— Что ты делаешь? — спросила она. Услышав грубый тон Бонни, Хелен сразу же отпустила ребенка.

— Мы просто играли, — ответила она и покраснела, как будто ее поймали на горячем.

— Это было классно, мам! — возбужденно произнесла Камелия, ее щеки горели. — Тебе тоже надо было пойти с нами.

— Я прекрасно понимаю, когда я лишняя. — Бонни повернулась и пошла обратно в гостиную.

— Иди, переоденься, — сказала Хелен, хлопнув Камелию по голенькой попке. — Поиграй пока с куклами, а я поговорю с твоей мамой.

Когда Хелен вошла в гостиную, она заметила, как Бонни выливает остатки джина себе в стакан.

— Не порть мне радость, Бонни, — попросила Хелен. — Я так редко ее вижу.

Бонни холодно посмотрела на Хелен.

— Что же тогда, лучше отправить Камелию под дождь? Она же может простудиться!

— Не смеши, — нервно засмеялась Хелен и закрыла дверь, чтобы Камелия не услышала. — Сейчас середина лета. К тому же лучше погулять на свежем воздухе, чем сидеть в четырех стенах и смотреть, как ты напиваешься.

Как только эти слова слетели с губ, Хелен сразу же пожалела о сказанном. От гнева глаза Бонни потемнели.

— Ты думаешь, что ты самая умная?! — Бонни подскочила и схватила бутылку со стаканом. — Ты приезжаешь сюда с новой одеждой, игрушками для Камелии, будоражишь ее своим повышенным вниманием. Я не хочу, чтобы ты приезжала.

Хелен сразу поняла, что это не обычная ссора, которую можно будет забыть и позже посмеяться. Бонни выражала негодование всем телом, похоже, она уже давно готовилась к этому разговору.

— Ты же не серьезно это говоришь? Как же наши обещания и наша дружба? — Хелен говорила тихо, ее сердце замерло от страха. — Разве это ничего не значит?

— Я сдержала свои обещания. Я люблю Камелию, забочусь о ней. В ней вся моя жизнь! — выкрикнула Бонни. — Но ты недовольна своим положением, правда? Весь мир упал к твоим ногам, и теперь тебе нужна Камелия.

— Конечно, мне хотелось бы быть рядом с Камелией, — ответила Хелен. — Каждый раз, когда я смотрю на нее, я жалею о том, что сделала. Успех не может заглушить материнский инстинкт. Но я знаю, что вы с Джоном ее любите, вы ее отец и мать. Я не хочу ее травмировать.

— Не хитри со мной! — крикнула Бонни и сильно ударила Хелен по лицу.

Хелен поднесла руку к щеке, которая болела, но сильнее, чем этот удар, ее поразила злоба в голосе Бонни.

— Я не хитрила. Я говорю искренне — я желаю Камелии только добра.

— Тогда исчезни из моей жизни раз и навсегда. Я не хочу, чтобы ты приезжала сюда и напоминала мне, что Камелия на самом деле не мой ребенок. Я чувствую себя ненужной.

— Это глупо, Бонни. — Хелен понизила голос, опасаясь, что Камелия может войти. — Ты очень хорошая мать. Ты хотела семью и дом, ты всего достигла. У тебя много друзей, люди тобой восхищаются. Может быть, я и знаменита, но моя жизнь пуста, Бонни. Ты даже не представляешь насколько.

— Очень плохо, — фыркнула Бонни. — Если твоя жизнь стала пустой, это еще не означает, что ты можешь приходить сюда и калечить наши жизни. Убирайся и больше никогда не приходи.

— Ты же не серьезно, Бонни? — Хелен заплакала, испугавшись решительности, с которой прозвучали эти слова.

— Еще как серьезно! Если ты снова приедешь, я тебя уничтожу. Я пойду в газеты и поведаю столько грязи о тебе и о твоем драгоценном извращенце Эдварде, что Голливуд от тебя тоже отвернется.

— Бонни, послушай себя! — Хелен схватила подругу за запястья. — Все, что ты скажешь обо мне, в первую очередь навредит тебе. Я потеряю только деньги. А ты можешь потерять мужа и ребенка. Я говорила, что твоя ревность когда-нибудь сыграет с нами злую шутку. Я уйду из твоей жизни, если ты этого хочешь, но не смей мне угрожать.

— Это не ревность, — упрямо возразила Бонни. — Я просто хочу, чтобы моя дочь была со мной. Я хочу покоя. У меня все валится из рук, когда я думаю о том, что каждый месяц я должна писать тебе и ждать, что ты появишься с минуты на минуту. Я не могу смотреть на Камелию и видеть, как ты оглядываешься на меня. Ты не нужна мне здесь.

Хелен упала на стул и закрыла лицо руками. Она хотела сказать Бонни, что Камелия — это и ее жизнь, что без нее она погибнет. Но она давно чувствовала, что этот момент когда-нибудь наступит. Наверное, это доказывало то, насколько Бонни любит Камелию.

— Ладно, твоя взяла, — сказала она наконец. — Я уйду из твоей жизни, но не ради тебя, а ради Камелии и Джона, потому что они ни в чем не виноваты, и я не хочу, чтобы они страдали. Я не вернусь, если только ты не передумаешь и не попросишь меня об этом.

— Я не хочу, чтобы ты присылала подарки, — сказала Бонни, становясь в позу. — Ты не нужна нам.

Эти последние слова были самыми жестокими. Хелен посмотрела на Бонни, и слезы вновь потекли по ее лицу. Этими словами она разрушила все, что когда-то было между ними, — любовь, веселье и дружбу. Эдвард был прав: она ядовитая.

— Слава Богу, что ты вышла замуж за Джона, — произнесла Хелен и повернулась к двери. — По крайней мере, он знает, как воспитать в Камелии добрые качества.

Прощание с Камелией было для нее невыносимым. Когда Хелен вошла в комнату, девочка прыгнула ей в объятия и повисла как клещ. Было понятно, что она услышала часть разговора.

— Мама не хотела быть грубой, — сказала она Хелен, при этом в ее темных глазках стояли слезы. — Иногда она сердится на меня, но потом всегда просит прощения.

Хелен ответила, что ничего страшного не случилось, что ей все равно надо возвращаться в Лондон.

Прижимая ребенка к себе, она на минуту представила, как бежит по ступенькам с дочкой на руках. Она могла позволить себе нанять адвокатов, чтобы отобрать Камелию. Она могла бы получить одобрение общественности, если бы рассказала всю историю.

Но она сразу же отбросила эту идею. Джон этого не заслужил, к тому же безопасность и счастье Камелии пошатнутся. Это будет таким же неправильным поступком, как тот, когда они с Бонни заключили договор.


Хелен пододвинулась в кресле вперед и дотронулась до руки Камелии.

— Когда я выходила с чемоданом, ты сбежала ко мне по ступенькам, — продолжала она. — «Еще один поцелуй», — вот и все, что ты сказала. У меня было такое чувство, что мне в сердце воткнули нож.

Мэл тихо плакала на протяжении всей истории, когда стала вспоминать отдельные фрагменты. Она помнила, как они гоняли бумажные кораблики, как вода хлюпала под резиновыми сапогами. Эти воспоминания остались в ней, но она не помнила своего друга, с которым они тогда были вместе. Но Хелен напомнила еще и о тех событиях, которые происходили на протяжении нескольких последующих недель. Бонни плакала, никуда не выходила, очень часто в ее руках была бутылка, а с лица не сходило унылое выражение. И еще одно из самых печальных воспоминаний: Бонни подошла к альбому, достала бумаги и фотографии, разорвала их, бросила в огонь, а потом заплакала.

Теперь Мэл понимала, почему Бонни никогда не говорила о своей знаменитой подруге, почему она пристрастилась к алкоголю и почему она встретилась в то лето с Джеком и Магнусом. На этот раз Мэл не оттолкнула руку Хелен, она позволила ей к себе прикоснуться.

— Я продолжала писать даже после того, как пообещала, что не буду, но письма всегда возвращались. На них была пометка, написанная почерком Бонни: «адресат не принимает от вас писем», — сказала наконец Хелен, вытирая платком расплывшуюся тушь. — Мне очень хотелось узнать, как ты поживаешь, как ты выглядишь, но я ни от кого не могла получить этой информации, не вызвав подозрений. Сейчас я думаю, что мне надо было приехать в Англию, в Рай. Но я думала, что, если не буду вмешиваться, вам всем будет лучше.

— Что Бонни собиралась рассказать о тебе? — осторожно спросила Мэл. Это, наверное, был последний секрет.

— Что сэр Маелз Гамильтон — мой отец, — сказала Хелен.

У Мэл отвисла челюсть.

— Нет, не может быть!

— Не только у тебя неизвестные родители, — произнесла Хелен, улыбнувшись. — До восемнадцати лет я думала, что мой отец Том Фостер, портовый грузчик, который был убит на работе еще до моего рождения. Моя тетя Марлин рассказала мне правду, когда я навещала ее в больнице. Тогда прошло много времени после смерти матери. Секреты, похоже, особенность нашей семьи, не правда ли?

— Это невероятно. Но почему твоя мать не сказала об этом ничего?

— Поли тоже была танцовщицей. Она влюбилась в женатого человека, который, между прочим, был еще и титулованной особой. Когда она узнала, что беременна, то сбежала, чтобы уберечь его от позора. Она воспитывала меня сама, говоря всем, что овдовела. Но Маелз сам хотел рассказать тебе свою историю. Когда Бонни угрожала меня опозорить, Маелз не знал, что я его дочь. Я была только его протеже. Но вскоре он все узнал, когда Бонни написала ему письмо.

— Это объясняет его ответное письмо, — вздохнула Мэл. — Боже, Боже! Он твой отец! Магнус сказал, что Ник заметил сходство между мной и сэром Маелзом и подумал, что он мой отец.

— Я знаю, — улыбнулась Хелен. — В тот день, когда я приехала к Магнусу, все сразу встало на свои места. Я всегда была уверена, что поступаю правильно, умалчивая о тебе и о Маелзе, но на самом деле все это время вы были в опасности, несмотря на то что я была уверена в том, что защищаю вас.

— Все так запутанно, — вздохнула Мэл. — Я не могу собраться с мыслями. Я все еще не понимаю, зачем Эдварду надо было убивать Бонни.

— Мы узнаем это только тогда, когда Эдварда поймают и он во всем признается, — сказала Хелен. — Но я должна тебе еще кое-что сказать, потому что с этим связаны мотивы Эдварда. Я превратилась в ничто, когда вернулась из Англии после того, как поругалась с Бонни и попрощалась с тобой. С того момента, как я покинула тебя, Джона и Бонни, я постоянно страдала от депрессий. В первые четыре года я кое-как справлялась, потому что Бонни писала мне письма и я могла в любой момент позвонить. Но как только я потеряла с вами связь, мне стало очень плохо. Тогда мне помог Эдвард. Он был таким другом, о котором можно только мечтать. Я думаю, что, когда он узнал правду о твоем рождении, он решил, что я стала такой из-за страха разоблачения. Если бы он признался мне, что знает правду, я объяснила бы ему, что мое психическое состояние ухудшилось из-за горя, а не из-за страха. Тогда у этой истории был бы другой конец.

— Бонни сказала Магнусу и Джеку, что они мои отцы, ради того, чтобы привлечь к себе внимание?

Хелен была удивлена и одновременно тронута проницательностью Мэл.

— Да, думаю, да, милая. Понимаешь, именно ко мне она обращалась, когда была в беде или когда ей нужно было подтверждение того, что ее любят. Мне грустно думать о том, что ей пришлось связаться со своими прежними любовниками и поломать их жизни только ради собственного удовольствия, учитывая то, что у нее был муж, который ее боготворил. Бонни — это Бонни, импульсивная, взбалмошная, смешная выдумщица. Но все же я понимаю, почему она это сделала. Надеюсь, ты тоже?

Мэл кивнула. У нее в горле застрял комок. Хелен была такой же, как говорил Магнус, — великодушной, честной и щедрой. Последнее замечание о Бонни говорило о многом: это было доброе и правдивое описание.

— Мы можем стать друзьями? — тихо спросила Хелен. Она смотрела на Камелию так, как будто от ее ответа зависела ее жизнь.

— Я не знаю, кем мы можем стать, — честно призналась Мэл. — Здравый смысл подсказывает мне, что я должна радоваться. У меня есть мать и дедушка, нашей любви с Ником ничего не угрожает. Но я все еще в шоке и немного разбита.

— Еще бы. Новая семья никогда не сможет смягчить боль утраты после смерти Бонни, и мы никогда не сможем ее заменить.

Мэл кивнула.

— Думаю, что да. Я любила ее. Она была не очень хорошей матерью, не считая того времени, когда был жив отец. Но нам было весело вместе, и это было так приятно.

— Я тоже ее любила, — нежным голосом проговорила Хелен и дотронулась до шрама на щеке Камелии. — Я тоже ее любила. Ты и я — мы видели другую Бонни, которая скрывалась под маской алчности и коварства. Он была как бенгальский огонь — слишком горячая для того, чтобы ее можно было успокоить прикосновением, но яркая и красивая. Мы обе страдали, потому что заботились о ней, но, наверное, это поможет нам обеим.

— Она не хотела бы состариться и сморщиться, — вздохнула Мэл. — А если бы она осталась жить, она уничтожила бы всех нас так или иначе.

— Где бы она сейчас ни была, я уверена, что она смеется над всем этим, — улыбнулась Хелен. — Может быть, если мы будем думать об этом, мы сможем это пережить.

Они обе замолчали. Мэл вспомнила ту ночь на Фишмаркет-стрит. Ей было тогда пятнадцать лет, она плакала из-за того, что толстая и некрасивая. Бонни успокоила ее, сказав, что когда-то у нее была подруга, которая тоже была толстой, но потом превратилась в красавицу. Теперь Мэл понимала, что сердце Бонни не ожесточилось по отношению к Хелен. Эдвард, должно быть, убедил ее в том, что поможет им встретиться.