Натан никогда не позволял себе расслабиться и отстать от времени. Занялся гимнастикой, трудился над животом, начинавшим округляться, над бедрами, слегка раздавшимися, сел на диету и сбросил лишний вес. Аппетит остался зверским, но усилием воли Натан заставлял себя есть протеиновую и карбогидратную пищу. От чего он никак не мог отказаться — это от мороженого. В концов концов он только человек.

Это была суровая борьба. Но она того стоила, думал Розен, не без тщеславия рассматривая себя в большом настенном зеркале. Солидные мускулы. Подбородок чист, никаких намеков на жир. Да волосы поредели, на висках появилось серебро, но тут уж ничего не поделаешь. А в общем, он собой доволен. Женщины по-прежнему обращали на него внимание: строили глазки в гимнастическом зале, пока он бегал, на вечерниках, на играх в бейсбол. Да, Нат Розен много времени отдавал физическим упражнениям.

Он встречался с несколькими женщинами, знакомства обычно происходили на светских приемах, но это были недолгие связи. После женитьбы, длившейся чуть больше пяти лет, тесных и длительных отношений не поддерживал ни с кем, но это его не беспокоило. После нескольких лет верности отъявленной эгоистке Розен наслаждался свободой и получал от нее все, что хотел. Но если появится его человек — честный, преданный, все равно следует быть осторожным. Он уже совершил ошибку.

Розен включил кофейник, ожидая, когда приятный горьковатый аромат заполнит кухню. Он любил утро, которое мог посвятить только себе, психологически готовясь к предстоящему рабочему дню «Вестсайд» хороший журнал, а с тех пор, как он за него взялся, еще и весьма доходный.

К тому же ходили слухи, что его могут продвинуть дальше Генри Бирнбаума, директора отделения Восточного побережья, должны были снять, и президент Мэтью Гуверс сказал Натану, что он первый в списке потенциальных кандидатов.

Директор. Неплохо бы в сорок лет, подумал Натан и выглянул в окно, выходившее на Центральный парк, любуясь чистым голубым небом солнечным светом и наслаждаясь ощущением собственного успеха.

Наверное, он излишне суров с Топаз Росси. И чего это вдруг на него нашло? — сердито удивлялся Розен. Что с ним случилось? Ну, положим, она талантливая, нагловатая, в офисе месяц, но почему он никак не может отделаться от мыслей о ней. Ее энергия, ум, даже нахальство приводили его в восхищение. Сам он никогда таким не был в ее возрасте. По крайней мере так казалось. Ну а окажись на ее месте парень с такими же данными? Разве он сорвался бы так, как в последний раз! Может, ему стоило посмеяться над ней, посоветовать успокоиться. А он ей дал абсолютно провальное задание — или сделай, или умри? Боже, это ведь Дэвид Левин! Можно подумать, ребенок справится с интервью. И наверное, сейчас, утром, бедняжка чистит свой стол и роняет слезы. А у этой Топаз Росси явно есть талант, со временем она станет хорошим автором, и не дело шефа срывать на ней настроение.

«И все потому, — признался себе Розен, принимаясь за кофе, — что у меня есть какие-то чувства к девчонке. Она мне нравится, я хочу ее». Что ж, и ничего удивительного. Красивые голубые глаза, копна рыжих кудрей, и трудно не думать о ее гладком молодом теле. Она чертовски аппетитная. С талией, которую можно обхватить двумя пальцами, выпуклым задом, до которого нестерпимо хотелось дотронуться. Росси вполне бы украсила обложку номера «Спортс иллюстрейтед», посвященного купальным костюмам. Примерно в таком виде он и воображал ее себе. На пляже, в крошечном бикини. Медленно занимающуюся любовью в его джакузи.

Розен почувствовал неудобство в паху и прогнал мысли о Топаз — девочка слишком молода. Он презирал мужчин средних лет, гонявшихся за студентками, и к тому же у него достаточно девиц, обивавших его порог. В девяностые годы служебные романы стали всеобщим табу. Они всегда плохо кончались, но сейчас о них и думать нечего, запрещено даже делать комплименты на работе. Боже упаси. Если бы Топаз была постарше, она бы сама понимала и не преследовала его так откровенно этими улыбочками, взглядами украдкой, туго облегающими майками… Она хорошая девочка, а ему следует быть разумным взрослым мужчиной.

Сегодня утром, решил Розен, я ее приглашу и предупрежу. Строго.

Дэвид Левин и Топаз Росси? Он ухмыльнулся. Это невозможно.


— А что это с Топаз? — спросила Элиза. — Она весь день прямо как приклеенная у телефона.

— Она изучает объявления в «Виллидж войс», — ответила редактор музыкальных новостей. — Не знаю, но думаю, она подбирает себе другую квартиру.

— Это на нашу-то зарплату? — пожала плечами Элиза.


Топаз чувствовала, как ее сердце бьется все быстрее. Адреналин буквально затопил нутро. Слава Богу, подвернулся Джейсон Ричман! Слава Богу, она заговорила с ним! Как она могла оказаться такой идиоткой?

Она не забыла Джеффри Стивенса. И как будто слепящий свет молнии выхватил его имя из подсознания сегодня утром, сразу, как ушел Джейсон. Значит, статья стоит пятьдесят тысяч долларов. И сама она не могла сообразить! Ну что ж, прекрасно. Теперь она сделает на ней сто тысяч долларов, и еще позволит себе немного покуражиться.

Надо действовать тайно. И быстро.

— Мисс Росси!

Так вот оно, наконец английский акцент, который она и не надеялась уже услышать после того, как Чарльз Гордон прикончил ее студенческую статью одним телефонным звонком. О, она отлично помнит. «Мистера Стивенса нет. Мистер Стивенс вышел. Мистер Стивенс просил передать, что мы не сможем использовать ваш материал, мисс Росси. Извините, если произошло какое-то недоразумение».

Топаз чувствовала: ее итальянская кровь бурлила в ней, требуя мести.

— Я получил ваш факс, — сказал Стивенс, — очень интересный кусок.

Да, ты заинтересовался, конечно ты, английский мерзавец.

— Но в материале гораздо больше интересного, мистер Стивенс гораздо больше, и есть кассета с записью.

Пауза Топаз почти въявь видела, как эта задница, этот скряга облизывается.

— Мы были бы очень заинтересованы в публикации статьи, мисс Росси. Мы, конечно, крупно дадим ваше имя и портрет.

Она чуть не расхохоталась. Он, кажется, думает, что она до сих пор учится в колледже.

— Конечно, — согласилась она. — Само собой разумеется. Но нам надо обсудить один вопросик — гонорар.

— Ну, у меня, конечно, бюджет ограничен, мисс Росси, — сухо сообщил Стивенс, как бы намекая, что он презирает торгашеские разговоры.

Топаз ухмыльнулась.

— А мои претензии неограниченны, — заметила она.

Повисло молчание. Он чувствовал, что может упустить ее.

— А сколько вы хотите?

— Семьдесят тысяч фунтов, — объявила Топаз. Номера факса на материале не было, и ей хотелось, чтобы он думал, что она все еще в Англии. Это очень важно для плана. — Сегодня. Прямо на мой банковский счет. Вы получите эксклюзив по Европе и можете опубликовать материал в «Санди таймс» на следующей неделе. Сегодня я пошлю первую половину статьи по факсу с соответствующей частью кассеты. Если вы переведете деньги, вторую половину статьи получите завтра.

— А откуда я узнаю, что это не сфабриковано? Топаз поднесла диктофон к трубке и включила, дав возможность пленке покрутиться секунд двадцать.

— Я думаю, этого достаточно, мистер Стивенс. Если вы мне не доверяете, скажите, я пошлю статью в «Мейл он санди». Ну так как? Заключаем сделку?

— Да, черт побери, — резко сказал он.

Топаз услышала, как положили трубку, улыбнулась и набрала номер своего банка.


Натан пришел на работу в одиннадцать пятнадцать и направился к себе в кабинет. Он не отвечал на звонки, не просматривал почту, а сразу углубился в цифры бюджета нового цветного приложения — правление поручило его запустить. Никто не мешал. У Розена за многие годы выработалась привычка — сосредоточиться на самом главном, а уж потом заниматься другими делами. Если Элизе захочется показать макет очерков или Джози поговорить насчет рок-концерта, они могли прийти к Натану Розену лишь после ленча. А если он вдруг вызывал кого-то в кабинет до двух часов, все понимали — что-то стряслось.

В полдень на столе Топаз Росси зазвонил внутренний телефон.

— Да, — проговорила она с отсутствующим видом, склонившись над подсчетами закладных.

— Топаз? Это Ориоль, — приятным голосом сказала помощница Натана. — Не могла бы ты прямо сейчас зайти к редактору? Он хочет с тобой поговорить.

— Конечно. — Топаз почувствовала, как вспотели ладони.

Боже мой, она надеялась, что все сделала правильно и не о чем волноваться. Она стала богатой. Или по крайней мере — богаче. Семьдесят тысяч фунтов стерлингов — это сто тысяч долларов, сказала себе твердо Топаз, пытаясь успокоиться. Она встала, разгладила юбку на бедрах, безуспешно пытаясь удлинить ее, стянула вьющиеся змейки кудрей в аккуратный хвост на затылке. Скромнее, скромнее… Но, проходя мимо стеклянной двери комнаты Элизы, увидела свое отражение: красивые ноги, мягкая черная кожа юбки обтягивает зад, узкая талия подчеркнута кожаным ремнем, полные груди по-молодому задорно торчат, распирая накрахмаленную белую блузку, а хвостик лишь довершал сексапильность облика — этакая перезрелая школьница.

Покраснев, Топаз раскрыла папку, вынула статью, кассету и пошагала через коридор к кабинету Натана Розена.

«А почему я должна беспокоиться? Да пускай уволит! — с вызовом подумала Топаз. — Я в ту же секунду найду другую работу. В гробу я видала этот «Вестсайд».

Но она понимала — все это не так просто. И очень. Потому что в «Вестсайде» работает Нат Розен.

— Привет, Топаз, — сказала Ориоль — Можешь войти.

Топаз вплыла в кабинет Розена с окнами на живописный уголок города. Натан, что-то сердито тараторя на идише в телефон, махнул рукой на кресло. Топаз опустилась в объятия черной кожи напротив его стола, пытаясь казаться похожей на человека, умеющею торговаться. На человека, умудрившегося за два дня продать материал в два издания. И на человека, который ничуть не боится расстаться с карьерой в этом журнале.

Натан что-то рявкнул в телефон и повесил трубку, а потом тяжелым взглядом уставился на нее.

— Так ты помнишь наш последний разговор?

Топаз собрала все свое мужество:

— Да, помню. И я принесла вам интервью.

Брови редактора полезли на лоб.

— Я записала на пленку! — выпалила Топаз — Это получилось так: я переоделась и тайно записала на пленку. Спрятала диктофон. Ну, в общем, на себе. И он во всем признался. Я это переписала, и на пленке копия. И… И все это вот здесь, — она едва не задохнулась, протягивая ему текст и кассету.

Натан посмотрел на свою протеже долгим взглядом, потом на первую страницу интервью, даже не пытаясь пробежать ее глазами, затем медленно перевел взгляд снова на Топаз.

— О’кей, детка, — произнес он сухо — И что же ты натворила?

— Вы о чем? — заикаясь спросила она.

Розен вздохнул:

— Мисс Росси, — сказал он, — я редактирую этот журнал два года, журналистикой занимаюсь восемнадцать лет и, уж поверь, способен заметить, когда человек на ввзводе. Ты сделала материал благодаря какому-то удачному трюку, не так ли? А вошла сюда, как школьница в кабинет директора. Во всяком случае, не с видом претендентки на Пулитцеровскую премию. Так что не занижай мои умственные способности, сэкономь обоим время и расскажи сразу, что натворила.

Топаз тяжело проглотила слюну.

— О'кей, — сказала она. — Я продала европейские права на этот материал в «Санди таймс», и они дадут его на следующей неделе. Джефф Стивенс думает, что я все еще в Англии, не знает, что я здесь. Поэтому никто не потребовал международных прав, что означает — мы можем дать материал в номере за среду и, таким образом, выйдем с ним первыми.

— Давай уточним, — сказал Натан. — Ты продала этот материал в другое издание. В очень крупную газету. И предлагаешь перебежать им дорогу, опубликовав его сперва в Америке. Откуда эта новость сразу разнесется по всему миру, и, значит, для них этот материал будет бесполезным.

— Да, — тихо согласилась Топаз.

Голос Розена оставался спокойным.

— И сколько ты за это получила?

— Сто тысяч долларов, — промямлила она.

— Сто тысяч долларов, — Повторил он. — Понятно. А что ты хочешь от меня? Еще кусок?

— Нет, нет. Клянусь, я просто хотела, чтобы вы меня перевели в репортеры… — И, не закончив фразу, с несчастным видом уставилась на юбку.

— Сиди, — сказал Натан, — я почитаю столь доходный материал.

Топаз сидела минут пять, показавшиеся ей пятью часами, смущенно ерзая, а Розен читал статью с совершенно бесстрастным лицом. Ее непременно выгонят. Натан считает, что она нарушила законы журналистской этики. Санта-Мария. Она ведь только хотела сделать как лучше, обратить на себя внимание! Такой шикарный мужик и в упор не видит ее, только вопит и упрекает за всякие мелочи. Чем короче ее юбка, чем сильнее обтягивала блузка, тем меньше интереса проявлял к ней Натан. Ей еще не доводилось сталкиваться с мужчиной, который никак не реагировал на ее прелести. И к тому же Натан Розен не гомик, судя по разговорам девиц в офисе. За пределами «Вестсайда» он еще тот ходок. «Значит, — думала Топаз, — наверное, во мне что-то не так?»