Андрей Максимов - Карма

Наташа смеялась и показывала пальцем на Пестеля.

Пестель посмотрел на себя в зеркало, увидел мужчину в пиджаке на голое тело, представил, как он окажется сейчас в таком виде в самом центре Москвы, и тоже рассмеялся.

Ехали молча.

Как всегда после трагических событий, Москва жила так, словно ничего не случилось.

Первым нарушил молчание Пестель:

– Никогда в жизни не видел такой толпы. И никогда в жизни не знакомился с женщиной при подобных обстоятельствах.

Наташа с трудом сдержала слезы. Ей нравился Пестель, это было несомненно. Женщина ведь, как правило, с первого взгляда определяет, кто перед ней: будущий роман, рассказ, стишок или так – пустой лист бумаги, на котором ничего не напишется.

Пестель – мужчина для романа. Это было настолько ясно, что хотелось плакать, потому что было очевидно: роман этот не напишется никогда.

Когда затормозили у его подъезда, Пестель сказал:

– Подниметесь ко мне? Я вас чаем напою.

– Нет, – ответила Наташа, пожалуй, даже излишне резко, – все устали.

Пестель явно расстроился, и это было совсем печально.

Первое, что сделал Пестель, придя домой, налил стакан водки и выпил. Именно стакан. Меньше смысла не имело.

С утра были разморожены магазинные котлеты, и он пошел их жарить, но тут раздался телефонный звонок.

Саморяд.

– Ну что, сынок? Ты теперь знаменит. Как сам-то?

Говорить не хотелось ни с кем, а с Саморядом не хотелось особенно.

– Иван Петрович, у меня все в порядке. Рана несерьезная. Я очень устал. Завтра поговорим, ладно?

– Понимаю тебя. Горжусь, что работаем вместе и, не побоюсь этого слова, дружим. Мой отец таких, как ты, называл: «Соль земли Русской». Бывало, такого, как ты, человека встретит и скажет: «Запомни, Ванька, это…»

Павел Иванович не выдержал:

– Иван Петрович, устал. Спать хочу. Извините.

Павел Иванович посмотрел в окно.

Как только зеленая ободранная «шкода» уехала и Павел Иванович проводил ее глазами, он понял, что начал скучать по Наташе.

Павел Иванович знал: начинаешь скучать по кому-то – первый признак того, что человек этот пришел в твою жизнь. Павел Иванович не желал видеть никаких пришельцев в своей жизни.

Лепая-нелепая, но это была его жизнь. Она строилась так, как он хотел. А тут – здрасте вам! – придет баба и начнет переделывать его жизнь под себя. Ну а потом обманет, конечно: на то они и женщины, чтобы обманывать, а он останется с этой переделанной жизнью все в том же одиночестве.

Так зачем тогда париться и начинать то, что хорошо известно, как закончится? Ну и чего нервничать, маяться? Забыть – и нет проблем.

Забыть. И нет проблем. И не надо.

А может быть, радость, которую он испытывал так долго, была радость перед встречей с ней? Предчувствие хорошего – это было предчувствие встречи с Наташей?

Бред. Глупость. Идиотизм. Вообще, ему плохо. Его Саморяд подставил под пулю. У него рука болит.

– Мне очень плохо, – вслух сказал себе Пестель.

И улыбнулся.

Едва въехав во двор, Наташа увидела возле своего подъезда две фигуры: мужскую и женскую. Мужчина обнимал женщину и что-то шептал ей на ухо. На это можно было бы не обратить никакого внимания, если бы женская фигура так не напоминала Риткину, а мужская… Нет, это невозможно!

Рита бросилась к Наташе, обняла, защебетала:

– Боже мой, солнце, я чуть с ума не сошла! Я тут купила винища, мы с Анькой сели на тебя смотреть.

Вначале все было так здорово, я приготовилась балдеть, только мы с Анькой чокнулись за твой прикид – раз! – все вырубилось… А потом такие страсти начались в «Новостях». Я тебе звоню, мне говорят: «Абонент выключен или временно недоступен». В свете «Новостей» эти слова показались мне подозрительными. Звоню домой, автоматический ответчик отвечает какую-то лабуду.

Наташа попробовала прервать этот поток:

– Извини, Ритуль, совсем забыла про тебя, а мобильник вырубила… – Наташа оглядела Риту. – Слушай, а ты чего сегодня так прилично одета?

На Рите действительно была строгая длинная юбка и не менее строгая блузка.

Наташин вопрос Риту возмутил:

– Ты чего? В стране такое творится, а я мини, что ли, надену? Дальше слушай. Я – девушка волнительная, с первого раза не успокаиваюсь никогда. Помчалась в редакцию. Туда фиг войдешь. Звоню, спрашиваю: «Жива?» Мне отвечают: «Информацию личного характера о наших корреспондентах не даем!» Я – им: «Какая, на фиг, личная информация?

Это всю страну волнует!» Трубку вешают. Тут, к счастью, Алексей Николаевич вышел. Я – к нему. Вижу: приличный человек, а меня к приличным, сама знаешь, всегда тянет. Говорю: мол, я ближайшая подруга Наташи. А он, оказывается, тоже волнительный – к тебе едет. Ну, я взялась дорогу показать. Стоим тут вдвоем, нервничаем… – И Рита лирично улыбнулась.

Цветков топтался у подъезда, с трудом преодолевая неловкость. Наташа попробовала улыбнуться по-доброму, подошла, пожала своему начальнику руку.

– Здрасте, Наталья Александровна, – буркнул Цветков и снова замолчал.

Пауза затягивалась.

– Ну что же, пойдемте чай пить, – сказала Наташа, изо всех сил изображая радушную хозяйку. – У меня, правда, к чаю ничего нет, но…

Цветков прервал:

– Спасибо, Наталья Александровна, но вы, наверное, устали. А вам еще материал писать в номер. Запланировали разворот. Напишете?

Наташа кивнула.

Цветков взял ее за руку, отвел в сторону:

– Вы извините, Наталья Александровна, за вопрос, но… Мне кажется, только совсем заторможенный мужик, познакомившись с вашей подругой, может этим вопросом не заинтересоваться. Маргарита замужем?

Наташа посмотрела на Цветкова, словно оценивая. Рита, прекрасно понимая, что речь идет о ней, отошла в сторону, делая вид, что рассматривает беззвездное, задымленное московским смогом небо.

Наташа еще раз осмотрела Цветкова и сообщила без тени улыбки:

– Даю полную информацию. Рита – моя ближайшая подруга. Человек уникально хороший, нынче таких не делают. Пол – очень женский. Возраст – самый подходящий для серьезных отношений. Разведена, то есть настрадалась и больше страдать не хочет. Муж – мелкий бизнесмен по кличке Алик. Отношения поддерживают. Алик даже знакомит Ритку со своими бабами. Рита рада бы познакомить Алика с каким-нибудь своим мужиком, но не с кем. Имеется дочь Анька, девица хорошая, но резкая. Ритка нуждается в мужском плече, то есть в поддержке, а не в том, чтобы ей в очередной раз дали по зубам. Любой человек, обидевший Ритку, во-первых, совершит большой грех, во-вторых, автоматически станет моим злейшим врагом. Еще вопросы, Алексей Николаевич?

Цветков слушал завороженно, смотрел восторженно.

Когда Наташа закончила свою речь, произнес тихо:

– Вы – чудесная. И чем это я вам так не приглянулся?

Пока Наташа думала над ироничным ответом, подскочила Ритка:

– А чего это вы девушку бросили? Мне одиноко и страшно, как белому медведю в пустыне.

Наташа махнула рукой – пока! – и направилась к подъезду.

Цветков и Рита уходили через двор, то пропадая то, вновь возникая в прыгающем свете фонарей.

Наташа зачем-то долго смотрела им вслед. Старалась не думать о том, что вот ведь есть люди, у которых нормальная жизнь: захотели – и устроили роман. Кончится все, конечно, как всегда, то есть плохо, но пока это «плохо» наступит, будет какое-то время хорошо или даже очень хорошо. А у нее «хорошо» уже не случится никогда.

Рита вдруг отделилась от Цветкова, бросилась к Наташе.

Еще не добежав, начала шептать:

– Слышь, я, может, чего не так делаю? С Лешей? Я просто подумала: ну… у тебя… эта… Как бы сказать? Короче, ты вряд ли сейчас роман будешь заводить, правильно? А я…

– Чего ты несешь, Ритуль? Дай бог, чтобы у вас все сложилось. Кстати, он уже успел тебе сообщить, что женат?

– Я, конечно, произвожу впечатление непроходимой дуры, но даже я понимаю, что такие мужики в одиночестве не валяются. И чего? Жена – не стена, можно отодвинуть. Но он такой мужик… Я тебе как краевед говорю… – Рита прервала поток слов, посмотрела серьезно, глаза ее на мгновение повлажнели. – Спасибо тебе, Натусь.

Войдя в квартиру, Наташа не стала зажигать свет и зачем-то подошла к окну.

Рита целовалась с Цветковым. Сверху они казались маленькими, беззащитными и грустными. Но грустными были как раз не они.

Включила компьютер. И тут зазвонил телефон:

– Добрый день, Наталья Александровна! Вас беспокоят из газеты «Вечерний город». Мы хотели бы взять у вас небольшое интервью в номер. Только что вы смотрели в глаза смерти. Скажите, что вы испытали в этот момент?

Буркнула:

– Я интервью не даю, а беру.

Только положила трубку, опять звонок:

– Квартиру сдаете?

Так и чередовалась: то журналисты, то квартиросъемщики.

Выключила телефон. Налила огромную чашку кофе. Села за компьютер. Подумала: «Как интересно устроена жизнь! Будто специально меня все отвлекает, чтобы я не думала о том, о чем забыть нельзя. Я даже про Жана своего забыла. А зря. Завтра надо позвонить в посольство и его найти. Ну а не найдется, есть запасной игрок – Кротов. Как он панически сегодня сбежал! Трус, а не мужик – достоин наказания».

И – все. Надо продолжать жить так, будто ничего не было. А что и было? Если не с точки зрения страны подходить, а со своей личной точки зрения. Что произошло? Ничего такого.

Ни-че-го.

Она снова посмотрела в темноту окна. Ритка и Кротов, отцеловавшись свое, ушли. По привычке хотелось фантазировать, представлять себе, как Пестель, который непостижимым образом узнал ее адрес, вдруг приехал среди ночи, позвонил в дверь, и она открыла, не спрашивая «Кто?», и он влетел в квартиру…

Фантазировать было нельзя.

Она села за компьютер.

Работать было можно. Что-что, а работать было можно всегда.

Написала первые слова: «Все мы знаем, что Смерть ходит где-то рядом. Она не выпускает нас из поля своего зрения никогда. Но знакомиться с нами она не хочет: Смерть – ревнивица. Уж если полюбит кого – никому не отдаст. Поэтому мало кому удается заглянуть в глаза Смерти, и отвести взгляд. Сегодня мне это удалось».

Дальше все шло гладко, как всегда. Писалось само. Чуть-чуть приврать для красоты, где-то прибавить эмоций, где-то добавить публицистики.

Когда дошла до разговора с Пестелем – остановилась. Вдруг поняла совершенно точно, что не хочет писать о нем.

Чушь! Надо написать, как они ехали, как он переживал, что он говорил. Это эксклюзив, в конце концов! Отказываться от эксклюзива непрофессионально. Чего она боится? Что Пестель обидится? Ну и слава богу! Обидится – и исчезнет из ее жизни. Потому что жизни ее осталось совсем чуток. И такой хороший человек появляться в ее остаточной жизни не должен.

Все верно. Все логично. А вот писать про Пестеля она не будет. Почему? Как сказала однажды Ритуля: «На вопрос „почему?“ есть только один ответ „Потому“». И все!

Все. Забыли про Пестеля. Про него ни слова.

Про врача Дениса Сунько, который «первым пришел на помощь раненым, работал самоотверженно, страстно, абсолютно профессионально», – пожалуйста. А про Пестеля… Не было никакого Пестеля. Ни в телестудии, ни в жизни ее. Не было! Декабрист был. Так его повесили. И никаких Пестелей больше не осталось.

Закончила материал около часа ночи. Перечитывать не стала – лень. По инерции включила мобилу, и тут же – звонок.

Артур. Этого еще не хватало!

– Как ты, птенчик? Слышь, как классно, что я только в конце этого дебильного марафона должен был выступать, да? Просто Бог меня спас. Я своих послал, чтобы свечку за меня поставили. Сама-то как? Ты теперь звезда, небось автографами замучили? Слышь, птенчик, а может, сейчас приедешь в Ванькино? Моя кроватка без тебя скучает…

Подумала: «Вот она, моя настоящая жизнь, та жизнь, которая и будет в ближайшее время, до самого то есть конца. Потому что дальнего времени у меня нет».

От Артура удалось отбазариться, сославшись на усталость.

Перед сном выпила, конечно. Легла, погасила свет.

Спала плохо. Мучили кошмары.

В интернате города Великая Тропа дрались не то чтобы часто, а все время. Директор интерната, Николай Николаевич Сидоров, относился к мальчишеским дракам спокойно, даже поддерживал их.

– Законы жизни мальчишки познают только в драках, – говорил он другим учителям. – Иного способа не придумано.

Бывало, кто-нибудь из учителей – как правило, это был кто-то из новеньких, присланных после института, – возражал: мол, покалечатся. Тогда директор, глядя на новичка снизу вверх, произносил сокровенные слова:

– Сколько работаю, еще ни один мальчишка другого не покалечил. Животные ведь никогда друга не калечат, правильно? Дети – те же животные, они к природе близки. Вырастут, тогда-то начнут друг друга убивать. А пока бояться нечего.