Лесли Пирс - Камелия

В городе Джона Нортона называли «настоящим джентльменом». Он всегда носил безукоризненные костюмы, сшитые на заказ, и тщательно укладывал волосы. У него были аккуратные усы и низкий, но нежный голос. Он нравился многим женщинам и был похож на актера Рональда Колемана. Лицо Джона было худым, а выражение лица слишком серьезным, чтобы считать его красивым, но, несмотря на это, в нем было какое-то обаяние. При встрече с женщиной он приподнимал шляпу, всегда помнил имена людей и расспрашивал их о семьях. Местные торговцы никогда не требовали с него оплату по счетам. Он был вежлив с каждым, какое бы низкое положение ни занимал человек, его хорошо принимали в обществе, что было не принято по отношению к новым людям в городе.

— Это мистер Саймондз, мой друг, — проговорила Камелия, дергая отца за усы. — Можно ему пойти посмотреть на мой кукольный домик?

— Я много слышал о вас, мистер Саймондз, — произнес Джон и улыбнулся. — Рад наконец-то с вами встретиться. В доме как всегда много народу, но вы входите. Я уверен, что моя жена тоже будет рада вас видеть. Может быть, удастся отправить Камелию спать, когда она покажет вам свои сокровища.

Берт никогда раньше не был у них дома. Там все оказалось таким же идеальным, как он себе и представлял.

Внизу располагалась одна большая комната с паркетными дубовыми полами, толстыми узорными коврами и антикварной мебелью — так обычно и обустраивают свои дома богатые люди. Голосистые друзья Нортонов — элегантно одетые, с бокалами в руках — были незнакомы Берту. Было всего шесть пар. Когда Джон представил Саймондза, гости дружелюбно улыбнулись, но Берт почувствовал себя неловко. Бонни в другом конце комнаты зажигала длинные зеленые свечи на обеденном столе, накрытом для ужина: там было разложено столовое серебро, салфетки и расставлены цветы. Через открытые окна виднелся огороженный сад. Для Берта, который привык к столовым и придорожным закусочным, все это казалось кадром из фильма.

Бонни повернулась, чтобы поприветствовать его. Она неуверенно держалась на ногах, наверное, уже успела пропустить стаканчик-другой.

— Наконец-то мы познакомились с другом-полицейским нашей дочери! Мы и не предполагали, что им окажется такой молодой и симпатичный паренек, — сказала она. От ее слов Берт смутился и покраснел. — Надеюсь, Камелия не надоедала вам, мистер Саймондз. Она так похожа на меня: считает, что все должны ею восхищаться. Что-нибудь выпьете?

Для любого мужчины было невозможно не восхищаться Бонни Нортон, тем более если она выглядела так, как в тот вечер. На ней было легкое длинное голубое платье, подчеркивавшее золотистый загар на обнаженных руках. Волосы были собраны на затылке, несколько прядей выбились из-под шпильки и обвили ее шею и уши. Щеки Бонни пылали.

— Я на службе, — наконец выговорил Берт, поражаясь тому, как уверенно звучит его голос. Ходили слухи, что у Нортонов бывали только важные титулованные особы. — Я только посмотрю на кукольный домик Камелии и уйду — не хочу вам мешать.

Спальня Камелии была самой красивой из всех, которые видел Берт: белая кроватка с балдахином, на полках аккуратно расставлены куколки, медвежата и книжки, на полу толстый ковер, под окном мягкое кресло. Из окна виднелись крыши домов и болото за Винчелси.

Камелия побежала к кукольному домику, сделанному в георгианском стиле. Джон улыбнулся Берту.

— Я очень рад, что выпала возможность поблагодарить вас за внимание, которое вы уделяете Камелии, — сказал он с неподдельной искренностью в голосе. — Я часто бываю в разъездах, и мне очень приятно, что у нее есть друг, с которым она может поделиться.

— Камелия очень милый ребенок, — ответил Берт. Он сразу проникся симпатией к мистеру Нортону. — Вы знаете, она дни считает, когда ждет вашего возвращения!

— Пойдемте, мистер Саймондз, — нетерпеливо позвала его Камелия, приглашая к домику. — Вот что у меня здесь новое: пианино, за которым сидит женщина, и служанка с чайным подносом на колесиках.

Для такого простого человека, как Берт, это были не просто игрушки, а произведения искусства. Все было как в настоящем доме: маленькие обитые ситцем кресла, настольные лампы и даже тарелки с едой на столе.

Камелия взяла пианино и протянула его Берту. Должно быть, оно стоило целое состояние — это была миниатюрная копия настоящего инструмента.

— На нем даже можно играть, — проговорила благоговейно девочка, нажимая на клавиши маленьким пальчиком. — Папа дарит мне самые лучшие вещи в мире.

Вскоре после того вечера в доме у Нортонов Берт понял, что Бонни любила пококетничать. Она почувствовала, что он потерял из-за нее голову, и использовала это ради своей выгоды.

Она приглашала его на чай, а потом оказывалось, что она хотела подвинуть мебель или сделать что-нибудь еще. Берт не возражал и безропотно помогал ей, но она часто задавала ему вопросы о его личной жизни. Иногда ему казалось, что она только и ждет, когда он начнет за ней ухаживать. Однажды летним вечером, когда они пили чай в саду, Бонни сняла сарафан. Под ним оказалось очень маленькое бикини. Берт впервые увидел такое не на страницах газет.

— Ну? — спросила она, вызывающе надув губки, и, поправив волосы, приняла соблазнительную позу. — Мне идет?

Саймондз мгновенно возбудился. Бонни и в одежде выглядела обольстительно, но обнаженной она была просто восхитительна: тонкая талия, длинные стройные ноги и круглый зад, самый красивый в мире. Берт быстро допил чай и поспешно вышел, придумав при этом нелепую отговорку. В последующие дни он жалел о том, что не сказал ей хотя бы комплимент. Никому из своих коллег он не решался рассказать о растущей страсти к ней. Интендант Виллис был дружен с Джоном Нортоном. Берт знал, что если это дойдет до ушей Виллиса, то его выгонят с работы.

Когда Джон присоединился к крикетной команде, Берту стало еще больше не по себе. Джон больше не был абстрактной фигурой. Это был человек из крови и плоти, который искренне хотел влиться в общество. Берту нравилось чувство юмора Джона, его ум и полное отсутствие снобизма. Если бы не чувства к Бонни, они могли бы стать хорошими друзьями. Иногда после игры за кружкой пива Джон рассказывал о своей жене и дочке. Было ясно, как много они для него значат. Как-то он признался, что переехал в Рай из Сомерсета, потому что не хотел оставлять молодую жену одну в таком уединенном месте. Он понимал, что такой жизнелюбивой женщине, как Бонни, нужны люди, магазины, кино, суета. Он очень переживал из-за того, что так надолго приходится оставлять жену и дочь. Берт догадался, что Джон просит присматривать за семьей во время его отсутствия.

Берт изо всех сил старался видеть в Бонни только жену друга, но ему это не удавалось. По ночам он просыпался, стыдясь самого себя, когда в эротических снах ему являлась она. Его сердце бешено колотилось даже тогда, когда он видел ее вдалеке. Он всегда придумывал предлоги, чтобы лишний раз заглянуть на Мермайд-стрит.

Это была опасная страсть — она заводила в тупик. Но хуже было то, что Бонни прекрасно знала о чувствах Берта. Она пристально смотрела на него своими бирюзовыми глазами, соблазнительно надувала губки, словно созданные для поцелуя, и задерживала его руку в своей немного дольше положенного.

Были случаи, когда она заходила дальше в попытке соблазнить его: она застегивала перед ним подвязки, наклоняясь так низко, что был виден вырез на груди, а однажды она открыла ему дверь, завернутая в полотенце. Одна мысль не давала Берту покоя: почему она так играла с ним? У нее было все, о чем только могла мечтать женщина.

Прошло десять лет, прежде чем Берт нашел ответ на этот вопрос. Бонни Нортон была одной из тех женщин, которым необходимо иметь несколько обожателей, чтобы удовлетворить свое самолюбие. Если бы не смерть Джона, она, наверное, выросла бы из этих глупостей и наконец поняла, насколько ей повезло. Но Джон внезапно умер. В двадцать семь лет Бонни была слишком молодой для вдовства и слишком ветреной, чтобы одной справиться с воспитанием ребенка.

— Бедная Камелия, — пробормотал Берт. — Ты и так достаточно натерпелась!

Август 1965

Сержант Саймондз подпрыгнул от неожиданности, когда сзади раздался голос Картер.

— О чем задумались, сержант? — спросила она. — Думаете, какую ставку сделать в игре?

Венди Картер уже несколько лет служила в полиции, но в Рае жила меньше года. Она была очень хорошим полицейским — сострадательной, умной, со сдержанным чувством юмора. Берт догадывался, что она далеко пойдет. Но она не знала историю семьи Нортонов и того, какую роль в ней играл Берт.

— Все не так просто, — ответил Саймондз, — я вспоминал, какой Бонни была когда-то. Надеюсь, мне не придется сообщать Мелли о случившемся.

Картер удивилась:

— Мелли? Я думала, что дочь Бонни зовут Камелия.

— Отец называл ее Мелли, — вздохнул Берт. — Он сейчас, наверное, перевернулся в гробу. Однажды он доверил мне свою жену и маленькую дочь. А я не очень-то хорошо справился со своей работой.

Картер краем глаза наблюдала за сержантом, когда они шли по Ист-стрит в сторону Хай-стрит. Берт Саймондз был таким мужчиной, за которого она хотела бы выйти замуж: сильным, надежным, добрым и ранимым. В тридцать шесть лет он был в самом расцвете сил: сильное мускулистое тело, выгоревшие на солнце волосы, которые были немного длиннее, чем положено. Не то чтобы красивое, но приятное лицо, на котором оставили свой отпечаток время и опыт, глаза серо-голубые, как море в пасмурный день. Она считала Сандру Саймондз счастливицей. Картер хотела бы оказаться с Бертом в постели.

Сама Картер слышала мало предложений от мужчин. Она была некрасивой коренастой двадцатидевятилетней девушкой с бесцветными волосами и носом картошкой. Чтобы подружиться с кем-либо, ей приходилось полагаться на свой ум и веселый характер, но эти качества не очень-то помогали ей в отношениях с мужчинами.

Бонни Нортон же стоило только поманить пальцем, и мужчины уже бежали к ней. Картер много раз видела эту женщину — в переполненном баре или гордо шествующей по Хай-стрит — и, как и многие, была очарована ею. Бонни была первой во всем. Она первой надела бикини в пятидесятых годах. Она была первой взрослой женщиной, которая стала крутить хулахуп. А недавно она стала первой женщиной «за тридцать», осмелившейся носить новые мини-юбки. Картер нравилась ее показная храбрость.

Возможно, позже, вечером, она узнает, было ли правдой все то, что говорили о Бонни Нортон. Без сомнения, ни одна тридцатишестилетняя женщина не успела бы сделать все то, что приписывали Бонни: разорвать контракт с Голливудом, выйти замуж за Джона Нортона, овдоветь шесть лет спустя и промотать полмиллиона. И еще совратить половину мужского населения, осушить несколько баров и, наконец, утопиться пьяной в реке! Зачем она выбрала для этого такую тихую заводь, как Рай, если на самом деле была такой, как о ней говорили?

Когда они подъехали к Роландз Бейкери, Берт почувствовал спазм в желудке: за прилавком он увидел Камелию. Накладывая пирожные, она разговаривала с покупателем. Каким-то образом контраст между этой некрасивой полной девушкой и ее прекрасной стройной матерью стал еще более заметен теперь, когда Бонни лежала в морге.

Камелия была высокой, примерно метр семьдесят, и весила килограммов восемьдесят. У нее было бледное лицо и темные миндалевидные глаза, красота которых терялась на фоне жирной кожи. Жидкие темно-каштановые волосы были неуклюже сколоты сзади обычной заколкой для волос, открывая широкий лоб. Белорозовый рабочий халат ее вовсе не украшал. Он был туго завязан и подчеркивал каждую линию ее тела.

Камелия широко улыбнулась, увидев Берта в дверях. Она всегда была ему рада. С самого детства она относилась к нему как к другу, но сегодня ее приветливость затронула сержанта до глубины души.

— Привет, мистер Саймондз. Что вы желаете сегодня? У нас прекрасные пироги с курятиной, только что из духовки.

Девушка искренне пыталась исправить репутацию матери. Она много работала, всегда была веселой и, по словам миссис Роландз, довольно честной. Это больше всего поражало жену пекаря.

— Ничего не надо, спасибо, — ответил Берт, покраснев. Только сейчас он подумал о том, как ему вызвать ее и поговорить наедине. — Миссис Роландз здесь?

Не успел он спросить, как из пекарни вышла Энид Роландз, вытирая о белый фартук руки, испачканные в муке. Ее внешность соответствовала ее работе. Энид была такой же круглой и пышной, как и ее булочки, лицо всегда сияло, а на голове развевались седые волнистые волосы.

— Привет, Берт, — сказала она, при этом ее маленькие глазки зажглись в предвкушении сплетен. — Что такое произошло утром на реке? Я уже такого наслушалась!..