Андрей Максимов - Карма

Геннадий протянул к ней руки.

– Выйди из машины, – потребовала Наташа.

Геннадий посмотрел удивленно:

– Ты чего это, девочка, мы так не договаривались. – Он достал бумажник, отсчитал ровно две с половиной тысячи и повертел ими перед носом Наташи: – Мы вот как договаривались.

– Идиот! Я хочу сиденье разложить. Или ты извращенец, который любит трахаться сидя?

Геннадий усмехнулся и вышел из машины.

Наташа делала вид, что опускает заевшее сиденье, а сама смотрела на Геннадия.

Геннадий начал готовиться.

Сначала снял футболку, аккуратно сложил ее и положил на крышу машины. Грудь у него была могучая, но противная: по ней были раскиданы островки волос, отчего она напоминала шкуру плешивой собаки.

Потом начал снимать штаны.

Когда снял одну штанину, Наташа резко ударила по газам.

Геннадий бросился было за ней и, возможно, догнал бы – по грунтовой дороге среди деревьев не шибко-то разгонишься. Но запутался в штанах и упал, на что, впрочем, и было рассчитано.

Наташа включила музыку в машине на полную громкость, надеясь, что она заглушит мысли.

Мысли у нее были такие, что их стоило глушить.

Чувство долга возникло некстати, но однозначно прямо за столом во время очередного дня рождения. Оно подняло Риту, заставило встать вертикально – что само по себе было почти подвигом – и позвало в дорогу.

Дорога лежала в район метро «Полежаевская» к больной подруге Наталье. Стоила дорога триста рублей на частнике.

Частник, конечно, попытался поговорить, потому что любой мужчина заговорил бы с дамой, одежду которой вряд ли можно было бы назвать этим благородным словом – скорей, это были некие разноцветные лоскутки, делающие вид, будто они что-то прикрывают.

Разговаривать с посторонними у Риты сил не было, о чем она и сообщила частнику в выражениях, понять которые было нетрудно.

Частник понял и заткнулся.

Поездка не доставила Рите никакого удовольствия. Ну, ладно, приставания частника дело привычное. Но частник вел «Жигули» – такую машину, в которой, во-первых, нет кондиционера, во-вторых, руки, ноги, плечи, голова – все куда-нибудь упирается и, в-третьих, даже на скорости в каких-нибудь семьдесят километров автомобиль трясло так, что Рита стала волноваться за собственное содержимое.

Она хотела попросить водителя ехать помедленнее, но испугалась, что вместе со словами изо рта вылетит что-нибудь еще, что может сильно испачкать салон.

Единственное слово, которое ей удалось произнести, едва она завидела перекресток у метро «Полежаевская»:

– Тут.

Водитель резко затормозил, взял деньги, сказал какое-то похабство. Рита повернулась к нему, размышляя, оставлять ли свое глубокое внутреннее содержание на сиденьях его машины или все-таки не стоит.

Долго думать сил не было, поэтому она решила в скандал не ввязываться, вышла из машины, изо всех сил хлопнула дверью и направилась в сторону Наташиного дома, подозревая, что наполненной ей дойти до подруги все-таки не удастся.

Охранникам Артура было дано указание припугнуть кого-то из знакомых Наташи. Уже вторые сутки денно и нощно они поджидали этих самых знакомых, но никто из тех, кого Артур показал на фотографиях, не появлялся.

Поэтому, когда они увидели Риту, обрадовались чрезвычайно, нацепили свои маски и бросились наперерез жертве.

Но Рита неожиданно изменила маршрут и устремилась к кустам.

Рита и охранники пересеклись в самый неожиданный и неприятный момент: Риту начало-таки рвать.

Охранники стояли возле нее, совершенно не понимая, что делать, а Рита только махала руками – мол, отойдите, и без вас тошно в самом прямом смысле этого короткого слова.

Когда очистительная процедура была закончена, Рита подняла голову, достала из сумки платочек, вытерла губы, буркнула:

– В человеке все-таки много лишнего, избавишься от него – становится легче. Это я вам как краевед…

На полуслове Рита запнулась, заметив наконец двух людей в масках.

Пьяный человек, как известно, видит не то, что есть на самом деле, а то, что он хочет видеть. Явление двух толстых людей, большого и маленького, которые ходят в масках посреди ночи у метро «Полежаевская», ужасно обрадовало Риту.

Она закричала что-то нечленораздельное, но радостное, запрыгала почему-то на одной ноге, подскочила к маленькому и, с трудом произнося слова, запричитала:

– У вас карнавал, да? Карнавал? Вы – Зорро. Я узнала вас. Ой, какой вы страшный, какой вы страшный!

Маленький охранник отшатнулся.

Большой тоже по инерции сделал шаг назад.

Рите это очень не понравилось, и она заголосила:

– Вы куда, ребята! Не уходите! Я хочу с вами! Я всю жизнь мечтала о карнавале! И чтобы – так, вдруг, посреди улицы…

Вид пьяной, практически раздетой женщины, с размазанными по лицу тушью и помадой, женщины, которая к тому же тянула руки навстречу и несла какую-то ахинею, был неприятен и страшен одновременно.

Охранники отступили.

– Ребята! – Рита продолжала нетвердо наступать, размахивая руками так, словно надеялась найти в воздухе какую-нибудь опору. – Ну, может быть, вам нужна на карнавале симпатичная, хотя и не совсем трезвая женщина? А? Я без всяких масок могу сыграть какую-нибудь куртизанку. А? Мальчишки, возьмите меня на карнавал!

Рита наступала грозно и неотвратимо.

Охранники, поняв, что эту даму не испугают даже террористы, исчезли в рваной темноте ночи.

Рита огляделась по сторонам. Она опять была одна в темном городе.

– Да, – вздохнула Рита, – нет в жизни счастья, а если есть, то не в моей. Это я вам говорю как…

Не договорив, она махнула рукой и направилась к Наташе.

Наташа встретила подругу спокойно – чай, не впервой – и даже радостно, спросила только:

– Ритуль, объясни мне: зачем ты тратишь деньги на одежду, если она все равно ничего не прикрывает? Твоя мода – это платье Евы.

Рита шутку оценить не смогла – не то было состояние. Смотрела на Наташу, не мигая.

Наташа помогла подруге снять символы одежды, отвела в душ.

Когда Рита вышла из душа, на кухонном столе ее уже ждали только что приготовленный салат и темная бутылка коньяка.

Увидев коньяк, Рита протестующе замахала руками:

– Не, подруга. Не, не, не! У меня организм сказал свое решительное «нет!» любым алкогольным напиткам.

– А мой несчастный организм, по-моему, не возражает, – сообщила Наташа, налила и выпила с явным удовольствием.

Рита смотрела на подругу со смешанным чувством восхищения и брезгливости. Она находилась в том состоянии, когда каждый выпивающий человек кажется героем, не брезгающим ядом.

– Слышь, подруга! – Усталое лицо Риты засветилось от счастья. – А чего мы тут-то куксимся? Пошли лучше на карнавал!

– Куда?

– Ты чего, правда, не знаешь? У тебя прямо под домом – карнавал! Мужики носятся в масках Зорро! Пошли – оторвемся наконец! Зажжем по-нашему!

Наташа налила, выпила, спросила:

– Зорры на этот раз попались забавные: один – толстый, высокий, другой – толстый и маленький?

Рита продолжала радостно кивать и улыбаться.

– Да, – вздохнула Наташа. – Артур явно повторяется. Оно и понятно: с фантазией у парня напряженка.

– Артур… – До Риты начало постепенно доходить, что с ней произошло. Знаком того, что дошло окончательно, стала фраза: – Нет, ну раз такое дело – надо выпить, как это ни прискорбно.

Налили, чокнулись, выпили.

– Хорошо пошла, – вздохнула Рита. – Обещала вернуться.

Закурили, помолчали.

– Ритка, – сказала Наташа жалостливо, – если б ты знала, как мне хреново! Ты понимаешь, что через каких-то два месяца, ну, через три я буду лежать в гробу? Ты-то будешь ходить на дни рождения, блядствовать, носить свои дурацкие одежды, а я в это время буду гнить в гробу. Понимаешь ты это или нет? Понимаешь?

Рита слушала внимательно, из-за всех сил стараясь не заплакать.

Потом молча выпила и зарыдала уже в голос:

– Натусь, ну, разве я виновата, что все так? Разве я виновата? Я, между прочим, тоже в «Обдирочную» ходила.

– Зачем? – испуганно спросила Наташа.

– А чтобы провериться. Думаю: если что – так пусть мы вместе. Если бы не ты, ни за что бы не пошла. Страшно. А тут поперлась. Сама. Так у меня все оказалось чисто, как в летнем небе. Ни облачка. Даже какого-нибудь паршивого сифилиса – и того нет. Что я могу поделать? Я готова тебя утешать. Надо будет если, судно за тобой буду выносить, кормить тебя буду, веселить. Я ж веселая, ты знаешь. Я с тобой буду до последнего твоего вздоха, до самого твоего крайнего… – Рита еще налила, выпила. – А потом буду тебя помнить всегда. Всегда – так и знай. Я у Алика, ну, своего бывшего супруга, деньги выпью… выбью то есть… на памятник, цветы тебе буду носить, как коммунисты – к мавзолею. На каждый праздник. Я, знаешь, про что думала? – спросила Рита сквозь слезы.

– Ну? – После выпитых стаканов коньяка говорить большее количество слов Наташе было затруднительно.

– Про Новый год.

– Не рано?

– А я всегда загодя думаю. Такой характер и душа. И я вот что я подумала: мы ж с тобой Новый год всегда вместе, ну? А до Нового года еще, считай, полгода, и вдруг ты это… Ну… Понимаешь? Так ты не волнуйся, я к тебе на могилу в любой мороз приду, и ровно в двенадцать часов чокнусь с твоим памятником. Это я точно решила, это я тебе как краевед говорю.

– Трогательная ты, Ритка… – Наташа уже не могла больше сдерживать слезы. – Смешная. Памятники так быстро не ставят…

И Наташа разразилась потоком слез.

И Рита разразилась.

Они обнялись и плакали молча. Самое невероятное, что было им в этот момент не то чтобы совсем плохо, а в чем-то даже и хорошо.

Когда закончили плакать, выпили, салатика поели, Наташа спросила:

– Вот ты скажи, меня до этого состояния мужики довели?

– А кто ж? Какая-то гнида тебя и довела… Мне с гнидами повезло, все здоровые попадались, а тебе – нет. Что ж делать? Так вот, я тебе хочу сказать…

Но Наташа не позволила подруге договорить:

– Я даже не конкретно того козла имею в виду, который меня заразил. Кстати, никак не могу сообразить, кто же именно это сделал. Я о другом. Я вообще – мужики ведь нас как доводят?

– Да ужас! – согласилась Рита. – Я своему бывшему… Ну, Алику говорю: «На хрена же ты меня со своими бабами знакомишь?» А он мне, главное, отвечает: «Мне нужен твой совет». Что я ему, старейшина рода или мудрец какой? Нормально, да? Бывший муж ко мне приводит своих баб, чтобы я его типа благословила. Ну, не паскудство?

– Вот я и говорю: мужики нас доводят. А я теперь с ними, знаешь, как могу поступать? Ого-го-го как я с ними теперь могу поступать! Я ведь теперь – оружие.

– Кто ты теперь? – с некоторым даже ужасом спросила Рита, задумалась, и на ее лице появилась догадка. – Господи, да как же это? Ты ж теперь можешь… Их всех… Практически…

– Ммм… – согласилась Наташа. – Могу. Сегодня даже попробовала с одним, излишне приставучим.

И она начала рассказывать Рите приключение с Геннадием. Потому что у подруг так повелось: если друг другу чего не рассказали, то этого вроде как и не было.

Рассказывала долго, смешно, и тут зазвонил телефон.

Обе посмотрели на часы. Половина второго ночи.

– Какая же сука хочет получить мою квартиру в это время? – сквозь зубы процедила Наташа.

А Рита схватила трубку:

– Ну? Чего надо? – И уже совсем другим тоном: – Извините. – И Наташе удивленно: – Это тебя. Мужчина.

«Цветков», – почему-то подумала Наташа и схватила трубку.

Это был не Цветков. Это был Артур.

Он так и сказал:

– Это Артур. Помнишь меня? Изведу тебя и всех твоих друзей, если не извинишься. Поняла? Со мной бороться – против ветра ссать. Цветкову своему так и передай. Извинения в газете, а затем интервью со мной, полное слов ласки и любви. Ясно? Изведу.

Наташа ничего отвечать не стала, хотя и хотелось, нажала на отбой.

– Кто это? – испуганно спросила Рита.

– Артур… – Наташа продолжала смотреть в стену, будто хотела прожечь ее взглядом. – Вот, например, Артур… Например, Артур. Почему – нет? Козел этот бородатый, Семен Клякин, точно заслуживает кары.

Рита посмотрела на подругу с уважением и выдохнула:

– Вот это месть…

Странная жизнь Павла Ивановича Пестеля продолжалась. Впрочем, не жизнь сама по себе была странной – жизнь как жизнь, ничего особенного не произошло, – но вот отношение к жизни изменилось сильно. Оно стало каким-то радостно-истеричным. Павел Иванович каждый день жил так, словно завтра у него начинался отпуск.

Новое состояние Пестеля стали замечать окружающие. Рыжеволосая бухгалтер Зоя, так и не понявшая, охладел ли к ней Пестель окончательно или это такая любовная игра, как-то сказала ему кокетливо: