Луиза Бэгшоу - Карьеристки

И вопреки желанию Ровена почувствовала — она не может сопротивляться. Пусть он успокоит ее, пусть говорит, как любит и что все будет хорошо.

Топаз — моя лучшая подруга, подумала она. И волна стыда окатила ее. Она не имеет права говорить так! Ведь она глумилась над ней, презирала ее, наговаривала на нее. А Топаз… Топаз была ей преданна. Ровена, как и все виноватые, не любила того, перед кем была виновата.

Питер посмотрел на чувственное изящное тело, оцепеневшее в его объятиях. На полные губы, сжатые и готовые к сопротивлению.

Никто из них не заметил, как открылась дверь. Никто из них не видел, что за ними наблюдают.

— Не мучайся из-за Топаз Росси. Ну, ты же сама говорила мне, что ваша дружба — чистое сумасшествие! Деревенщина из Нью-Джерси и вы не подходите друг другу. Она даже не помогла тебе — не поговорила со мной, ты же помнишь? Вчера вечером ты обещала сразу после выборов порвать с ней. — Питер нежно коснулся ее щеки. — Она для тебя ничего не значит. Не пытайся скрываться за словами.

— Скрываться? — спросила Ровена. Его запах, его близость. Ей хотелось прижаться к нему. Нет, нет, пусть он не уходит.

— Ну да, ты ведь скрываешься за словами, будто ты меня не любишь, — сказал Питер.

— Так это неправда!

Пауза, и Питер почувствовал ее возгорающееся желание.

— Докажи мне, — сказал он, и Ровена с легким рыданием подставила ему губы.

Стоя в дверях, Топаз почувствовала, как слезы застилают ей глаза, она почти ничего не видела и поморгала, чувствуя, как капли влаги побежали по щекам. Затем безмолвно отступила в коридор.

Никто из них ее не заметил.

Редакция была битком набита народом. Среда, последний сбор перед выходом очередного номера. Все должно быть готово к середине четверга, потому что в ночь на пятницу печатается тираж. Всем весело — ажиотаж, возбуждение, сомнения, — этот номер за седьмую неделю летнего триместра будет толстым. В нем и спортивные новости — о соревнованиях по гребле, светская хроника — сообщения с бальных вечеров, прошедших в колледжах, объявления, полезные советы перед экзаменами для несчастных с третьего и четвертого курсов и, конечно, материалы о выборах в «Юнион». Никак не влезали в номер статьи о пособиях, о бездомных. Внештатные авторы любили потолкаться в редакции — для газеты стало так интересно писать. С тех пор как Топаз Росси возглавила «Червелл», газету читали все. Ошеломить и удивить друзей! Вот они — будущие короли средств массовой информации. Они к этому готовы.

Все умолкли, когда вошли Топаз и Себастьян. При них можно держаться свободно, можно спорить, с ними весело работать, но все затыкались, когда они начинали говорить. Топаз никогда не принимала материал, который надо переделывать. Она никогда не разрешала переснимать фотографии и подправлять рисунки.

Или получилось, или убирайся.

— О'кей, — сказала Топаз.

Сегодня она оделась потрясающе сексапильно. Короткий черный топ подчеркивал шикарную грудь и оголял плоский живот, черная короткая юбка обтягивала зад. Рыжие волосы собраны на темени и небрежно заколоты — несколько непокорных прядей свисали у висков. И — что бывало совсем редко — Топаз накрасилась. Румяна на скулах, светло-коричневая подводка для глаз и розовая помада. Длинные серьги-цепи отвечали звоном на каждый поворот головы. В глазах сверкала твердая решимость.

Половина ребят в комнате просто не знала куда смотреть.

— У нас в номере большая замена, — сообщила Топаз. На этот раз ее итальяно-американский акцент казался заметнее обычного. — Роджер Уолпол, боюсь, это касается тебя.

Роджер, сидевший в удобном черном кресле, не сводил с нее глаз.

— В чем дело? — спросил он. — Тебе не понравился материал?

Он написал статью о планах «Юнион» поднять цену на алкоголь. Проблема, касающаяся каждого студента, и едва ли не личная трагедия для некоторых. Надо было придумать хлесткий заголовок.

— Нет, статья, как всегда, супер, — улыбнулась Топаз. — И она пойдет на первой полосе. У нас будет новая редакционная. Моя.

Ропот удивления пронесся по комнате.

— А о чем? — прошелестело в комнате.

Топаз выдержала эффектную паузу, ощущая не только ослепляющее бешенство, но и жгучее чувство удовлетворения — она может отомстить.

— О кандидатуре Ровены Гордон в президенты «Юнион».

Комната взорвалась. Посыпались вопросы.

— А что ты собираешься в ней написать?

— Да то, что обнаружила: Ровена намерена одурачить своих сторонников. Она не собирается завоевывать голоса для кого-то из своей команды, только для себя. Та история с платьем во время дебатов — хорошо продуманный трюк. А историю с ножом в дверях девушки она состряпала, чтобы очернить Джилберта.

— Так это все правда? — проговорил Роджер в шоке.

Топаз посмотрела ему прямо в глаза:

— Каждое слово.

— Что за сука! — выдохнула Джейн. — Но номер выходит в пятницу утром. День выборов.

Комната загудела — все поняли, что это значит.

— Так ей конец.

Топаз дождалась тишины, спокойно обвела всех взглядом.

— В этом-то и смысл, — ухмыльнулась она.

Ровена Гордон впервые чувствовала себя хорошо. Свершилось, она отправила Питера Кеннеди ко всем чертям — и совершенно искрение. Он прислал ей цветы на ленч, она их не приняла. Трижды клала трубку, услышав его голос, а когда он вдруг возник у дверей, пригрозила вызвать швейцара, если он не уберется.

Да, это было сумасшествие, призналась она себе, и оно прошло.

Конечно, трудно было удержаться после того утреннего поцелуя. Еще несколько секунд — и она снова оказалась бы в постели с ним. Ровена понятия не имела, что дало ей силы устоять.

Ровена причесывалась перед зеркалом в прохладной спальне. Шелковые пряди падали на спину и выглядели очень чувственно. Она повертелась, любуясь собственным изяществом — бледной кожей бедер, розовыми сосками на маленьких упругих грудях. Она всегда завидовала шикарной фигуре Топаз, но сегодня ей нравилось свое тело. В президентском кресле она будет выглядеть очень элегантно.

В дверь громко постучали.

— Кто там? — спросила Ровена, потянувшись за шелковым халатом. Ее комната не такая роскошная, как у Питера, но Чарльз Гордон с его привычным равнодушием к деньгам все же проследил, чтобы Ровена жила в подобающей обстановке.

— Это Топаз, — услышала она громкий ответ.

Ровена почувствовала, как натянулась паутинка страха — она ведь чуть не крикнула: «Проваливай, Питер!»

— Входи! — крикнула она, завязывая волосы сзади. И почувствовала, что краснеет. Стоит ли признаться Топаз, спросила себя Ровена, но тут же решила — нет. Она успокоит собственную совесть, но испортит настроение подруге.

Ровена глубоко втянула воздух и открыла дверь.

Топаз совершенно спокойно вошла в знакомую комнату. Все утро она мысленно репетировала сцену появления у Ровены Гордон и потому не торопилась, она должна сказать все, что надо, ничего не упустить по горячности.

Ровена, эта холодная лживая английская сучка, смотрела на нее с безукоризненным самообладанием. Топаз оглядела халат, отметив, как дорог расписанный зеленым шелк, и вообще в этой комнате очень дорогие вещи: пуховое одеяло, бутылка хорошего портвейна, кожаное пальто на двери.

Куда уж там деревенщине из Нью-Джерси!

Топаз медленно проплыла мимо Ровены, облив ее глубочайшим презрением.

Ровена почувствовала, как сердце подпрыгнуло к горлу. Такую Топаз она видела раза два. Однажды один из сотрудников «Червелл» назвал Топаз итальяшкой и попытался угробить ее давний материал. Кстати, тогда ей очень понравилась реакция Топаз — ярость и презрение.

— Тебе надо кое-что знать об итало-американцах, — прошипела ему Топаз. — За оскорбление мы всегда мстим.

Через два месяца парня уволили из газеты. Топаз никогда не рассказывала, что случилось, а Ровена не спрашивала. Просто так вышло.

Я есть то, что я есть. И не шутите со мной.

Сейчас на ее лице было именно такое выражение.

— Ты знаешь, — сказала Ровена.

— Да, знаю, — ответила Топаз. — Пожалуйста, не оскорбляй меня своими извинениями.

Ровена не могла на нее смотреть, ее переполнял стыд.

— Я оставила его, — наконец выговорила она.

— Разве? — спросила Топаз. Ей вдруг захотелось плакать Двойное предательство. Ее подруга. Ее любовник. Они смеялись над ней. — Я видела тебя в его объятиях сегодня утром.

Ровена тяжело опустилась на кровать.

— Я могу объяснить, — сказала она.

Топаз покачала головой.

— Все кончено Ровена. — Она посмотрела на нее тяжелым взглядом. — Я принесла тебе первую страницу «Червелл» с завтрашней статьей. Думаю, тебе захочется прочитать заранее.

Дрожащими руками дочь Чарльза Гордона взяла статью, которая разом убивала три года ее жизни. Из-за нее она лишится того, к чему стремилась. Статья клеймит ее как предательницу и обманщицу, и это прочтет весь университет.

Молча дочитав, Ровена повернулась к Топаз со смертельно-бледным лицом.

— Если ты это напечатаешь, я позвоню отцу и скажу, чтобы он поговорил с Джеффри Стивенсом. Твоя статья никогда не увидит свет в «Таймс». — Она подтянулась, напряженная и высокомерная. — Обещаю тебе.

— Я так и думала, — ответила дочь Джино Росси, и лицо ее было убийственно злым. — Но это стоит того: увидеть твой крах и падение. — Она помолчала, подыскивая слова. — Видишь ли, Питер ни при чем. Он чепуха. Ну, хорош в постели, очарователен и только-то, я довольно скоро выяснила, что он такое на самом деле. Для меня важна ты, Ровена. Ты. Я была твоей подругой. Мы доверяли друг другу — Топаз подошла ближе. — Я тоже обещаю кое-что, — сказала она. — Клянусь, это только начало. Как только ты определишь свое занятие — музыкальные записи или еще что, — я буду тут как тут. Везде и всегда. Я отомщу. Клянусь.

— Прекрасная речь, — холодно проговорила Ровена.

Топаз обернулась в дверях. Две красивые девушки смотрели друг на друга с невероятной ненавистью.

— Ты никогда ни за что не боролась, верно? Жизнь для тебя — игра в теннис, не так ли?

Топаз кивнула в сторону статьи из «Червелл», лежавшей на кровати. Заголовок, набранный трехдюймовыми буквами, вопил: «Стыдно, Ровена!»

— Пятнадцать-ноль, — сказала Топаз и хлопнула дверью.

— Вы хотите снять? Да вы шутите, — сказал хозяин Ровене, пришедшей посмотреть комнату. Он изучающе взглянул на светлое шерстяное пальто, костюм от Армани, изящные туфли. — Зачем вам жить здесь? Это ведь не Сохо.

— Пока я больше ничего не могу себе позволить, — ответила Ровена. Она хотела, чтобы парень поскорее отошел: от него здорово несло чесноком и карри. Она пыталась улыбнуться, умаслить его, чтобы он согласился сдать комнату. Она уже побывала в двух местах, но хозяева, едва взглянув на нее, захлопывали дверь перед носом.

Ровену охватило отчаяние. Деньги у нее на счету почти кончились. Она не могла найти работу в музыкальном бизнесе, а родители не дадут ни пенни, пока она не расстанется с дикой, с их точки зрения, идеей — работать в мире музыки. Но Ровена знала, что она хочет — завоевать весь мир, и не собиралась возвращаться в Шотландию как побитый щенок.

— Ну конечно, — сказал он и посмотрел на нее. — Поиграть решила, да, дорогая?

— Прошу прощения? — Ровена вопросительно посмотрела на него.

Он подмигнул:

— Ой, не смотрите так. Я никому ничего не скажу, если вы не хотите. Итак, пятьдесят пять наличными, в начале каждого месяца. Деньги вперед.

Ровена была ошарашенна.

— Так вы сдаете мне?

— Ну, не даю же, — сказал он и протянул потную руку.

Ровена поспешно открыла кошелек и отдала банкноты, догадавшись не предлагать чек.

— Если будут проблемы, меня, уж пожалуйста, не беспокойте, — сказал парень, хитро посмотрел на нее и вразвалочку удалился.

Ровена долгим тяжелым взглядом посмотрела на себя в мрачное зеркало. За кого он ее принял? Видимо, за проститутку высокого класса! Так это она?

Потом взглянула еще раз. Платье в обтяжку, безукоризненная косметика, аккуратно подстриженные сверкающие волосы, падающие на спину.

Он прав. Это не Сохо.

На следующий день Ровена взяла свои тряпки, отнесла в магазин подержанных вещей и продала все до единой, продала также броши, часы, золотой кулон, заставила себя поторговаться. Женщина накинула тридцать процентов. Ровена поняла — та ободрала ее как липку, но этот проигрыш ощутила как победу. Она училась.