Мэл перестала плакать, она была потрясена его злостью.

— Хелен отдала за тебя свою жизнь, — прошипел Ник сквозь стиснутые зубы. — Она думала, что Эдвард не будет в нее стрелять. Но какие бы мысли у нее ни были, она действовала, повинуясь инстинкту. Не преуменьшай значение этого поступка, говоря, что ты не сможешь вынести похороны. Маелз и мой отец тоже сражены горем, не только ты одна, Мэл. Соберись!

Его гневная речь впечатлила Мэл больше, чем что-либо другое за эти долгие дни после смерти Хелен. Она молча всунула другую руку в рукав пиджака.

— Вот так-то лучше, — сказал Ник одобрительно. — А теперь расчеши свои волосы.

Мэл сделала все, что ей говорили: накрасила губы помадой, надела черную шляпу с широкими полями, которую принес Ник. Она послушно выполняла все, что ей говорили, но ее внутренний голос твердил: «Тебе надо вынести это, попрощайся с Хелен. Но тебе не обязательно жить с этим чувством вины. Им всем скоро надоест тебя видеть. Завтра или послезавтра ты сможешь умереть, если захочешь».

— Ты должна поговорить сегодня с Маелзом, — добавил Ник. Он был рад тому, что Мэл хотя бы не сопротивляется. — Ты не представляешь, через что ему пришлось пройти за последние дни. Он не только потерял Хелен, но и сделал заявление в газеты.

Мэл уставилась на Ника.

— Подумай об этом, Мэл. Ему пришлось признаться перед своими младшими братьями и их семьями, обожавшими его покойную жену, в том, что у него был роман с танцовщицей, в результате которого появился ребенок. Он объявил об этом публично, — резко проговорил Ник. — Ему нелегко было это сделать, ведь ему уже за восемьдесят. Нужно также учитывать то, что он был в состоянии шока. Но он сделал это ради тебя: он признал тебя открыто, чтобы защитить от дальнейших страданий.

Губы Мэл задрожали. Всю неделю Ник пытался заставить ее прочитать газеты, но она отказывалась, как отказывалась спускаться вниз, есть больше двух ложек и открывать шторы. Ей стало стыдно. Ник был прав — она вела себя как ребенок.

Как только она вышла из комнаты, ее ослепил яркий свет. Она остановилась на верхней ступеньке и поразилась тому, что все вокруг было таким же, как всегда. Почему-то она думала, что все будет по-другому. Все же Мэл заметила непривычную тишину. Обычно откуда-то доносились голоса, легкий шум машин из кухни, стук печатной машинки или просто музыка.

Ник расценил нерешительность Мэл как продолжение паники. Крепко схватив ее за руку, он повел ее вниз по ступенькам.

— Постарайся спокойно принять сегодняшний день, — нежно предложил он. — Не забегай далеко вперед.

Командный тон Ника раздражал Мэл, особенно после того, как он так грубо разговаривал с ней в спальне. Она косо посмотрела на него, но не посмела дерзко ему ответить. Ник был очень взволнован, по его лицу было видно, что он устал.

Вдруг она осознала, что после того трагического вечера она еще ни разу не касалась Ника и не целовала его. Он поддерживал ее, говорил, что любит. Мэл надеялась, что он будет заботиться о ней, но не подумала о том, что ему тоже нужна ее поддержка.

— Прости, Ник, — прошептала она, взяв его за руку, повернулась к нему и поцеловала. — Я забыла о тебе, правда?

— Я напомню о себе через пару недель. — Он слабо улыбнулся. — Давай просто переживем сегодняшний день.

Когда они дошли до последнего пролета лестницы, их окутал насыщенный цветочный запах. Мэл перегнулась через перила и увидела, что по всему холлу расставлены букеты и венки из цветов.

— В последний раз, когда я считал, их было тридцать пять, — сказал Ник. — Но в церкви цветов в четыре раза больше. Хелен говорила, что фанаты забыли ее, но она ошибалась.

Слезы снова появились на глазах Мэл, но, когда из гостиной вышел Магнус, она быстро их вытерла.

— Хорошая девочка, — произнес он, улыбнувшись, но в его глазах отражалась та боль, которая была у него в сердце. Черный костюм и галстук смотрелись на нем так, словно он надел чужую одежду. — Ты поговоришь с Маелзом? Он здесь, — сказал Магнус, указывая на дверь гостиной.

Мэл побледнела. Она не хотела туда входить.

— Не пугайся, Мэл. — Магнус подошел ближе и положил ей руки на плечи. — Когда-нибудь тебе придется зайти в эту комнату. А что касается Маелза, то он храбрый старик, который потерял самого дорогого человека в своей жизни. И он твой дедушка.

Мэл взглянула в глаза Маелзу и почувствовала себя намного сильнее, увидев в них сострадание. Как всегда, Магнус оказался прав. Маелз нуждался в утешении больше, чем кто-либо другой. Мэл не понимала, почему она раньше об этом не подумала.

Маелз расположился в том же широком кресле, в котором он сидел во время их первой встречи. Когда Мэл остановилась в дверях, он поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

Ковер был тщательно вычищен, на нем не осталось ни следа, который мог бы вызвать воспоминания. Мэл была так поражена, увидев, как сильно изменился Маелз, что даже не заметила, как прошла по тому месту, где умерла Хелен. Казалось, будто вся его плоть растаяла, оставив только складки желтеющей кожи, нависавшей над воротником рубашки.

— Камелия! — произнес он дрожащим слабым голосом и с трудом сделал несколько шагов к ней навстречу. — Как ты, моя дорогая?

— Я… — сказала Камелия и замолчала. Она сняла шляпу и положила ее на журнальный столик.

— Были времена и получше? — попытался улыбнуться Маелз, но его красные глаза оставались грустными, а губы лишь слегка искривились. — Глупый вопрос, да? В моем возрасте пора уже знать слова, которые говорят в такие минуты, но если я и знал их когда-то, то все забыл.

Внезапно все то, что Ник сказал наверху, дошло до Камелии.

— Прости. — Она сделала несколько шагов и крепко обняла дедушку. — Мне давно надо было с тобой поговорить.

— О Мэлли, я понимаю, — пробасил он ей на ухо. — Я тоже боялся с тобой встречаться.

Камелия удивилась тому, что он назвал ее Мэлли. Как бы то ни было, она крепко его обнимала, и ей было все равно, как он ее называл.

— Джон и Бонни называли тебя так, когда ты была маленькой, — объяснил Маелз, нежно поглаживая ее волосы своей старой, жилистой рукой. — Тогда это имя казалось мне странным, потому что было похоже на Элли, но сейчас оно подходит тебе больше, чем любое другое.

На Камелию нахлынули воспоминания. Тогда ей было четыре или пять лет, она гуляла вместе с отцом в заливе Рая. Они смотрели на рыбацкую лодку, и Джон крепко держал ее за плечи. В трюме было полно серебристой рыбы, которая все еще шевелилась.

— Это сельдь, — сказал отец. — Часть рыбы будет продана свежей, а другую часть отвезут в дом для копчения. Она будет там висеть до тех пор, пока не засолится и не станет коричневой. Потом ее назовут «копченая селедка».

— Почему ее называют по-разному, ведь это одна и та же рыба? — спросила Камелия.

Джон взял ее на руки и поцеловал, при этом его усы защекотали ее щеку.

— Например, тебя зовут Камелия, но иногда это имя кажется мне слишком величавым, поэтому я называю тебя Мэлли.

— Маме не нравится, когда ты меня так называешь, — проговорила девочка. — Она говорит, что это звучит слишком просто.

— Мама считает, что копченая сельдь тоже слишком простая, — рассмеялся он. — Но мне нравится называть тебя Мэлли и я люблю копченую селедку. Для меня это особенные имена. Я ем копченую селедку, когда я в командировках, а когда я с тобой наедине, то зову тебя Мэлли.

Теперь Камелия понимала, почему Бонни так не нравилось это ласкательное имя. Дело было не в том, что оно звучало слишком просто. Оно было созвучно с именем Элли. Сейчас все встало на свои места: этот старик — ее единственный родственник, оставшийся в живых, и она должна заполнить в его жизни то место, которое всегда занимала Хелен.

— Я бы тоже хотела называть тебя по-особенному, — пробормотала Мэл, спрятав лицо на груди Маелза. От его черного костюма пахло нафталином. Мэл стало интересно, в этом ли костюме он был на похоронах своей жены. — Я не могу называть тебя Смайли — сейчас это уже неуместно.

Маелз некоторое время не отвечал, только прижимался щекой к волосам Мэл и крепко сжимал ее в своих объятиях.

— Есть еще слово «дед», — произнес он.


Мэл сидела на заднем сиденье катафалка. Справа от нее был Маелз, слева Ник, она крепко держала их обоих за руки. За ними в другой машине ехали Магнус, Антони, Джоан и Джули — горничная. За ними следовали девять или десять личных машин, в которых сидели друзья Хелен по съемочной площадке, а также члены клуба, познакомившиеся с Хелен в «Окландз». Все остальные поехали прямо в церковь, которая находилась в Келстоне. Солнце отражалось от блестящей поверхности машины, едущей впереди, посылая им в лицо яркие лучи и солнечные зайчики. Казалось неправильным то, что оно светило так ярко. Из-за цветов Мэл не видела гроба.

Они медленно тронулись и поехали вверх, мимо крытого плавательного бассейна, леса и через ворота. На деревьях осталось мало листьев, но те, которые опадали, казались последней данью Хелен.

Когда катафалк медленно проезжал мимо Видкломб-хилл, невероятно красивые виды Бата напомнили Мэл о том времени, когда она впервые приехала сюда. У нее даже дыхание перехватило от красоты, открывшейся перед ней. Город, выстроенный из прочного золотистого камня, возвышался над долиной. Он был таким же роскошным, как, наверное, и тогда, когда богачи переехали сюда, чтобы заселить эту долину.

В то первое утро Камелия поняла, что именно здесь ее место. Даже сейчас, после всего, что произошло, у нее было то же чувство.

— Красиво, правда? — грустным голосом спросил Маелз. — Хелен говорила, что, приехав сюда, она почувствовала, что вернулась домой.

Мэл сжала руку дедушки. Он тихо плакал, большие слезы катились по его щекам.

— Хелен вернулась домой, — прошептала Мэл. — И теперь она навсегда останется здесь.


Люди останавливались и склоняли головы, когда кортеж медленно проезжал по городу. Машины поехали по тихим улочкам, мимо Викториа-парк и свернули к деревне Келстон.

Комок подкатил к горлу Мэл, когда они поднимались по крутой, петляющей дороге в Келстон. На каждом повороте открывался невероятный вид: пологие зеленые холмы справа, а слева, внизу, река пробивала свой путь через зеленые поля. Камелия знала, что Хелен хотела поселиться здесь навсегда — если не в коттедже Келстона, то где-то поблизости. Магнус рассказывал, как Хелен, шутя, говорила: так как в этом месте время, казалось, стояло на месте, то, возможно, она никогда не состарится и не станет дряхлой. Тогда у нее будет время научиться всему, что она не успела освоить: печь пироги, варить варенье, отличать цветы от сорняков.

Процессии пришлось остановиться, так как по дороге медленно прошло стадо коров. Фермер тревожно обернулся, когда зазвонили церковные колокола, быстро согнал коров в поле, снял шляпу и замер, склонив голову, пока проезжал кортеж.

В любой другой день в Келстоне удивились бы, если бы в церковь пришло больше двух-трех человек. Но сегодня собралась большая толпа: скорбящие в темных одеждах, местные жители, надеявшиеся увидеть знаменитостей, целые стаи репортеров и полиция, которая пыталась организовать толпу так, чтобы можно было поставить машины.

— Шакалы, — прорычал Маелз, когда один репортер выбежал перед машиной, чтобы сфотографировать их. — Есть в них хоть капля совести?


Все ряды в церкви святого Николая были заняты, еще больше людей толпилось сзади. Огромные букеты отвлекали внимание от серых каменных стен, аромат цветов в воздухе и их красота соответствовали характеру Хелен.

Ник провел Мэл и Маелза в первый ряд. Камелия заметила среди гостей Конрада в одном из задних рядов. Грустные глаза за толстыми стеклами очков, неряшливая прическа и темный костюм Кона напомнили Мэл о том, что он любил Хелен еще задолго до того, как она узнала о ее существовании. Каким-то образом это помогло ей понять то, что все люди в церкви были связаны взаимной утратой.

Коллеги по съемкам внесли на плечах гроб, поставили его на возвышение у алтаря и заняли свои места. Мэл оглянулась. Она была поражена тем, сколько незнакомых людей было в церкви. Все были в темных костюмах и платьях, невозможно было отличить режиссеров, актеров и актрис, прилетевших из Голливуда, от тех, кто знал Хелен еще девочкой, когда она жила в Англии.

Мэл присоединилась к пению гимнов, двадцать третьего псалма и к молитве. Не проронив ни слезы, она скорбела в душе и не видела ничего, кроме гроба, стоявшего в нескольких шагах от нее. Когда священник занял свое место, Маелз взял Мэл за руку.

До этого момента она не замечала ничего, кроме голоса священника — мелодичного, глубокого, с легким акцентом Вест-Кантри. Но сейчас она увидела, что это был пожилой человек небольшого роста, полный, с копной белых волос и светло-голубыми нежными глазами.