– Так скажи же, какой из тех бриллиантов, с которыми ты сегодня танцевал, вызвал у тебя желание повидаться с Энн?

– Все. – Файнз рассмеялся. – Ты же знаешь, как я люблю красивых женщин, и будь такое возможно, я бы всех уложил в свою постель.

– Ты, Файнз, любишь всех женщин, а не только красивых.

– Верно. Дело в том, что мне нравится менять свои предпочтения – то одна женщина, то другая. По-моему, ужасно скучно остановиться на одной, как ты считаешь?

«Скучно остановиться на одной?» Раньше Чандлер тоже так думал, но теперь собирался именно так и поступить – после того как вор будет пойман.

– Хм. Уж не собираешься ли ты прийти к какому-то завершению?

– Черт побери, Данрейвен, конечно, нет. Не пугай меня в такую рань. Это не для меня. Чтобы я вдруг женился? – Он покачал головой. – Провалиться мне на этом месте, если я это сделаю. – Файнз взял бутылку бренди и щедро наполнил поставленный перед ним стакан.

Чандлер рассмеялся.

– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем такая картина: молодая леди сбивает тебя с ног и вынуждает пасть к своим ногам.

Файнз скорчил гримасу.

– Что за ужасная мысль. Скорее я паду ниц перед королем. Это, конечно, Эндрю заронил в твою голову всю эту чушь. Как раз вчера он мне сказал, что хотя бы один из нас должен начать вести себя прилично, пока еще общество не поставило на нас крест и не отвернулось, перестав видеть в нас женихов для своих дочерей. Ты можешь поверить в такой вздор?

– Мне он тоже говорил что-то подобное, но вряд ли такое возможно.

– Воистину. – Файнз сделал глоток. – Чертовски здорово, что деньги и титул смывают множество прошлых грехов. Можешь не сомневаться – как только мы подадим сигнал, барышни выстроятся в очередь, приготовив сундуки со своим приданым.

Чувствуя, что шуточки Файнза сегодня ему не по душе, Чандлер осушил свой стакан.

– Полагаю, пора по домам.

– Я только что пришел, – возразил его друг. – А где наш Эндрю?

– Он, без сомнения, уже отправился домой. Как ты совершенно правильно заметил, уже почти светает.

– Похоже, тебя все еще огорчает история с украденным вороном.

Чандлер постарался, чтобы лицо не выдано его негодования и отчаяния.

– Да нет, не особенно, – солгал он.

– Правда?

– Я уверен, что рано или поздно того, кто его украл, найдут.

– Да, но только может оказаться слишком поздно. Ворона нетрудно переплавить в кусок золота. И тогда все будет кончено – ворон исчезнет навсегда.

Чандлер стиснул зубы, а потом усмехнулся:

– Очень мило с твоей стороны напомнить мне об этом.

– Факты – вещь упрямая, Данрейвен, с этим ничего не поделаешь. – Файнз подкрепился добрым глотком бренди. – Вообще-то это вполне могло уже произойти.

– Да уж, умеешь ты поднять человеку настроение.

– В этом деле есть одна хорошая сторона. Такую вещь нелегко продать торговцу или коллекционеру. Она слишком узнаваема.

– Верно.

– Придется им ее расплавить.

– Черт побери, Файнз, хватит!

– Я не хочу, чтобы ты питал ложные надежды.

– Этого просто быть не может, когда ты рядом.

– Сколько же времени эта штуковина пробыла в вашей семье? Наверное, лет сто или около того?

Файнз никогда не понимал, когда нужно замолчать. Чандлер оттолкнулся от стола и встал.

– Так долго, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти вора и вернуть эту вещь.

– Не стоит уходить в таком раздражении, – сказал Файнз. – Я еще не допил.

– Зато я допил.

– Вижу, ты злишься, потому что я ходил к Энн и заставил тебя столько прождать.

Чандлер улыбнулся.

– Я бы в жизни не стал завидовать ни другу, ни врагу, зная, что тот ходил на свидание к любовнице. И тебе это известно. Но завтра днем у меня деловая встреча.

– Кстати, об Энн и любовницах. Ты уже нашел себе новую?

– Нет, пока ищу.

Чандлер понял, что снова солгал. Он вовсе не искал любовницу, но объяснять все это Файнзу ему не хотелось. Он и сам не знал, когда это произошло, но у него вдруг пропало желание делиться с друзьями всеми своими мыслями и поступками.

– Ты всегда был разборчив, Данрейвен.

– Нет, Файнз, просто ты никогда не был достаточно проницательным.

– Причин не было. Я думаю, лучше всего попробовать их всех. Миниатюрных, высоких, совсем юных и тех, что постарше. – И Файнз проказливо улыбнулся. – Каждая восхитительна по-своему. Я дам тебе знать, если услышу о ком-то доступном.


«Это самый лучший и одновременно самый плохой сезон для лондонского света. Общество расцветает пышным цветом элегантных приемов и содрогается, потрясенное тем, что в его среде появился светский вор».


– Боже милосердный, Миллисент, ты просто убиваешь меня. Почему, скажи на милость, ты считаешь, что нашим читателям понравится такое вступление? – И, тяжко вздохнув, Беатриса медленно погладила Гамлета.

Миллисент совершенно не понимала, как тетка может ясно мыслить в такую рань. Уже светало, а они сидели в теткиной спальне с зажженными лампами и занимались окончательной шлифовкой статейки лорда Труфитта, чтобы она могла появиться в вечерней газете. Миллисент считала, что ее вступление – превосходное описание того, что происходит в этом сезоне.

Но не стоило огорчать тетку. Ведь правку можно внести и в уже написанное, прежде чем положить статью в конверт, который будет доставлен по нужному адресу, как это делается каждое утро.

– Право, тетушка, не расстраивайтесь. Вспомните, когда вы волнуетесь, Гамлет тревожится. Я забыла, что вы действительно говорили, будто читатели скандальной хроники не любят избытка реальности. Не беспокойтесь, я переделаю.

– Слава Богу. – Тетка нежно погладила Гамлета по голове, а тот шумно лизнул ей руку. – Ты здесь для того, чтобы помочь мне сохранить эту работу, а не стараться, чтобы я ее потеряла. «Самый плохой сезон», вот уж, право! Мы должны писать только то, что нашим читателям хочется читать. Они не считают это скандальными статейками, ведь мы пишем о погоде и об изысканном обществе.

– Я понимаю. Я больше не забуду и рада, что вас не смутила строчка из Шекспира, которую я добавила в последнюю минуту .

Леди Беатриса некоторое время обдумывала свой ответ, а потом сказала:

– Да, должна признаться, что она не вызвала у меня возражений. Она показалась мне довольно умной. Мне всегда нравились его вещи, особенно сонеты. Вот почему я посылала тебе столько его книг все эти годы. Но все же сначала ты могла бы посоветоваться со мной.

Миллисент молча выслушала упрек.

– Цитата, кажется, подходит к тому, что мы написали. Полагаю, здесь все в порядке, но, дружочек, ты не должна добавлять ничего после того, как мы все закончили, не поставив меня в известность.

– Буду помнить.

– Уж постарайся, пожалуйста. А теперь скажи, ты уверена, что лорд Данрейвен лично ищет светского вора?

– Да. Правда, я еще не видела никого из «скандальной троицы». Но на обоих приемах, где мы были, о них говорили очень много.

– О них всегда много говорят, и я уверена, что очень скоро ты их увидишь. Они, как правило, рано уходят с балов, чтобы поиграть в карты или посетить интимные вечеринки, куда даже мне нет хода. Слушай все, что они скажут, но не позволяй никому из них уговорить себя прийти к нему на свидание.

– Конечно, тетя. Пусть это вас не беспокоит, – сказала Миллисент, чувствуя себя несколько виноватой, поскольку именно сегодня вечером она осталась наедине с красавцем мужчиной. Нужно постараться, чтобы такого больше не повторилось.

– Я уверена, дружочек, ты будешь вести себя превосходно. Но все же интересно, что думает лорд Данрейвен о том, чтобы остепениться и обзавестись женой? Очень жаль, что я сама не могу нигде бывать. Я знаю, какие вопросы задавать, чтобы не вызвать подозрений.

– Я была осторожна.

– Я знаю. Но всегда очень интересно услышать, что происходит у этих графов.

– Насколько я поняла, тетя Беатриса, лорд Дагдейл в этом году уделяет больше внимания барышням и дольше остается танцевать на балах.

– Ах, как было бы замечательно, если бы кто-то из них наконец женился. Может быть, теперь, когда графам уже под тридцать, они наконец-то станут взрослыми. Но потерять их будет ужасно жаль. Все эти годы они поставляли такой славный материал для нашего раздела, что стоит им жениться и свет утратит к ним всякий интерес.

Миллисент заметила, что на лице у тетки появляется мечтательное выражение, стоит ей заговорить о своей работе.

– Мне кажется, ваше занятие доставляет вам истинное удовольствие, – сказала она.

– Воистину так, дружочек. Просто не могу себе представить, что было бы, не будь у меня этой колонки. Я этим живу. Ну да ладно. Не было ли еще чего-нибудь интересного?

Миллисент сразу же вспомнила о джентльмене, с которым встретилась в коридоре непарадной части дома. Ее потянуло к этому человеку так, что она встревожилась. Он был единственным из всех встреченных ею в Лондоне мужчин, с кем она хотела бы еще увидеться.

Миллисент очаровали его невероятно синие глаза, его манера наклонять голову и усмехаться приветливо и обезоруживающе. Она не могла забыть, как по коже у нее побежали мурашки, когда он, не скрываясь, окинул ее одобрительным взглядом. А потом предложил ей карандаш. А потом дал ей уйти.

Но кто он – джентльмен или повеса?

Миллисент мысленно встряхнулась. Что это она размечталась! Она ходит на балы, чтобы выполнять теткину работу, а не мечтать о любезных повесах. Он был весьма дерзок – сначала не давал ей уйти, потом погладил по руке и послал ей воздушный поцелуй, такой дразнящий, что она почти ощутила его нежность на своей щеке. К тому же она не исключала, что он мог оказаться женатым негодяем.

У них в городке несколько красивых молодых людей пытались уговорить ее принять их предложение, но Миллисент ждала того, с кем ей захочется быть вместе каждый день до самого конца.

Интересно, вызовет ли у нее такие чувства тот безымянный джентльмен, с которым она встретилась вчера вечером? Миллисент хотелось увидеть его снова. Ей было интересно, ощутит ли она опять то захватывающее дух удивление, если во второй раз заглянет ему в глаза.

Отец оставил Миллисент хорошее приданое, и ей не нужно выходить замуж, чтобы стать обеспеченной. Она хочет выйти замуж по любви.

Но тетя Беатриса дала понять, что девушка приехала сюда, чтобы выполнить ее поручение. Если она при этом получит удовольствие, проводя сезон в Лондоне, пусть будет так, но не это сейчас самое главное. И все же Миллисент не могла не думать о предстоящем вечере и не ждать его с совершенно иным чувством, чем это было вчера.

– Поспеши, дружочек, не нужно так долго думать. Мы должны все закончить до того, как я усну. Не слышала ли ты еще чего-то, о чем нужно написать?

– Нет, ничего кроме того, о чем я уже вам сообщила. Сегодня я постараюсь все сделать лучше.

– Я хочу, чтобы ты поняла, что требуется определенное умение слушать и выделять хорошую сплетню из простой болтовни, не стоящей упоминания в печати. Только не спеши, когда будешь переписывать статью, чтобы не наделать ошибок, и проследи, чтобы Филлипс вовремя доставил ее.

– Считайте, что все уже сделано.

– Великолепно! – Глаза Беатрисы закрылись. – А теперь оставь меня, Миллисент. Мне нужно поспать. – Вдруг она резко открыла глаза. – Не забудь запечатать конверт гербом Труфитта.

– Я позабочусь обо всем, – тихо сказала Миллисент, жалея, что нельзя наклониться и ласково поцеловать тетку в лоб, потому что рядом с ней лежал, свернувшись, бдительный Гамлет.

– Спите, тетя Беатриса, и пусть вам приснятся всякие приятные вещи. Все будет хорошо.

Миллисент на цыпочках вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь. Она прошла по темному коридору в свою спальню и послала горничную Гленду вниз за чаем. Потом зажгла лампу, стоявшую на маленьком столике, который принесли к ней в комнату, и принялась мучительно медленно переписывать статью, внося все исправления, которые предложила тетка, и радуясь, что раздел светской хроники не очень велик.

Миллисент выбрала перо и окунула в чернильницу, но его заостренный конец не коснулся бумаги – она отложила перо. Вместо этого она взяла свой ридикюль и, открыв его, вытряхнула на стол содержимое: носовой платочек, очки, бальную карточку, атласную ленту и два карандаша.

Сердце у нее забилось, когда она увидела карандаш, который уговорил ее взять заинтриговавший ее джентльмен. Она сжала карандаш в кулаке, потом медленно разжала пальцы и покатала карандаш между пальцами. Неожиданно ей стало очень приятно.

Миллисент вспомнила, что она почувствовала, когда он коснулся ее руки в перчатке, нежно, но настолько явно, что не было никаких сомнений – он перешел за грань приличий. Какая дерзость! Он ведь не знал, как она на это прореагирует, и все же понадеялся, что она не позовет на помощь и не даст ему пощечину. И оказался прав. Ясное дело, это был беззастенчивый шалопай – вести себя так развязно с леди, которой он даже не был представлен!