Мэл открыла рот от изумления. Все это было так странно. Но она все еще помнила, что Бонни получала желаемое любой ценой.

— Свадьба состоялась, и я была подружкой невесты, — добавила Хелен. — Молодожены переехали в дом Джона, Чеснат в Сомерсет.

— А как же ты? — спросила Мэл. — Что ты делала все это время?

Хелен глубоко вздохнула.

— Я играла в «Оклахоме». Я хотела сделать аборт, но не решилась на это. Я продолжала выступать в шоу, носила тугой корсет и надеялась на чудо.

— Но как же Рэй?

— Я не хотела говорить ему по разным причинам, о которых расскажу тебе в другой раз. Тогда Бонни была для меня самым близким человеком. Только ей я могла рассказать о своей беременности. В то время иметь внебрачного ребенка считалось страшным позором. Я каждый день писала Бонни письма, а она присылала мне соболезнования и всегда добавляла, что поможет мне, когда придет время. Я решила, что останусь в шоу до конца октября, а потом перееду куда-нибудь поближе к Бонни, например в Бристоль, сниму дешевую комнату и отдам тебя на удочерение.

— Но меня взяла Бонни?

— Да, но все было не так просто, милая. Когда я приехала в октябре к Бонни, Джон был в Америке, а она призналась, что все еще притворяется беременной. Она всегда была легкомысленной, но на этот раз она рубила сук, на котором сидела. Я старалась ее переубедить, уговаривала сесть и написать Джону всю правду, но у нее были веские причины этого не делать.

— Какие? — спросила Мэл.

Хелен вздохнула.

— Я не собиралась говорить тебе об этом прямо сейчас, но боюсь, что мне придется это сделать. Понимаешь, в 1945 году Бонни делала подпольный аборт. Тогда ей занесли инфекцию, и после этого у нее начались проблемы. После свадьбы она пошла к специалисту, который сказал ей, что она никогда не сможет иметь детей.

Мэл кивнула. Она понимала: любая женщина была бы разбита после таких новостей, тем более Бонни. Она никогда не призналась бы в этом Джону.

— И тогда она придумала план, — продолжала Хелен. — Сначала я была шокирована, но потом согласилась с ней. Бонни нужен младенец, чтобы показать его Джону, а я хотела найти дом для своего ребенка. У меня не было ни денег, ни семьи. У Бонни же было все: любящий муж, красивый дом и безопасность. Мы поменялись именами — в больнице я выдала себя за миссис Нортон, а потом отдала ей ребенка. Никто не знал, что Бонни не рожала, даже Джон.

Мэл была поражена.

— И ты согласилась на это?

Хелен кивнула, в ее глазах снова появились слезы.

— У меня не было выбора, — прошептала она. — Иначе мы жили бы с тобой в дешевой комнатушке, пытаясь свести концы с концами, или мне пришлось бы отдать тебя в приют, чтобы пойти работать. Я по собственному опыту знала, как тяжело было тогда матери-одиночке. Меня саму так воспитывали. Поли была прекрасной матерью, о такой можно было только мечтать. Ради меня она с радостью бросила сцену. Но жилось нам очень тяжело. К тому же тогда ходили слухи, что дети, отданные на усыновление, попадали в переполненные приюты или их отправляли в Австралию. А так я по крайней мере знала, что Бонни и Джон будут любить тебя и заботиться о тебе.

Мэл понимала, что в 1949 году одинокой матери с ребенком пришлось бы несладко.

— Но я не понимаю, как ты это скрыла? А если бы кто-то заподозрил?

— Это оказалось намного проще, чем можно себе представить. Никто не спрашивал подтверждения личности у рожениц. В те годы, сразу после войны, в больницах было мало записей. Дом в Сомерсете был очень далеко. Там никто не знал Бонни, и в последние три месяца мы просто менялись ролями, если было нужно. Мы сделали для Бонни подушку, которую она носила под платьем для беременных. Я осветлила волосы и на приеме у врача представлялась как Бонни. Она купила черный парик и представлялась моей подругой, в нем она провожала меня в больницу, когда меня отвезли в родильную палату.

Мэл вздохнула. Она поняла, что означают волосы, «похожие на проволоку». Сколько раз она читала и перечитывала ту строчку, раздумывая над тем, что за этим скрывалось.

— Но что было после того, как вам удалось провернуть эту аферу? Вы не чувствовали укоров совести?

— Тогда нет. — Хелен подняла глаза, ее красивое лицо исказилось от боли. — Все эти мучения пришли позже. Мы с Бонни были похожи на маленьких девочек, которые играют в куклы. Мы обе были рады, что нашли решение наших проблем. Последние три месяца беременности я была очень счастлива. Мы все с Бонни делали вместе: украшали детскую кроватку, шили одежду, обустраивали твою комнату. Бонни стала матерью еще до твоего рождения.

Мэл разрывалась от противоречивых эмоций. С одной стороны, она знала, что это правда, и пыталась ее принять. Но с другой стороны, она цеплялась за добрые, нежные эпизоды своего детства и не могла поверить в то, что Бонни не была ее настоящей матерью.

— Как бы я ни упрекала себя, но по крайней мере я не отдала своего ребенка незнакомцу, — сказала Хелен хриплым голосом. — Бонни была рядом со мной во время родов, она взяла тебя на руки сразу после того, как ты родилась. С того самого момента она тебя полюбила. Когда мы принесли тебя домой в Чеснат, она полностью ухаживала за тобой. Казалось, что она была твоей настоящей матерью.

— А Джон? Он знал об этом?

— Он вернулся из Америки в начале января. Он так был рад увидеть свою дочь, что не расспрашивал ни о чем. Никогда в жизни я не видела мужчину, который бы был таким замечательным отцом, как Джон. Он души в тебе не чаял.

Мэл знала, что это была правда. Она помнила, как он ее купал, мыл ей волосы. Он был внимателен к ней, и у него всегда находилось для нее время.

— Разве у тебя не было сомнений?

После этих слов Хелен сорвалась. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Мэл хотелось обнять ее и успокоить, но она не могла.

— Их было очень много, — всхлипнула она. — Джон и Бонни могли дать тебе все, а у меня ничего не было. Было время, когда мне хотелось схватить тебя и убежать, но тогда я зашла уже слишком далеко. Тебя записали как ребенка Джона и Бонни. Их родители, друзья Джона, родственники — все стояли в очереди, чтобы посмотреть на тебя. Каждый день приходили открытки и подарки. А мне некуда было тебя забрать.

Мэл замолчала, раздумывая над сказанным. Дружба между Бонни и Хелен не вызывала сомнений. Их отношения очень напоминали Мэл их с Би дружбу. Если бы они с Би оказались двадцать лет назад в таком же положении, они могли бы поступить так же.

— Но если вы вместе прошли через все это, почему же вы расстались?

Хелен вытерла лицо кружевным платком.

— Мы договорились. Я буду тетей Элли, подругой семьи, а Бонни должна была каждый месяц писать мне письма, присылать фотографии и обстоятельные доклады о тебе. Тогда я сказала Бонни, что боялась зависти, которая могла прокрасться между нами. И я была права, так и вышло.

— Конрад рассказывал мне, что вы стали большой звездой после фильма «Сохо». Думаю, Бонни это не понравилось?

От ужаса глаза Хелен широко раскрылись.

— О нет, все было не так. Никто не радовался моему успеху так, как Бонни. Она вырезала каждую статью обо мне, сотни раз ходила на мои фильмы. Она была так рада, что я добилась своего. Нет, Бонни не завидовала, завидовала я.

Мэл ожидала, что Хелен будет во всем обвинять Бонни. Но когда она честно призналась, что сама во всем виновата, и лестно отозвалась о старой подруге, Мэл посмотрела на нее совсем с другой стороны. Хелен не пыталась оправдываться. Мэл вдруг поняла, что этой женщине можно доверять.

— Ты же знаешь, какая у тебя была жизнь в первые четыре года, — начала объяснять Хелен. — Несмотря на то что ты была слишком маленькой, чтобы все запомнить, в тебе осталась та любовь, которую Джон и Бонни тебе подарили. Их жизни вращались вокруг тебя. В то время я в основном жила в Америке, но когда приезжала в Англию, я не могла пробыть в их доме больше двух дней. Мне было слишком больно смотреть, как они наслаждаются твоей любовью. Я посылала подарки, писала письма и звонила, но мне всегда приходилось напоминать себе, что ты их ребенок, а не мой.

— Что же случилось?

— В июне 1954 года я приехала тебя навестить. Тогда тебе было четыре с половиной года. Я думала приехать ненадолго, как и раньше, но Джона тогда не было в городе. В его присутствии я всегда боялась себя выдать, потому что терялась, когда видела тебя, Мэл. Мне казалось, что я смотрела на себя в детстве. Ты была толстенькой серьезной девочкой с большими добрыми глазами. Когда ты брала меня за руку, мне казалось, что кто-то вонзает мне нож в сердце. У меня был великолепный дом в Голливуде, большая машина, деньги, дорогая одежда и миллионы фанатов. Но за те два дня, во время которых мы гуляли по пляжу, ходили на ярмарку в Гастингс и ели сладкую вату и мороженое, я поняла, что ради тебя готова бросить все. На вторую ночь Бонни намекнула, что мне лучше вернуться в Лондон, но я проигнорировала ее замечание. Я думала только о себе — я хотела провести с тобой как можно больше времени.


Хелен услышала, как Бонни вздохнула, и повернулась. У нее в руках был журнал, но вряд ли она его читала. Вчера на пляже Бонни была такой же, как в восемнадцать, — ослепительной, взбалмошной, с развевающимися волосами. Она говорила о друзьях и соседях, смеялась без всякого повода, а когда Камелия отошла подальше, отметила красоту мужских тел на пляже. Все было так, как в старые времена. Но сегодня она была другой, стала более замкнутой. Хелен знала, что надо бы спросить, в чем дело, но не стала. Она боялась услышать ответ.

Камелия положила последний кусочек в картинку-загадку.

— Вот так, — пробормотала она, хлопая ручками. — Подойди, посмотри, мамочка, я закончила.

— Я занята, — угрюмо ответила Бонни. — Я посмотрю позже.

Тон матери не показался Камелии странным. Она встала из-за стола, пробежала через комнату к окну, забралась на стул и стала смотреть на улицу.

— Подойди, посмотри, тетя, — сказала она. — Там водопад.

Хелен подошла к окну. Переполненные водоотводы больше не выдерживали сильного дождя и ветра, вода бурной рекой стекала по мостовой, бушуя у ступенек старых домов.

Хелен так скучала по Англии, по таким старым, тихим улочкам, как эта, по жареной рыбе с картошкой, завернутой в газету, по веселью в пабах и по летнему дождю. Во всем мире не было такого дождя, как в Англии, свежего, нежного и чистого, у него даже запах был особенный.

— Боже мой! — засмеялась она. — Хорошо, что есть ступеньки, иначе мы бы уже уплыли.

— Если бы у нас была маленькая лодка, мы могли бы пустить ее по улице, — проговорила Камелия мечтательным голосом, прижимая свой маленький носик к оконному стеклу.

Хелен посмотрела на своего ребенка и вновь ощутила старую боль утраты. За эти два дня она поняла, насколько пустой была ее жизнь.

Хелен взглянула на свое зеленое шелковое платье и туфли в тон.

— Если мы наденем плащи и резиновые сапоги, то сможем пускать кораблики, — предложила она.

Камелия повернулась к ней, в детских глазах зажегся интерес.

— Ты хочешь сказать, сейчас?

— Почему бы и нет? — рассмеялась Хелен. — Давай я расстегну твое платье и ты наденешь что-нибудь старое. Бонни, ты не возражаешь?

Бонни оторвалась от журнала.

— Если ты настолько глупа, чтобы пускать корабли в сточной канаве, то это твое дело, — бросила она.

Хелен, возможно, передумала бы, если бы Камелия не побежала переодеваться. Было нечестно портить радость ребенку из-за того, что взрослые хотят поспорить.

Так Хелен еще никогда не веселилась. Она была в старом плаще и сапогах Джона, Камелия надела желтый дождевик, пальто и ботинки. Они поднялись к «Мермайд Инн», расположенному в начале улицы, и стали бросать в воду бумажные кораблики, которые сделала Хелен.

Корабли кружились, переворачивались и тонули, один наплывал на другой, Камелия бежала за ними и смеялась.

— Мой побеждает, нет, твой! — кричала она Хелен.

Хелена видела, как отодвигались шторы в соседних домах. Людям было интересно, кто создает столько шума. Но ей было все равно, что они подумают. Два первых корабля утонули, наполнившись водой, но они с Камелией быстро сделали еще.

Они совсем забыли о времени, не обращали внимания на то, что промокли, и только тогда, когда дождь стих, а поток воды превратился в тоненький ручеек, они вернулись домой.

Хелен сняла пальто и ботинки в прихожей, а потом повернулась и посмотрела на Камелию. Она упала пару раз и промокла.

— Раздевайся, — сказала Хелен, помогая девочке снять платье через голову, а заодно и нижнюю рубашку. — Снимай носки и колготки.

Увидев пухленький животик и голенькую попку, Хелен не удержалась и схватила Камелию, стала ее щекотать и пощипывать. Она не видела, как к ним подошла Бонни.