В свои двадцать восемь лет она безумно боялась остаться без мужа. После войны было много таких перезрелых девушек, как она, утверждавших, что, если бы лучших парней не отправили за океан, они бы давно вышли замуж. И Марджори усиленно обрабатывала Артура, чтобы сменить свой статус «подруги» на более респектабельный.

У Артура хватало своих забот. Мать все больше хворала; ее тяготила близкая женитьба его на Марджори. Артур вернулся в свою прежнюю юридическую фирму и делал немалые успехи. Ему не хотелось огорчать мать, беспрестанно твердившую, что он может найти кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. Если нет, так уж лучше остаться холостяком. Сэм насмотрелся на нее, когда жил вместе с Артуром, и сочувствовал другу, на которого оказывалось давление сразу с двух сторон. Мать хотела удержать его при себе и смотрела на всех женщин как на соперниц. Впрочем, она ревновала и к друзьям. Сын должен был принадлежать ей одной и чувствовать себя виноватым за каждую минуту, проведенную вне дома.

— Ему не хватает мужества, — прямо заявила Соланж вскоре после своего приезда в Штаты. Дело было в три часа утра, во время одного из их с Сэмом «ужинов». — Кишка тонка, — она победно улыбнулась, гордясь тем, что вспомнила нужное выражение, и продолжила: — Ему не хватает… пороху… и сердца…

— Ну что ты, у Артура доброе сердце, — защищал друга Сэм. — А насчет мужества — да, он подрастерял немного по сравнению с тем, что было во время войны. — Ему не хотелось уточнять, что Артур под каблуком у мамочки.

— Вот-вот, — согласилась она. — Не хватает мужества. Ему следовало бы либо жениться на Марджори, либо сказать ей «до свидания», либо, — злорадно добавила она, — поколотить ее. А маме сказать «дерьмо».

Сэм расхохотался. Они с Соланж прекрасно ладили — и в постели тоже. Одинаково смотрели на множество вещей. У Соланж было золотое сердце, она была безгранично предана мужу и даже выказывала живую симпатию к Артуру, коль скоро он так много значил для Сэма.

Артур стал шафером на их свадьбе, состоявшейся в Сити-Холле через три дня после прибытия Соланж в Америку. Он и помог им быстро оформить необходимые документы. Соланж называла его старшим братом и при этом обращала на него ласковый взгляд огромных зеленых глаз; в такие минуты у Артура был такой вид, будто он без колебаний отдаст за нее жизнь.

В конце концов Марджори добилась своего, и весной сорок шестого они сыграли «скромную свадебку» в Филадельфии, ее родном городе. По мнению Сэма, Артур сменил одну стерву на другую, но он поделился этим соображением только с Соланж. Мать Артура была слишком слаба, чтобы поехать на свадьбу. Сэм и Соланж тоже остались дома — по той простой причине, что их не пригласили. Артур без конца распинался: мол, это «вечеринка в тесном семейном кругу… далеко ехать… столько неудобств…» и тому подобное, но Соланж вычитала в газете, что за венчанием в церкви Святого Петра последовал банкет в «Филадельфия-клаб», на котором присутствовали пятьсот человек. Артур молил Бога, чтобы эта газета не попалась на глаза Уоркерам.

— Не очень-то красиво с его стороны! — Соланж переживала не за себя, а за Сэма, но тот отнесся к этому эпизоду на удивление снисходительно:

— Это все Марджори.

Поведение Артура лишний раз подтвердило мнение о нем Соланж как о человеке, у которого «кишка тонка». Сэм боялся, как бы Марджори вообще не разрушила их дружбу.

Его опасения имели под собой основания. Правда, друзья по-прежнему частенько ужинали вместе — иногда в присутствии Соланж, — однако Марджори упорно игнорировала эти дружеские сходки. Украсив палец обручальным кольцом, она без обиняков заявила, что поступает в юридический колледж и в ближайшие годы не собирается заводить детей. Артур долго не мог оправиться от удара. Сам-то он только и мечтал что о детях, и до свадьбы Марджори всячески подогревала в нем такую надежду.

У Сэма с женой хватало своих забот. Соланж была все так же влюблена и всеми силами поддерживала стремление Сэма стать артистом. К осени сорок седьмого года она знала наизусть чуть ли не каждую из идущих на Бродвее пьес, при каждом удобном случае пробиралась на репетиции, не пропускала в газетах ни единой театральной рецензии, а главное — ни одного объявления о вакансиях. Сэм прилежно занимался в школе сценического мастерства и, следуя указаниям жены, ходил на прослушивания.

Их совместные усилия принесли плоды скорее, чем они ожидали: сразу после Рождества. Сэм получил большую роль во второразрядном театре и с блеском сыграл ее. Последовали исключительно хвалебные отзывы в прессе. Его заметили критики. Пьеса продержалась в репертуаре четыре с половиной месяца и оказала ему неоценимую услугу.

Летом Сэм отправился на гастроли в Стокбридж, штат Массачусетс, и раз уж он оказался в тех краях, решил повидаться с сестрой. Он испытывал легкие угрызения совести: ведь за три года, проведенные в Штатах после окончания войны, он не сделал ни единой попытки разыскать ее. Соланж постоянно корила мужа за недостаток родственных чувств. Это длилось до знакомства с Эйлин и ее мужем, отставным матросом Джеком Джонсом. Тогда только она поняла, почему Сэм упорно избегал встреч с сестрой.

Джек тотчас обрушил на новоявленных родственников поток сальных анекдотов. Сама Эйлин большей частью помалкивала и скорее всего была под градусом. Джонсы жили на грязной улочке на окраине Бостона. У Эйлин были белые волосы с черными корнями, а платье так обтягивало фигуру, что она могла бы на себя вообще ничего не надевать, очевидно, это устроило бы ее супруга. Трудно было поверить, что между этой вульгарной женщиной и Сэмом существовала кровная связь.

Покинув гостеприимное жилище Джонсов, Сэм и Соланж испытали невероятное облегчение. Сэм с наслаждением вдыхал свежий воздух и виновато поглядывал на жену.

— Вот, дорогая, теперь ты знаешь, что из себя представляет моя сестра.

— Что с ней случилось? — искренне недоумевала Соланж. Сама-то она с годами становилась все красивее и даже ухитрялась прилично одеваться. Ее часто принимали за актрису или преуспевающую модель.

— Она всегда такой была, — ответил Сэм. — Мы сроду не ладили между собой. Откровенно говоря, я ее терпеть не мог.

— Жалко, — вздохнула Соланж, но облегчение перевесило все прочие чувства.

Оба понимали, что Эйлин — небольшая утрата. Зато остро чувствовали, как становятся все более тонкими дружеские узы, связывавшие их с Артуром. За все лето он лишь однажды навестил Сэма во время гастролей и был поражен его блестящей игрой на сцене. Само собой, он принес подобающие случаю извинения за Марджори, которая «безумно сожалеет», что не смогла поехать вместе с ним, но ей понадобилось срочно навестить родителей в их летнем коттедже в окрестностях Филадельфии. Осенью она поступила в Колумбийский университет, на юридический факультет, и собиралась летом отдохнуть на всю катушку. Соланж с Сэмом не задавали лишних вопросов.

Начиная с сентября переживания, связанные с Паттерсонами, отошли на второй план. Сэм получил большую роль в театре на Бродвее, и взволнованная Соланж купила огромную бутыль шампанского, которую они торжественно распили в уединении своей квартиры.

Это была главная роль в «Пустыне». Спектакль обещал стать настоящим боевиком, а роль была чрезвычайно выигрышной. Сэм и Соланж были счастливы. Артур помог им составить выгодный контракт. Сэм объявил Кларку о своем увольнении из ресторана.

Ставил спектакль один из лучших бродвейских режиссеров. Так началась головокружительная карьера Сэма Уолкера.

Той зимой он очутился в хорошей компании. Рекс Гаррисон вместе с Джойс Редман готовился блистать в театре «Шуберт», в пьесе «Анна тысячи дней». Генри Фонда и Дэвид Уэйн репетировали «Мистера Робертса» в «Алвине», а Энн Джексон должна была вот-вот появиться на сцене на премьере спектакля «Лето и дым» по пьесе Теннесси Уильямса в Театре музыкальной комедии. Незабываемый сезон!

Артур повез их отпраздновать успех в ресторан «Двадцать одно». По его словам, Марджори была слишком занята в университете. Впрочем, Соланж было не до того. Лишь вчера вечером она сообщила Сэму потрясающую новость, от которой у него выросли крылья. У них будет ребенок! Грандиозное событие ожидалось в апреле, к тому времени Сэм укрепит свои позиции в театре. Все складывалось наилучшим образом.

Артур грустно поглядывал на Уолкеров. Ему было всего тридцать два года, а выглядел он намного старше. Он мечтал о детях, но к тому времени, как Марджори окончит университет, ей исполнится тридцать три года, и, конечно, она будет полна честолюбивых помыслов. Если смотреть правде в глаза, вряд ли ему суждено когда-нибудь иметь детей. Это обстоятельство лишь подчеркивало важность семейной новости Уолкеров.

— Эх, друзья, как же я вам завидую!

Зависть относилась не только к будущему ребенку, но и ко всему остальному: их безмерной любви, увлеченности обоих театральной карьерой Сэма. Для них все только начиналось. Сэму исполнилось двадцать шесть, а его жене — двадцать три. Годы, пошедшие с тех пор, как они нашли друг друга в только что освобожденном Париже, принесли им много радости. Соланж была очень элегантна, с гибкой фигурой и сияющими от счастья глазами.

Той осенью Сэм работал днем и ночью без передышки, до блеска шлифуя роль. Он падал от усталости, но еще находил в себе силы заняться любовью с Соланж, а потом поделиться впечатлениями от участников труппы и рассказать об изменениях, вносимых в текст пьесы. В главной роли должна была выступить гордость Бродвея Барбара Джордж. Сэм многое у нее почерпнул и отзывался о ней в восторженных тонах, Соланж ликовала вместе с мужем.

Премьера состоялась девятого декабря, на следующий день после того, как Рекс Гаррисон сыграл в пьесе Андерсона. Отклики прессы на игру Сэма Уолкера оказались даже более хвалебными. В это было трудно — нет, невозможно поверить! Он схватил удачу за хвост!

Глава 4

Ребенок появился на свет в разгар бурного успеха Сэма на Бродвее. Соланж идеально все рассчитала, словно нарочно приурочив начало схваток к тому моменту, когда в последний раз опустился занавес. Дитя родилось в десять часов утра в воскресенье в больнице «Докторс» на Ист-Энде. Роды прошли нормально, и в результате Уолкеры оказались счастливыми родителями крошечной девочки, у которой были темные волосы отца и зеленые глаза матери. Сэм прыгал от счастья: дочка была очень хорошенькой, а Соланж — такой красивой, усталой и одновременно гордой, словно знала какую-то важную тайну.

Первым посетителем оказался Артур. Он был растроган, глаза — на мокром месте. Девочку назвали Хилари. Соланж одобрила это имя, хотя ей и было трудно его выговаривать. Она так и не научилась произносить звук «х» на американский манер — у нее получалось не Хилари, а Илари. Когда ей принесли дочку, она зашептала ей что-то по-французски.

Артура попросили стать крестным отцом, а в роли крестной матери Сэм предложил выступить своей партнерше по «Пустыне» Барбаре Джордж.

Крестины состоялись в соборе Святого Патрика и прошли весьма торжественно. Девочку нарядили в прелестное шелковое платьице, которое крестная мать приобрела у Бергфорда Гудмена. На Соланж было новое норковое манто и бриллиантовое кольцо — подарок Сэма в честь рождения дочери. Их материальное положение значительно улучшилось, и они переехали в новую квартиру на Лексингтон-авеню; не слишком роскошную, но лучше прежней. Окно детской выходило в маленький садик, а у Сэма с Соланж была своя спальня, где они могли принимать друзей. Гости не переводились — главным образом актеры. Соланж не возражала — наоборот, ей даже нравилось.

Пьеса продержалась в репертуаре целый год — вплоть до Рождества тысяча девятьсот сорок девятого года. Сэм получил множество новых предложений, и когда наконец остановился на одном из них, для него началась бешеная гонка, в ходе которой ему не всегда удавалось найти время для Соланж с Хилари. Девочке исполнилось десять месяцев, и она бойко ползала по всей квартире. Ее можно было обнаружить то цепляющейся за ноги отца в ванной, когда он брился, то под столом, за которым он пил утренний кофе. При этом она неизменно услаждала его слух беспрерывным «па-па-па-па»… Сэм мечтал о втором ребенке, мальчике, но Соланж хотелось передохнуть. Сейчас ей вполне хватало Хилари, она хотела, чтобы девочке доставался максимум внимания. Соланж оказалась прекрасной матерью, а что касается Сэма, то ее любовь к нему после рождения девочки вспыхнула с удесятеренной силой.

Материнство не отразилось на внешности Соланж. Пресса все чаще уделяла внимание потрясающе красивой жене Сэма Уолкера. У нее несколько раз брали интервью, и она неизменно выпячивала на первый план Сэма, рассказывая о том, какой он талантливый во всем человек.

И после премьеры нового спектакля не преминули с ней согласиться. Пьеса не сходила с афиш уже два года, а по окончании этого срока Сэм пожелал устроить каникулы, и Соланж не замедлила снова забеременеть. Через девять месяцев у нее родилась вторая дочь, рыженькая, как она сама. Как раз в тот вечер состоялась очередная премьера, так что пришлось Артуру везти Соланж в больницу прямо из театра. Всю дорогу она сжимала его руку, а он умолял водителя ехать как можно быстрее.