Лесли Пирс - Камелия

— Вас подвезти? Сейчас темно и холодно, чтобы гулять по такой дороге!

Он ожидал, что последует резкий отказ. Деревенские старушки были грубоваты, к тому же женщина не знала, что он полицейский.

Сейчас Берт смог лучше ее рассмотреть. Правда, он не увидел ее лица, так как оно было обмотано шарфом, но заметил, что это была толстая женщина в убогой одежде.

— Я полицейский, — снова закричал он. — Сержант Саймондз из Рая.

Берту показалось, что он услышал, как женщина всхлипнула, — вряд ли это был ветер. Он подошел к ней.

Им навстречу проехала машина, и на какое-то мгновение фары хорошо осветили лицо незнакомки. Саймондз был ошеломлен, когда увидел, что перед ним вовсе не пожилая женщина, а Камелия Нортон.

— Камелия! — выдохнул он. — Ради всего святого, что ты здесь делаешь?!

— Это на самом деле вы, мистер Саймондз, — сказала она, ускоряя шаг.

Задние фары его машины светили недостаточно ярко, чтобы можно было рассмотреть ее лицо. Но Берт догадался, что Камелия плачет, когда увидел, как она подняла руку, чтобы вытереть слезы.

— Пойдем, милая, садись в машину, — проговорил он. — Ты, наверное, замерзла.

Берт уже давно не видел Камелию, хотя периодически встречал Бонни то на улице Джордж, то на Мермайд-стрит. Он знал о том, что их выселили с Мермайд-стрит и что они переехали на Фишмаркет-стрит, но Бонни только смеялась над этим и говорила, что ее дела идут как нельзя лучше. Бонни всегда выглядела шикарно, несмотря на пьянство и разгульный образ жизни, и Берт не верил людям, которые говорили о том, как ужасно выглядит в эти дни ее дочь.

Но когда он включил свет в машине, чтобы получше рассмотреть Камелию, то был шокирован: он понял, что это были не слухи, а чистая правда. Он знал, что Камелии сейчас четырнадцать, но выглядела она намного старше из-за того, что была очень толстой. Кожа лица, такая сияющая и чистая в детстве, теперь была жирной, а на подбородке и на лбу появились отвратительные прыщи. Девочка сняла платок, и Берт увидел ее грязные волосы, обрезанные садовыми ножницами, а тоненький габардиновый школьный плащ был меньше на несколько размеров и совсем не защищал от холода и ветра.

Берт взял руки Камелии в свои. Ее пальцы были красными и потрескались от мороза, ногти обгрызены.

— Что случилось? — спросил он нежно. Берт видел, что девочка изо всех сил старалась не расплакаться. Она так замерзла, что не могла даже дрожать. — Почему ты здесь одна?

— Я потеряла проездной на автобус, — сказала Камелия тихо и отвернулась, словно опасаясь встретиться с его внимательным взглядом.

— Ну, теперь все в порядке, — проговорил Саймондз, стараясь успокоить ее. Он был шокирован тем, что она прошла четыре или пять миль из Гастингса, и ужаснулся при мысли о том, во что бы она превратилась, если бы прошла весь путь до Рая. — Горячая ванна и чашка чая, вот что тебе сейчас нужно. Я лучше отвезу тебя домой. Мама, наверное, волнуется.

— Мамы нет дома, — тихо сказала Камелия, когда машина тронулась. — Она уехала на выходные.

— Что? И оставила тебя совсем одну? — удивленно воскликнул Берт, повернувшись к девочке. — Этого не может быть.

— Она часто уезжает, — пожала плечами Камелия. — Обычно я справляюсь со всем сама, но на этот раз мама не оставила мне денег на счетчик.

Девочка говорила обрывками. Берт понял, что она не хотела ничего рассказывать даже ему, хотя он хорошо знал Бонни. Но когда Камелия наконец заговорила, слова полились непрерывным потоком.

В пятницу вечером она пришла домой из школы и обнаружила, что мама уехала. Камелия взяла рыбу и чипсы и села смотреть телевизор. Девочка не успела доесть ужин, как выключился счетчик, и она стала со свечой искать шиллинг.

Но Камелия так и не нашла денег и пошла спать. Утром она увидела монету в шесть пенсов и несколько пенни.

— Я не могла попросить у соседей, — прошептала она, сгорая от стыда. — Они и так достаточно знают о маме. У меня хватило денег, чтобы доехать до Гастингса на автобусе. Я взяла мамино кольцо и заложила его у ростовщика в Олд-Таун.

Берт подумал, что это был очень находчивый поступок, он никогда не догадался бы так сделать. Но, наверное, Бонни познакомила дочь с такими местами.

— За кольцо мне дали два фунта, — грустно продолжала Камелия. — В Гастингсе я так замерзла, что решила сразу возвращаться домой. Но когда я подошла к автобусной остановке, то обнаружила, что из кармана выпала расписка. Скорее всего, я вытащила ее вместе с платком. Я вернулась к ростовщику, везде искала, но так и не нашла.

К тому времени, как они подъехали к дому на Фишмаркет-стрит, Камелия согрелась и больше не плакала.

— Я войду вместе с тобой, — сказал Берт раньше, чем она придумала отговорку. — Мы положим деньги в счетчик и посмотрим, чтобы все было в порядке.

Он разозлился на Бонни и решил привлечь ее к уголовной ответственности за то, что та издевается над дочерью и оставляет ее одну на выходные. Но, с другой стороны, ему не хотелось выливать свое раздражение на Камелию.

Она не возражала, но Берт почувствовал, как ей стало стыдно, когда она открыла входную дверь и оттуда донесся запах сырости и испорченных продуктов. Берт зажег свечу и положил несколько монет в электрический счетчик. Когда зажегся свет, Саймондз с трудом сдержал возглас ужаса при виде черных стен в прихожей и свисающих полосками обоев.

Берт видел много отвратительных мест за годы службы в полиции, но этот дом побил все рекорды. Было так холодно, что он дрожал даже в пальто. Войдя в гостиную, Саймондз остановился и потрясенно посмотрел вокруг. На полу лежал тонкий ковер, залитый напитками, из-за грязи невозможно было рассмотреть узор. Камелия включила обогреватель, сделанный в виде камина. Бревна были грязными и потрескались, изнутри выглядывали красные лампы. У «камина» стояла пара кресел с грязными сиденьями, черный пластиковый журнальный столик, украшенный двумя лебедями, и довоенное канапе, из которого торчала набивка.

Наверное, Берт не был бы так шокирован, если бы не помнил их старый дом. Как можно жить в таком месте, если раньше тебя окружали только антикварные вещи, персидские ковры и шикарная мебель?

— Это ужасно, правда? — Камелия опустила голову и нервно переминалась с ноги на ногу. — Я не хотела, чтобы вы видели это, мистер Саймондз. Мама собиралась отремонтировать здесь все, но у нее пока нет денег.

Берт сдержал саркастическое замечание. Продав только один наряд Бонни, можно было бы отремонтировать эту комнату, и она знала достаточно мужчин, которые сделали бы это за нее. Берт взял себя в руки и снова стал полицейским. Про себя он отметил жестокость, с которой Бонни обращается с дочерью, в то время как сама ни в чем себе не отказывает.

На стул была небрежно брошена дорогая шуба, на раме для сушки висело шикарное белье. На столе стоял флакончик дорогих духов «Шанель», а также недопитая бутылка джина и стакан с отпечатками губной помады по краям, рядом лежали шелковый голубой шарф и пара кожаных перчаток.

Берт прошел в кухню и открыл буфет. Там было чисто (скорее всего, здесь убирала Камелия), но пусто: полпакета молока, одно яйцо на тарелке и несколько ломтиков хлеба, оставленных в пакете. Еще там стояли приправы, бутылочки с соусом и баночка джема. Бонни не собиралась портить маникюр из-за такого обыденного занятия, как приготовление пищи.

— Тебе нельзя оставаться здесь, — сказал Берт, повернувшись к Камелии, которая вошла следом за ним. Ему было больно сравнивать ее с тем ребенком, каким она была когда-то. Тогда на ней была очень аккуратная одежда, красиво подстриженные волосы блестели. В детстве Камелия тоже была полной, но сейчас она стала просто жирной. Как могла Бонни позволить ей носить эту ужасную плиссированную юбку и этот серый свитер? Ботинки стоптались на пятках, а серые носки собрались гармошкой на щиколотках. — Мне это совсем не нравится, милая. Тебе нечего есть, к тому же девушка твоего возраста не должна оставаться ночью одна.

— Со мной все будет в порядке, — проговорила Камелия, отводя взгляд. Ее грустные карие глаза и волосы в детстве были очень красивыми. Только небу было известно, кто обкромсал ей волосы, а глаз почти не было видно из-за толстых щек. — Мама будет сердиться, если вернется и не застанет меня дома.

— Я еще больше рассержусь, когда она вернется домой, — резко ответил Берт. — С ней надо как следует поговорить. Я отвезу тебя к своей матери, а для Бонни мы оставим записку.

Мучительная гримаса исказила лицо Камелии.

— Мама ничего не может поделать с собой, мистер Саймондз. — Она неосознанно схватила его за руку. — Она всегда такая грустная, поэтому так часто пропадает. Пожалуйста, не создавайте ей еще больше проблем.

Берт думал об этой просьбе поздно вечером, когда лежал в постели рядом с Сандрой. Час назад он вернулся от своей матери. От нее Берт услышал много такого, от чего ему стало еще хуже. Камелия сразу заснула наверху, и тогда мать рассказала, в каком ужасном состоянии было нижнее белье девушки, сообщила о нарывах на голове и обмороженных бедрах.

Камелия обо всем рассказала матери Берта. Она призналась, что питается в основном рыбой, чипсами и бутербродами. Но, несмотря на это, уверяла, что Бонни ее любит. Девочка рассказывала о летних пикниках, поездках в Гастингс и в Лондон на выходные. Как отметила мать Берта, несмотря на то что Бонни пила, водила мужчин и кутила, она по-своему заботилась о дочери.

— Я знаю, что, наверное, лучше забрать Камелию у матери, — сказала миссис Саймондз, взяв Берта за руку. В ее глазах светилось сострадание. — Но я прошу тебя, не делай этого, сынок. Между ними есть что-то доброе, хорошее, хотя тебе и кажется по-другому. Я не могу тебе этого объяснить, но знаю, что права. Давай подумаем и сделаем так, как будет лучше для Камелии. Позволь мне уговорить ее приходить ко мне и есть домашнюю пищу. Я дам ей несколько рецептов. Может быть, смогу научить ее правильно питаться. Бонни — это все, что у нее сейчас есть, и они любят друг друга.

Камелия выпрямилась на сиденье, когда они ехали по Хай-стрит. На улице было тихо. Магазины уже закрывались, и людей было мало.

— Тебе будет хорошо у миссис Роландз? — спросил Берт. Он предпочел бы снова отвезти Камелию к своей матери, но жена пекаря настаивала на том, чтобы Камелия осталась у нее.

— Со мной все будет в порядке, — сказала Камелия так, словно ей было все равно, куда ее сегодня отправят. — Не беспокойтесь обо мне, мистер Саймондз, у вас есть свои дети, о которых надо думать.

Берта поразило то, насколько взрослым был этот ответ. Он понял, что Камелия хотела сказать: его жене не понравится, как он заботится о ребенке Бонни Нортон.

— Хорошо, но я буду заглядывать к тебе. Если что-то пойдет не так, ты всегда можешь мне сказать, — проговорил Берт.

Через полчаса Камелия сидела в гостиной над пекарней и пила предложенный ей чай. Мистер Саймондз уже уехал. Миссис Роландз болтала без умолку о том, сколько пирогов они продали сегодня, что люди говорили о смерти Бонни и что у них сегодня к чаю. Она перескакивала от темы к теме, едва успевая перевести дыхание. Комната была украшена всевозможными предметами: повсюду стояли фарфоровые и стеклянные коты, собаки и другие животные. Но здесь было светло, уютно и хорошо пахло, это было так не похоже на их дом на Фишмаркет-стрит.

Камелия не могла ни говорить, ни плакать. Сейчас она думала только о том, что с ее плеч наконец-то упала большая и невероятно тяжелая ноша.

Не будет больше шумных вечеринок, никакой «дядя» не станет шататься по дому в нижнем белье. Ее больше не разбудят ночью зверские завывания и стук. Больше не нужно убирать рвоту. Пол кухни и прихожей никогда больше не будет залит пивом, а раковина не забьется окурками. Камелия никогда больше не будет унижаться и просить продлить кредит в магазине на углу.

Девушка не могла придумать ни одной причины, по которой она будет скучать по маме. Камелия привыкла к одиночеству. С тех пор как ей исполнилось одиннадцать, она часто оставалась одна на выходные. Единственным отличием было то, что Бонни больше не ворвется с пакетом заварных пирожных, мягкой игрушкой и пустыми обещаниями. На этот раз она ушла навсегда.

И все же если Камелия так радовалась тому, что все закончилось, почему она чувствовала себя такой несчастной?

Камелия резко проснулась, даже подскочила на кровати. Рубашка была мокрой от пота. Сначала она не поняла, где находится, увидев покатый потолок чердака и незнакомые розовые обои. Но потом вспомнила: ее приютила Энид Роландз. Приходил врач, он дал ей таблетку. Все произошло на самом деле, это не был страшный сон.

Часы на церкви пробили семь раз. Розовые шторы развевались над небольшим окошком, на стене висела фотография мальчика с собакой. На каминной полочке стояла лампа, сделанная из винной бутылки, и две фарфоровые собачки с обрезанными ушами. Запах свежего хлеба пробрался даже сюда, и при других обстоятельствах Камелия наслаждалась бы этой комнатой. Хотя мистер и миссис Роландз были добры к ней, она знала, что ее здесь держат только из жалости, пока кто-то другой не решит, куда ей идти дальше.