Даниэла Стил - Калейдоскоп

— Почему вы это делаете?

— Я хочу с вами поговорить, — так же мягко ответил он, едва сдерживаясь, чтобы не погладить ее красивые, явно замерзшие руки. На девушке не было кофточки, одно только поношенное голубое платье.

Она помахала рукой, словно желая показать ему, сколько вокруг молодых женщин.

— Много девушки в Париже… рады говорить с американцы, — ее глаза приобрели жесткое выражение. — Рады говорить с немцы… американцы…

Сэм понял.

— А вы разговариваете только с французами?

— Многие французы… — она явно хотела выразить, как ей обидно, что ее родина так легко уступила чужеземцам, но у нее не хватило слов. И потом, ведь он тоже — иностранный солдат.

— Как вас зовут? Меня — Сэм.

Она заколебалась, но потом все-таки ответила:

— Соланж Бертран, — однако не подала руки. — Уходите.

— Только по одной чашке кофе — и все! Пожалуйста!

Он боялся, что она снова разгневается, но девушка слегка опустила плечи.

— Я очень устала. — Она показала на книги.

Неужели учится в школе? Война все перепутала…

— Вы учитесь?

— Учу. Маленький мальчик… дома… очень болен… туберкулез.

Сэм кивнул. Все, что он успел узнать о ней, было возвышенно и благородно.

— Неужели вы не голодны? Вам не хочется есть?

Соланж не поняла. Пришлось снова прибегнуть к жестам. На этот раз она улыбнулась. У него чуть сердце не выпрыгнуло из груди.

— Ну, ладно… ладно. — Она показала пять растопыренных пальцев. — Пять минут.

— Придется торопиться, а кофе-то здесь подают горячий! — бормотал Сэм.

Он взял у девушки сумку и, словно на крыльях, полетел вместе с ней через улицу к кафе. Хозяин встретил Соланж как старую знакомую и чуточку удивился, видя ее в обществе американского солдата. Она назвала его Жюльеном, и они немного поболтали. Потом она спросила чашку чаю, но отказалась от еды. Тогда Сэм взял на себя смелость заказать для нее хлеба и сыра, и она была вынуждена поесть. Он только сейчас заметил, до чего она худа. У Соланж были изящные, длинные пальцы. Она осторожными глотками пила горячий чай. И вдруг с благодарностью взглянула на Сэма.

— Почему вы это делаете? Я не понимаю.

— Сам не знаю, — серьезно ответил Сэм и для верности воздел руки к потолку. Затем приложил руку поочередно к сердцу и к глазам. — Когда я вас увидел, то почувствовал что-то необыкновенное.

Она неодобрительно окинула взглядом кафе, где было еще несколько местных девушек с американскими солдатами. Сэм поспешно замотал головой.

— Нет-нет… не то… больше, — он развел руки в стороны, показывая «больше», но девушка с грустью посмотрела на него. Ей лучше знать.

— Это не существует.

— Что «это»?

Она тоже коснулась рукой груди в том месте, где было сердце, и развела руками.

— У вас кто-нибудь погиб на войне? — И через силу: — Муж?

Она покачала головой.

— Мой отец… мой брат… немцы убили… Мама умерла туберкулез. Отец, брат — Сопротивление.

— А вы?

— Я… ходила… больная мама.

— Ухаживали за больной матерью?

Девушка кивнула.

— Мой брат был шестнадцать… — глаза Соланж наполнились слезами.

Сэм погладил ее руку, и, как ни странно, она не отняла ее — по крайней мере в те несколько секунд, что прошли до следующего глотка чая, очевидно, придававшего ей силы.

— У вас есть еще родные? — Девушка не поняла. — Братья? Сестры? Тети? Дяди?

Соланж покачала головой: нет. Вот уже два года она совсем одна. Одна пережила оккупацию. Зарабатывает на жизнь уроками. После смерти матери хотела вступить в Сопротивление, но тут произошла трагедия с братом: его выдал кто-то из соседей. С тех пор ей начало казаться, будто кругом — одни коллаборационисты и предатели. За исключением горсточки патриотов, а их выслеживали и беспощадно убивали. Все так изменилось… И она сама. Из неунывающей хохотушки превратилась в угасающую, недовольную, сторонящуюся всех одиночку. Но этому парню удалось затронуть забытые струны ее души, и она оттаяла.

— Сколько вам лет, Соланж?

Она немного подумала.

— Девяносто.

Сэм расхохотался.

— Ну, это вряд ли. Может быть, девятнадцать?

До девушки дошло, что она сказала, и она тоже прыснула — в первый раз за все время. И стала еще прекраснее.

— Вы замечательно сохранились для девяноста лет! А мне, знаете, двадцать два…

Разговор постепенно вошел в русло обыкновенного знакомства парня с девушкой. Они забыли, что успели хлебнуть лиха: она потеряла всех близких, а он штыком вспарывал животы немцам.

— Вы студент?

— Да. Я учился в Гарвардском университете, в Бостоне. — Даже сейчас он испытывал гордость, хотя, казалось бы, какое это имеет значение? Но его гордость возросла, когда он увидел, что девушка поняла.

— 'Арвард?

— Вы что-нибудь слышали?

— Конечно! Как Сорбонна, да?

— Похоже на то. — Сэм был счастлив, что девушка знает его университет. Они обменялись улыбками. Хлеб и сыр давно были съедены, но Соланж не спешила уходить.

— Может, завтра увидимся? Погуляем? Или пообедаем вместе? Поужинаем? — Сэм считал своим долгом подкормить ее.

Она показала на книги в сетке. Он не отставал.

— После работы? Или до?.. Прошу вас! Кто знает, сколько я здесь пробуду!

До солдат уже доходили слухи о скором переводе в Германию. Мысль о предстоящей разлуке с Соланж его убивала. Только не сейчас! Он впервые в жизни полюбил, потерял голову, окунувшись в зеленые глаза, в этот миг светившиеся добротой и умом.

Соланж вздохнула. Он так настойчив! Мало того — вопреки своему желанию она тоже увлеклась. За все время оккупации она ни разу не встретилась с немцем — вообще ни с одним солдатом — и не собиралась менять свое поведение. И все же… Этот не такой, как другие…

— Ладно, — неохотно согласилась она.

— Вам нечего бояться, — заверил Сэм.

Соланж смутилась. Он взял ее руки в свои.

— Спасибо.

Они вышли из кафе; Сэм перевел ее через дорогу. Там она пожала ему руку и, пробормотав положенные слова признательности, исчезла в доме, решительно захлопнув за собой дверь.

Сэм не спеша возвращался к себе в казарму. Эти несколько часов перевернули ему душу. Удивительное создание неспроста вошло в его жизнь. Это — судьба.

— Где ты вчера пропадал? — спросил Артур, зевая.

Они завтракали в ресторане отеля «Идеал» на улице Святого Себастьяна. Все парижские отели были забиты американскими солдатами. Сам Артур превосходно провел вечер: вино и женщины.

— Ужинал с Соланж, — небрежно произнес Сэм, допивая кофе.

— Это еще кто? Какая-нибудь малышка, которую ты подцепил после того, как смылся?

— Отнюдь, — Сэм озорно улыбнулся. — Помнишь, мы встретили ее на Рю д'Арколь — рыжие волосы, зеленые глаза, восхитительные ножки… походка…

— Ты шутишь? — На какое-то время на Артура напал столбняк. Да нет, Сэм его разыгрывает! — Я чуть было не поверил. Нет, правда, где тебя носило?

— Я же сказал: ужинал с Соланж, — на этот раз Сэм был вполне серьезен.

— Уолкер, неужели та самая? Где, черт возьми, ты ее встретил?

— Ждал возле дома. И дождался. Она ходила заниматься с больным мальчиком. У него чахотка.

— Откуда ты все это знаешь? Насколько я помню, она не говорит по-английски.

— Немного говорит. Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы я понял. Если не считать того, что, по ее словам, ей девяносто лет, мы прекрасно побеседовали.

На лице Сэма появилась улыбка собственника. Все ясно: он с ней переспал. Артур почувствовал приступ зависти: ведь и он мог проявить настойчивость! Да, в Сэме что-то есть. Он из породы победителей.

— Сколько ей лет? — полюбопытствовал Артур. Ему тоже хотелось знать о ней как можно больше.

— Девятнадцать.

— И она не напустила на тебя отца с большим мясницким ножом?

Сэм печально покачал головой.

— Ее отца и брата убили немцы. А мать умерла от туберкулеза. Соланж одна-одинешенька.

Это произвело на Артура впечатление. Сэм не солгал: они действительно побеседовали.

— Вы договорились встретиться?

— Да, Артур. И вот что я тебе скажу. Она еще не в курсе, но после войны мы обязательно поженимся.

У Паттерсона от изумления слова замерли на губах. Он воззрился на приятеля. Сэм сошел с ума, но и он, Артур, тоже, почему-то вдруг поверив: так оно и случится.

Вечером Сэм и Соланж снова встретились. Она рассказала ему о своей жизни при немцах. В каком-то смысле ей довелось хлебнуть лиха не меньше, чем ему, а ведь она всего лишь беззащитная девушка. Приходилось изощряться, чтобы не быть арестованной, замученной или изнасилованной. К тому же на ее плечи легли заботы о больной матери. У них редко бывал достаток, и Соланж обделяла себя ради больной. Со временем им пришлось переехать из своей квартиры в меблированную комнату, ту самую, где она и сейчас жила. Комната была связана с тяжелейшими событиями ее жизни. Но куда деваться? На всем белом свете не осталось никого, кому Соланж могла бы довериться. Когда кто-то из своих донес на ее брата, это подорвало всякое доверие к ее соотечественникам.

— Приезжай как-нибудь в Америку, — сказал Сэм, прощупывая почву, в то время как Соланж уплетала заказанную им еду. Он заказывал все новые блюда и был рад, что она не отказывается от них.

В ответ на его слова она пожала плечами, показывая, что считает это несбыточной мечтой. Не стоит даже думать…

— Это очень далеко, — и повторила по-французски: — C'est tres loin.

Сэм понял, что она имела в виду не только расстояние.

— Не так уж и далеко.

— А ты 'Арвард — после войны?

— Возможно.

А вообще-то это теряло свое прежнее значение. Сейчас трудно представить, чтобы он вернулся к учебе. Может, все-таки попробовать поступить на сцену? По ночам в окопах они с Артуром много говорили об этом как о чем-то не лишенном смысла. Но кто знает, что будет иметь смысл по возвращении домой? Сколько воды утекло…

— Я хочу стать актером, — пустил он пробный шар. Интересно, что она скажет?

— Актером? — немного подумав, Соланж одобрительно наклонила голову. Так и расцеловал бы ее!

Сэм улыбнулся и заказал полную вазу фруктов — должно быть, она не ела их много месяцев; может, даже забыла вкус. Ее смущала щедрость Сэма, и в то же время все выглядело совсем естественно — словно они были старыми друзьями. Трудно поверить, что еще вчера утром они не были знакомы.

Их дружба день ото дня продолжала крепнуть. Они подолгу бродили вдоль Сены, заглядывая в маленькие бистро, чтобы подкрепиться. Наконец они впервые взялись за руки.

Сэм видел Артура только за завтраком. До них дошли плохие вести: через два дня после парада победы на Елисейских полях Паттон переправился через Мозе, а спустя неделю уже взял Мец на Мозеле и направлялся в Бельгию. Вряд ли им позволят долго почивать на лаврах в Париже. И действительно, третьего сентября англичане освободили Брюссель с Антверпеном.

— Скоро нас вышвырнут отсюда, Сэм, попомни мои слова, — мрачно пророчествовал Паттерсон за завтраком, и Сэм разделял его опасения. Но как расстаться с Соланж?

В тот день, когда Брюссель сдался англичанам, она привела его к себе; он бережно снял с нее протертое до дыр голубое платье ее матери и овладел ею. К его изумлению и восторгу, Соланж оказалась девственницей. Потом она лежала в его объятиях, с мокрым от слез лицом, которое он покрывал бесчисленными поцелуями. Он все сильнее, все беззаветнее любил эту девушку!

— Я так счастлива, Сэм! — повторяла она нежным, чуточку хрипловатым голосом, тщательно выговаривая слова.

— И я, Соланж, и я! — Мысль о разлуке казалась невыносимой.

Соланж становилась все доверчивее, все полнее открывала перед Сэмом душу. Однако через две недели пришел приказ. Их переводят на Германский фронт, война еще не окончена, хотя конец ее близок. Никто не сомневался, что теперь, после освобождения почти всей Европы, Германия быстро падет — возможно, к Рождеству. Так Сэм обещал своей любимой, лаская ее прекрасное тело. У Соланж были атласная кожа и густые волосы, вспыхивающие у нее на плечах и груди, точно бенгальские огни.

— Я люблю тебя, Соланж! Господи, как я тебя люблю!

Он еще не встречал подобной девушки. Во всяком случае в Бостоне — вообще нигде!

— Война окончится — выйдешь за меня замуж?

Ее глаза наполнились слезами, и она не смогла их удержать: крупные капли медленно покатились по щекам. Сэм требовал ответа, но Соланж словно знала что-то такое, что было неведомо ему самому.