снегом и дождем были забыты.

Однако не надолго. Три недели освободители вкушали плоды победы, а по прошествии этого времени сержант возвестил, что пора в путь. Некоторые остались в Риме; Сэм с Артуром не попали в их число. Вместо этого они в составе Первой армии Брэдли вступили во Францию. Стояло самое начало лета; природа ласкала взоры; в воздухе разлилось тепло, их встречали радостные женщины, а кое-где и уцелевшие немецкие снайперы.

Был случай, когда сержант спас Сэму жизнь, а тот в качестве благодарности спас целый взвод от засады. Но по сравнению с Италией это был легкий переход. Немецкая армия до середины августа неуклонно отступала. Полк Сэма и Артура должен был соединиться с частями генерала Леклерка и идти победным маршем на Париж. Сэм был счастлив.

— Париж, Артур! Ах ты, сукин сын! Я же всю жизнь мечтал о Париже!

Можно было подумать, что его приглашают остановиться в отеле «Риц» и посетить «Оперу» либо «Фоли-Бержер».

— Уолкер, не витай в облаках. Возможно, ты не заметил, но война продолжается. Мы можем не дотянуть до Парижа.

— Что я ценю в тебе, Артур, так это неиссякаемый оптимизм и неистребимое жизнелюбие.

И все же ничто не могло омрачить радости Сэма Уолкера. Он думал только о Париже своих грез, который, по его представлениям, ни капельки не изменился и с нетерпением ждал их с Артуром. Сэм без конца говорил о Париже, а тем временем они освобождали города и деревни от ужасов четырехлетней оккупации. Сбывалась мечта его жизни; Сэм забыл даже о восторженном приеме в Риме. В следующие два дня они с боями вышли к Шартру; немцы методично отступали к Парижу, словно указывая им путь к заветной цели. Артур нисколько не сомневался, что весь Париж лежит в руинах.

— Ты спятил, Уолкер. Тебе еще никто об этом не говорил? Спятил. Окончательно потерял рассудок. Ведешь себя, словно школьник перед каникулами.

Артур с трудом верил своим глазам, видя, с каким удовольствием его друг истребляет фрицев. Сэм был настолько возбужден, что даже забывал обчистить их карманы на предмет курева.

На рассвете двадцать пятого августа мечта Сэма Уолкера стала явью. В зловещей тишине, под настороженные взгляды из всех окон они вступили в столицу Франции. Ничего общего с победным шествием через весь Рим. Запуганные парижане не спешили покидать свои дома и убежища. Однако мало-помалу и они высыпали на улицу. И пошло — крики, слезы радости, объятия — все как в Риме, только с небольшим опозданием.

К двум тридцати генерал фон Шолтиц подписал акт о капитуляции; было официально объявлено об освобождении Парижа.

Четыре дня спустя, двадцать девятого августа, состоялся парад победы на Елисейских полях. Сэм шел бок о бок с боевыми товарищами и безо всякого стеснения издавал триумфальные кличи. Позади — долгий путь и тяжкие ратные труды, зато Париж его мечты наконец свободен! От этой мысли у него перехватывало дыхание, а приветственные возгласы выстроившихся вдоль улиц парижан доводили до слез. Их полк миновал Триумфальную арку и направился на благодарственный молебен в Собор Парижской Богоматери. Сэм горячо возблагодарил судьбу за то, что дожил до этого момента и принял участие в освобождении благословенного города и его жителей.

После службы, бесконечно растроганные, Сэм с Артуром вышли из собора и двинулись по Рю д'Арколь. Они получили увольнительную и не очень представляли, чем бы заняться. Сэму нравилось просто бродить по улицам, упиваясь всеобщим ликованием. Они зашли в маленькое бистро на углу. Подавая им по чашечке заменяющего кофе цикория и по тарелке домашнего печенья, жена хозяина расцеловала их и, сколько они ни упрашивали, отказалась взять деньги. Артур немного знал французский, Сэм изъяснялся одними жестами — главным образом целовал женщин. Оба догадывались, сколь скудны запасы провизии у этих людей, поэтому бесплатное печенье казалось им царским даром.

Сэм покинул бистро, по-прежнему преисполненный благоговения. Ему стало казаться, что и у войны есть приятные стороны. Ради подобного финала стоило терпеть ее тяготы. Ему было двадцать два года, и у него возникло ощущение, словно весь мир — или по крайней мере его лучшая часть — лежит у его ног.